Ветка повернулась к Владыке спиной.
— Я не буду колдовать, хотя мог бы усыпить или успокоить тебя. Но я побуду здесь. Недолго. Ты сама это придумала, и ты не можешь считать, что была допущена нечестность. Лошадей, подобных Герцегу, тут нет. А вот всадников получше, чем в твоем мире — похоже, предостаточно. Расскажи мне о том, что тебя мучает. Что заставляет тебя плакать ночами.
— Я не плачу. Я никогда не плачу.
— Во сне — плачешь.
Ветка не поворачивалась.
— Я могу приказать, но законы Сумеречного Леса тебе не писаны, — усмехнулся король. — А потому я скажу следующее. Боль в твоей душе созрела, и ее следует выпустить, как дурную кровь, как гной из раны. Тогда ты сумеешь очиститься и жить другой жизнью. Тебя это может даже пугать, так как ты просто не представляешь, что делать без боли, без нарыва в душе. Ты думаешь, такую боль доставила тебе потеря коня? А что он тебе? Любимый? Друг? Это был даже не твой конь. Ты сама говорила. А вот отчего так больно — с этим и надо разобраться. Ты научилась выживать так, чтобы этот черный нарыв доставлял минимальные неудобства. Но он есть. И он — корень Тьмы. О, я сведущ в делах такого рода. Расскажи мне. Иначе тьма прорастет. Или туда, или сюда. Балансировать посередине больше нельзя.
Ветка резко повернулась. Села.
— Ты не была в Средиземье позавчера, вчера и сегодня утром. Ты была в своем мире, который тебе больше недоступен. Но нельзя быть здесь и там. Ты все верно поняла про драконов… и не поняла того, что касалось тебя самой, Льюэнь, и чужой лошади, которую ты сочла чуть ли не частью своей души. Пора решать. Пора разорвать темные тенета.
Ветка поджала ноги. Вытянула. Снова поджала их под себя. Потерла шею. Пересела снова. Обхватила руками плечи. Трандуил следил за ней молча, глядя спокойно, но властно.
Девушка кашлянула и заговорила сорванным голосом:
— Отвертеться никак нельзя?… Я никогда не говорила вслух, не знаю, чем дело кончится, и… это стыдно, и больно, и… и я, главное, вообще не знаю, как это рассказать.
— Нельзя. Только этот день есть у тебя и у меня, чтобы было больно. И стыдно. На той боли, которую ты ощущаешь, на том отчаянии, отпусти тьму. Я тебе помогу. Ты же знаешь, что бой находит воина не тогда, когда этого хочется воину. А тогда, когда свое слово скажет судьба, скажут валар. Сегодня я их голос.
— Ну зачем?..
— Я хочу вернуть тебе долг за помощь с варгами. Я верну тебе в ответ власть над собственной жизнью.
Ветка снова тяжело замолчала, завязывая сложные узлы из длинных ног. Затем залепила ладонями лицо. Но Трандуил, и так, видимо, потративший много слов, просто ждал.
— Ну… — Ветка заговорила хрипло. — Ну… отца у меня не было. Он оставил меня и мать, когда я была маленькая. Мама родила меня рано и растила одна. Бабушка и дедушка держались в стороне.
Ветка посмотрела на короля — убедиться, что Трандуил слушает.
— Но мы неплохо жили, бедно, но дружно. Я отлично училась. Была такая пухленькая. С длинными волосами. Любила книги. Много болела. Много читала… — Ветка снова закрыла лицо ладонями.
Владыка ожидал.
— Если не углубляться… в пятнадцать лет меня поймали ребята с нашего двора. Двое держали, и по одному они… по очереди… ну… — Ветка вздохнула, облизала губы, и решительно закончила, практически увидев мысленно, как в черную, сгнившую язву входит светлый клинок, открывая дренаж, — взяли меня. Было больно. Это было в таком месте, где многие люди, идущие мимо, могли видеть и слышать. И мне до сих пор кажется, что какие-то люди слышали, понимали, и шли дальше.
Прекрасный эльф с гладким, безмятежным лицом слушал, не показывая ровным счетом никаких эмоций.
