В передней части длинного кабинета книжные шкафы были забиты ровно стоящими одинаковыми томами, журнальный стол с креслами выглядел гостиничным фойе. В средней части книги стояли вразброс, некоторые вообще лежали раскрытыми поверх стоящего ряда, на некоторых полках книг не было, зато валялись полуразобранные механизмы, кисти и банки, все выглядело засохшим и брошенным. В дальней части вместо одного шкафа у стены стоял диван с мятым пледом, в углу напротив задиралась под потолок откровенно дешевая железная этажерка, забитая папками с бумагами, так плотно, как будто их туда ногами заталкивали, краска растрескалась, металл в углу начинал рыжеть, бумаги волнились от сырости. В центре стоял монументальный стол, рядом с ним стоял на коленях министр Шен, копаясь в ящиках, нашел, довольно выпрямился, и с гордостью показал Вере огрызок черной свечи, такой короткий, что высота была меньше диаметра. С видом чемпиона, делающего последний победный ход, припечатал свечу к столу, раскинул руки и объявил потолку:
— Вера, вы — звезда!
Она рассмеялась, он придвинул тяжелое кресло к столу, запрыгнул в него, опираясь на подлокотники, как на брусья, гордо сложил руки на груди, и кивнул Вере на кресло напротив:
— Присаживайтесь, сейчас будет представление.
Вера подошла, увидела под столом немного линялую тигриную шкуру, и наконец поняла, где они.
«Кабинет Георга 15го, ничего себе.»
Решила спросить попозже, села в огромное мягкое кресло, восхитительно в нем утонув, сбросила босоножки и забралась с ногами. Посмотрела на министра, и повелительно кивнула:
— Начинайте, я готова.
Он придвинул свечу, стал хлопать себя по карманам, хитро посмотрел на Веру, и с невероятным удовольствием прошептал:
— Вы — звезда. Если кто-то здесь и звезда, то это вы. Это было лучшее, что со мной вообще когда-либо случалось на балах, за всю мою долгую бальную жизнь.
В карманах ничего не находилось, он опять акробатически выпрыгнул из кресла, выдвинул ящик, стал там копаться, приговаривая:
— Лучший бал в моей жизни, великие боги, не зря я пришел, вот не зря! Это стоило чего угодно. Вера… вы поняли вообще, что сказали?
— Я даже не поняла, о чем он спросил, — криво улыбнулась Вера. Ей было приятно обрадовать министра, но то, что она ничего не понимает, бесило с каждой секундой все сильнее.
— Он предлагал вам место драгоценной супруги. Это не жена, на женитьбу надо благословение родителей спрашивать, но это, возможно, самый лучший женский титул в империи, самый удобный и выгодный, — он нашел коробок, открыл, скривился, понимая, что он пуст, и по высокой траектории бросил в урну, втиснутую между диваном и шкафом. Попал, обрадовался как подросток, заставив Веру рассмеяться, рассмеялся сам, махнул рукой на ящики и сел обратно в кресло. Изобразил серьезный вид, медленно кивнул и предложил:
— Спрашивайте.
— Зачем он мне червяка своего усатого показывал?
Министра опять скрутило от смеха, он улегся на стол, пытаясь дышать, Вера подождала еще немного, спросила:
— Его дракон что-то значит? Вы же говорили, что дракон есть у всех правителей и всех родственников императора, у него какой-то особенный?
На министра напал очередной приступ, он выровнялся, вытер лицо, посмотрел на руку, прошептал под нос, не переставая трястись от смеха:
— Да что ж я плачу рядом с вами второй раз уже, Вера, что вы со мной делаете… — достал платок, вытер глаза и стал медленно глубоко дышать, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. Достал из кармана фляжку, сделал глоток и почти пришел в себя. Сел ровно, сделав преувеличенно серьезное лицо, что странно смотрелось в сочетании с дикими плясками чертей в глазах, медленно глубоко вдохнул, взял бумагу, карандаш, и стал рисовать крупный иероглиф "дракон", Вера его уже знала. Показал ей листок, и серьезно, как на похоронах, объявил:
— Этот иероглиф вы знаете. — Она кивнула, он нарисовал рядом еще один, означающий либо глагол "принадлежать, являться частью, входить в состав", либо существительное "деталь, часть, провинция", показал и объявил: — Этот тоже. — Она опять кивнула, он поднял листок и медленно, очень спокойно предложил: — А теперь посмотрите на них вместе.