— Я… забеременела. Бросила школу. Точнее, выгнали. Мама… мама, — Ветка прерывисто вздохнула. — Мама стала, как не в себе. Начала пить. Постоянно плакала, кричала, что жизнь ее закончилась, что она хотела для меня счастья и лучшего будущего, образования, а теперь всему конец. Я тоже плакала. Отчего-то вышло так, что весь двор знал. Я написала заявление… стражникам… которые должны были блюсти покой, наш покой, граждан. Те… орки… которые это со мной сделали, сказали, что все было по взаимности. Я снова и снова должна была рассказывать, как именно, где, в каком порядке… что я при этом говорила, какими словами отказывалась… так было надо, чтобы их наказали. Но я не смогла выдержать до конца, и забрала свои слова обратно. Только решила начать тренироваться, чтобы никогда и никто не мог меня больше обидеть. Я решила убить того, кто это придумал, и кто был первым.
— Начала тренироваться так, что ребенка… я потеряла. Это тоже… было больно, — Ветка удивилась, что главное удалось рассказать. — Эти… существа… изнасиловали тогда в нашем районе еще двух девушек. И те девушки — ничего. Они закончили школы, со временем вышли замуж, родили детей. То есть они сумели перешагнуть через это, и жить обычной жизнью. А я не смогла. Я знала, что слабее их, и поэтому стала делать все, чтобы стать сильной. Я не могла выносить прикосновения мужчин. Никакие. В метро. Врачей. Ни за что. Сразу готова была кричать и бить. Это продолжалось долго. Ты даже видел, когда это прошло. Само собой.
— Когда мне было двадцать три, у мамы случился сердечный приступ, и она умерла в больнице. Я до сих пор считаю, что виновата в ее смерти. Я решила жить так, как будто я воин, как будто идет война, и умереть только тогда, когда убью орка. Я попрощалась с мамой, разорвала отношения со всеми, кто нас когда-либо бросил, и стала жить своим умом. Так, чтобы некогда было думать. Задумываться. Вспоминать. Лелеять слабость.
— Но постепенно, — мягко сказал Трандуил, — ты начала думать, что, убив орка, ты захочешь и сама жить дальше, только не знаешь, как именно?
— Да. Орк… женился. Пьет. У него машина, двое детей. Дети меня отчего-то не останавливают. Я хотела убить его так, чтобы видеть его глаза.
— Чтобы он умолял пощадить?
— Нет, просто напомнить. Я же знаю, что он, скорее всего, скажет. Что невелика важность. Что рано или поздно это случается со всеми женщинами, что он просто чуть ускорил события, что никто от этого не умирает. Так вот, умирают. Моя мама, например. Мама поняла, что у меня не будет такого будущего, как она хотела. После смерти мамы у меня остались только учителя боевых искусств и лошади. И я сделала это своей жизнью. Но я была готова в любой момент… в любом месте… исчезнуть. Нигде не брала на себя серьезных обязательств. Вот.
Ветка была предельно напряжена. Горло сводило. Зачем она это рассказала? Осталось только залакировать историю живописаниями досуга у орков, и все. Исчерпывающий портрет героини.
Больше ей нечего о себе сказать. Она вывернулась перед чужим, невероятно далеким властным эльфом наизнанку.
— И как тебе собственная история? — мягко спросил Трандуил. — Она ужасна? Она отвратительна?
— Я… не… знаю… после Эребора… когда на пустоши тлели горы трупов… когда гномы несли своих павших нескончаемой чередой… после Азога… она… моя история…
— Ну?
— Владыка… история не сахар. Но…
— Я знаю про твою историю главное, Ольва. Дай мне руки.
Ветка выдернула ладони из подмышек, и протянула их Трандуилу. Пальцы дрожали.
Синда взял руки в свои, мягко сжал. Поймал взгляд Ветки. Выровнял биение своего сердца с ее, и негромко проговорил:
— Это все в прошлом. Этот свиток твоей жизни дописан, свернут, опечатан, и отправлен на полку. Мы не можем его сжечь — в нем корни твоей стойкости. Но мы можем понимать, что прошлое больше не властно над тобой, и делать следующий шаг.
— Вы говорите, как… как… — Ветка нервно рассмеялась.
— Не нужно сопротивляться мне.
— Как же мне плохо, — прошептала девушка.
— Встречный ветер позволяет на него опереться, — сказал Трандуил. — Когда ветер стихает, остается лишь упасть… или найти новое равновесие. Твой ветер стих, Ольва.
Ветка вдруг с надеждой уставилась на Трандуила. Потом потянулась, вынула руки из его ладоней, и обняла Владыку. Неуверенно, потом крепче, потом прижалась носом к шее. Замерла. Голова у нее кружилась, Ветку вело.
— Так, — сказал Трандуил, и в его голосе была легкая усмешка. — Это больше, чем я думал предложить тебе.
Владыка разомкнул ее руки.
Встал.
— Обдумай то, что ты сказала сама себе. То, что я сказал тебе. И спасибо за коня.
Трандуил вышел.
В очаге потрескивал огонь, и комната начала медленно наполняться теплом.
========== Глава 20. Мэглин ==========
Иногда выдается день, когда время останавливается.
Кажется, что бесконечно долго в хрустальном воздухе падают снежинки, пушистыми бриллиантами украшая листья и замерзающие осенние цветы.
Когда некуда и незачем торопиться — старые дела закончены, и можно просто смотреть на бегущую в чашах каскада воду, на пылающий огонь в маленьком очаге, на птиц, дерущихся из-за ярко алеющих ягод.
Ветка сидела, завернувшись в пуховое одеяло со своей кровати, на выступе корня возле дома — и смотрела. Просто смотрела, время от времени прихлебывая вина.
Ее вещи, которыми, оказывается, она постепенно начала обрастать, снова перенесли из голубых покоев сюда — неразговорчивый эльф лишь улыбнулся ей, оставил сверток и корзину с пищей и вином, и ушел.
Игрушка исчерпала себя. Все, что могла, она сделала — Владыке больше не была интересна пустая пластиковая форма, начинку из которой он вытряхнул. Ветка вспоминала автобусные остановки и кухню, которую она так и не переклеила пленкой; подземные московские дворцы и парящие в воздухе православные храмы, вечную нехватку денег и радость, когда удавалось получить подработку в кино. Например, в костюмном фильме.
Как сейчас.
Отчего она решила, что это все по-настоящему? Может, она приложилась с Герца, и попросту бредит в больнице?
Маленькая лесная птаха слетела на одеяло. Все перышки, тонкие лапки, тонкий клювик — все было таким настоящим. Таким настоящим, какими Ветке никогда не казались ни ржавые разводы на потолке ее однушки, ни шапочные приятели по ассоциации каскадеров, по конному миру или съемкам.
Гламурные мальчики на съемках. Ну да.
Если предположить, что все это бред, понятно, откуда взялся светлый образ Трандуила, криво усмехнулась Ветка.
У нее не было времени как следует вспомнить оставленное позади прошлое. Как будто какая-то сила постоянно бросала ее все вперед и вперед, все дальше в этот мир. А что, если обернуться?..
Птичка перелетела ближе, и начала склевывать крошки изумительно вкусного хлеба — не лембаса, а свежайшего пирога, которые пекли при дворе Трандуила. С ягодами, рыбой, грибами. Эльфы-пекари. Эльфы-конюхи. Эльфы-ткачи и портные. Уборщики. Разве такое бывает?
А воины — они все. Каждый может отставить пышное тесто или отложить тонкую иглу и спокойно достать из-за кресла меч или лук.
«Я ведь даже не размышляла на тему, можно ли вернуться. Единственный раз я сказала, что хочу домой, — а было ли это правдой? А всерьез вообще ни разу не думала».
Зачем? В душный город? К кому? Ты ото всех отгородилась каменной стеной.
Этот орк Костик… он того не стоит. Ветке стало чуть гадливо и даже немного стыдно за себя — такое ничтожество занимало все ее помыслы, всю ее душу столько лет.
Так поддаться страху и отчаянию… так купиться на мысль о мести.
Ветка охотно соглашалась с тем, что не самая умная, не самая красивая, не самая молодая или богатая. Словом, везде — не самая. Все, на что была сделана ставка — сила. Сила духа, сила тела. А оказалось, что сила — мнимая величина. И в плане духа ты — то, что ты есть. И в плане силы жизнь найдет, чем тебя приструнить.
Как могло так оказаться, что каждый и каждая тут — сильнее Ветки? Положив десять лет на то, чтобы добиться исключительной для девушек ее возраста и комплекции силы, скорости, гармонии… здесь она едва вытягивает общий средний уровень. Она никто, и звать никак.
Даже Герцег выбрал сильнейшего. Даже он.
«Или я как-то не так понимаю силу. Может, она в чем-то ином».