— И? — она была не расположена к ребусам по культуре, которую не понимала, он понял и положил лист. Посмотрел на нее, опять начал смеяться, но быстро взял себя в руки, и стал медленно объяснять:
— В цыньянском языке, Вера… "Дракон" — очень многозначительное слово. Начиная от значения "творец-создатель", и дальше через философские дебри о космической энергии солнца, вплоть до пороховых снарядов для корабельных пушек, это все он, дракон. Этот иероглиф, — он указал на лист, развернул его Вере, — в разных сочетаниях означает разное. "Татуировка дракона" пишется не так, как обычное слово "татуировка", это отдельный иероглиф, вот такой, — он быстро написал, показал, — и означает одновременно и "печать дракона", и "метка силы", и "порожденный небом-солнцем-богом-космосом". Внешний вид дракона, который записывается вот так — "облик дракона", может пониматься в равной степени как "очертания, границы силы, дарованной небом" и "сила-количество таланта, способности созидать, менять мир". И когда вы говорите официальному наследнику императора, что его "татуировка" "выглядит" втрое меньше, чем чья-то чужая, это… Особенно учитывая, что у цыньянцев всерьез верят, что татуировка меняется не просто с возрастом, а в зависимости от личности носителя… — Он опять начал срываться на смех, закрыл глаза и задышал глубже, успокаиваясь, приоткрыл один глаз и шкодно улыбнулся: — Правда втрое меньше?
Вера показала мизинец:
— Вот такой червячок.
Министр сорвался и рассмеялся опять, запустил пальцы в волосы, качая головой и шепча:
— Вера, никому, никогда такого не показывайте.
— Он показал свои расписные ребра всему залу, вы шутите? Я здесь при чем? Зачем он это сделал?
— Он рассчитывал впечатлить вас.
— Чем? Тощими ребрами или тощим драконом своим?
Министр опять схватился за голову, дрожа от смеха, поднял ладонь, как будто прося ее угомониться, она сложила руки на груди и стала рассматривать карту за спиной министра, почти такую же, как в его логове на базе отдела.
Он отдышался, выпрямился и опять поднял ладони:
— Ни слова больше, пощадите меня, у меня сейчас лицо треснет, — размял щеки и опять попытался стать серьезным. Взял свой листок и показал Вере, предельно спокойным тоном попросил: — И, Вера, пожалуйста, запомните, это важно. Никогда не произносите вот это слово, — он указал на иероглиф "принадлежать", — вместе с вот этим словом, — палец переместился на слово "дракон", Вера подняла брови:
— Почему?
— Потому что в словосочетании "ваш/его дракон", "дракон" означает "мужской половой орган", во всех диалектах цыньянского, уже три тысячи лет минимум, единственный в мире, кто об этом не знает — это вы.
Вера подняла брови, опять прокручивая в памяти весь свой диалог с юным наследником, поджала губы и вздохнула:
— М-да, неловко вышло.
Министр посмотрел на нее с загадочно довольным видом, и иронично вздохнул:
— Зато про вышитый в ноздре цветочек было убедительно.
Она нахмурилась, не сразу понимая, о чем он, а когда поняла, зажмурилась и выдохнула:
— О боже…
Он рассмеялся и кивнул:
— Вы были великолепны.
Она нахмурилась и качнула головой:
— Нихрена. Я опять повела себя глупо из-за незнания местной культуры.