Ее больше никто не звал, никто не приходил. Ветка понимала, что неизменная корзина с едой ей будет предоставляться, но…
Идти во дворец самой? Просить у Трандуила… говорить Трандуилу… что? Чтобы что-то сказать или попросить, надо сперва понять, что.
Можно попросить лошадь — только свою, только себе, и начать заниматься. Можно попросить лошадь… и уехать отсюда. Куда? К Торину, убивать драконов? К Барду, поднимать из руин разрушенный город? С Бильбо в Шир — он собирался вернуться домой по весне? Просто путешествовать по этому миру?
Ветка со спокойной совестью просидела так весь день после соревнований, которые случились достаточно рано поутру. И второй день тоже. Она занималась делом, которое невозможно сделать — пыталась силой мысли подвинуть собственную судьбу в сторону, которая также пока не была выбрана. К счастью, эти тщетные внутренние усилия перебивались приступами жалости к себе, самоуничижения, размышлений о далеком и недавнем прошлом, о Герце. И только одно оставалось бесспорным — необъяснимое понимание того, что прошлое и вправду больше не властно над ней. Ощущение свободы опьяняло. И Ветка снова и снова оборачивалась — а там не болит. Подумав на иные темы, снова оборачивалась — а там не болит! Фигура дамы психотерапевта, с которой Ветка общалась долгие годы, точнее, слушала — та вещала, девушка впитывала — рассыпалась прахом, и ветер уносил суровый силуэт убежденной мужененавистницы, ставший даже отчасти немного смешным.
***
Мэглин стоял в иссеченных доспехах, но прямо и горделиво. Одежда и плащ были покрыты грязью и засохшей кровью; каштановые волосы спутались, лицо исцарапано, и лишь изумрудные глаза оставались живыми и яркими.
— Не следовало так себя изнурять, — сказал Трандуил, не спускаясь с трона. — Вы могли позвать подмогу.
— Мы уничтожили все гнездо, — ответил Мэглин. — Расчистили лес близ Холодных Водопадов. Моя стража справилась.
— Ты рисковал сам и рисковал своими эльфами, рисковал неразумно, я не могу такого одобрить. Но что уж теперь. Радуйся, что все живы. Я хочу, чтобы ты отправился к Ольве. Она все еще живет у каскадов во внешних палатах.
— Это что, военное поручение, Владыка? Чем я заслужил такую… особую милость?..
— Тебе не помешает отдохнуть. Она поможет тебе восстановиться. А ты отвлечешь ее от невосполнимой утраты.
— От невосполнимой?..
— Да, — Трандуил заулыбался, изучая перстни на руке. — Ее конь теперь мой.
— Ты отнял лошадь у человеческой женщины, Трандуил?
— Не отнял, а честно выиграл в игре, которую она предложила сама. А что тебя беспокоит? Это королевская лошадь. Ей она ни к чему. В конце концов, дам другую. Разумеется, пока она не станет королевой Дубощита, но тогда у нее появится выбор достойных животных, я полагаю. Внутри горы лошади очень ценятся, и их там полным-полно, — съязвил лесной король.
— Мы двигались налегке, — горько сказал Мэглин. — И намного опередили эльфов Ривенделла. Но они уже в Сумеречном Лесу. Владыка, какая королева Дубощита? Я понял, что они везут, и лишь догадываться могу, какое ужасное горе может постичь наши края. До Ольвы ли?
— Ну а что же с ней делать? Запереть в темнице? Выгнать в Дейл? Вам будет хорошо… вместе. У нее рана в душе, у тебя, видимо, на теле. Судя по тому, как ты стоишь передо мной, и не одна. Ступай.
— Ты шлешь ей… развлечение, Трандуил?
— Занятно, — сказал Владыка. — Мне кажется, что ты пререкаешься со мной. Просто ступай к каскадам и восстанови там силы. Я пришлю целителя туда. Туда. Ты меня понял? Очень скоро мы выступаем в Дейл, и, если ты успеешь выспаться и излечиться, ты поедешь со мной. Как обычно. По правую руку.
— Владыка, а где Даэмар?
— Он отбыл с особым поручением, надолго, я полагаю.
— Вы лишили меня друга, и…
— И?
— И отправляете к Ольве?
— Ну это ты у нас был женат на человеческой женщине, — тонко усмехнулся Трандуил. — Полагаю, тебе будет вполне комфортно. Ты хорошо понял мой приказ?
Мэглин с полминуты смотрел на своего короля… потом низко поклонился, и вышел.