— Это он повел себя глупо, — с улыбкой качнул головой министр, — как мужчина, я могу его понять, но как политик — нет, это провал, это полный крах, такая эпическая глупость, что нарочно не придумаешь, я бы не спланировал так, как он сымпровизировал. Это войдет в летописи, и завтра будет во всех газетах. А вы… Учитывая, что вы искренне не знали, в чем цыньянская прелесть ваших слов, и учитывая, что Георг 16й ввел в моду издевательство над цыньянцами буквально недавно, вы выступили, как звезда вечеринки. Все будут думать, что это было как минимум гениальной импровизацией с моей подачи, как максимум — спланировано мной до последнего слова. Не представляю, как сплетники объяснят то, что я заставил наследного принца подойти к вам лично, но уверен, они что-нибудь придумают. Ему придворный протокол запрещает разговаривать со всеми, кроме членов королевской семьи и личных слуг высшего ранга, одно то, что он к вам подошел и обратился первым — уже немыслимо, император-солнце его накажет, я боюсь даже предполагать, насколько сурово. Может быть, его даже в списке наследников подвинут, и из дворца удалят.
— Просто за то, что он со мной заговорил? — неверяще уточнила Вера, министр качнул головой:
— Здесь тонкий момент, все зависело от вас. Если бы вы приняли его приглашение, то в ту же секунду стали бы членом его семьи, и он имел бы право с вами говорить дальше — для драгоценной супруги ритуалов нет, она принимает титул в ту же секунду, как ей предлагают его при свидетелях, а она соглашается. Он бы привез вас во дворец, показав всему миру, что Призванная отказалась от Карна, как только ей предложили империю — это победа, а победителей не судят, ему бы спустили его недостойное поведение. Но вы отказались, сказав, что вам "и в Карне неплохо", и эти слова, в сочетании с вашим гребнем, и с тем, что вы вошли в зал под руку со мной… Вы практически сказали всему миру: "Почти бездомный ублюдок из Карна для меня предпочтительнее, чем законный наследник трона империи". И потом вы намекнули на его… скажем так, слабость. Даже больше — слабость в сравнении. Тут может быть несколько мнений — либо вы соврали, что не интересно и не забавно, а значит, сплетники не будут педалировать эту версию; либо вы имели в виду татуировку старого Тонга.
— Я не видела его татуировку.
— Вам никто не поверит. Тонг мертв, вы в Карне — для общества это значит, что Карн его убил ради вас. Моими ли руками — это вопрос третий, важен факт — Тонг умер, пытаясь вас прикарманить. И если его… хм, татуировка была втрое больше, значит Карн раздавил того, кто был втрое сильнее первого наследника императора, и если будет нужно, первого наследника раздавит тем более. Это унижает всю империю. Если император-солнце после такого позора не опустит сыночка ниже уровня канализации, он будет выглядеть старым слюнтяем, который ставит привязанность к слабому сыну выше блага страны, это сильно пошатнет его позиции в глазах знати. А если он лишит сыночка титула наследника, то во дворце сразу же начнется адова грызня за этот титул, у императора четырнадцать сыновей, восемь жен и полсотни наложниц, я готов поставить тысяч сто, что через месяц их станет меньше вдвое, там вспыхнет эпидемия "случайных" падений с высоты, нападений бандитов и загадочных хворей, если самому императору удастся удержать трон, это будет для него большой удачей. Короче, я простил вам полмиллиона за Дженис.
Вера фыркнула и рассмеялась, министр смотрел на нее как на лошадь, которая только что принесла ему победу на скачках и кучу денег, это оказалось неожиданно приятно.
Они замолчали, он стал катать по столу черную свечу, улыбался сам себе, как будто в его голове уже творилось приятное будущее. Вера осмотрелась и спросила:
— Что это за место?
— Мой кабинет. Раньше это был кабинет отца, он мне его завещал. Георгу он завещал всю страну, за пределами этого кабинета, а мне — только то, что внутри, я ничего не менял, тут все лежит так, как он оставил. Как вам мое наследство? — прозвучало иронично, Вера посмотрела на карту за его спиной, тусклую от времени, там линии были немного не такими, как на карте в подвале. Опустила глаза, посмотрела на тигриную шкуру, спросила:
— Эта та самая шкура тигра, которую Георг просил убрать?
— Ага, — усмехнулся министр, посмотрел на Веру и резко сделал честное лицо: — Он был очень плохим котиком. И вообще, он первый начал. Я в джунгли ходил не за ним, он сам на меня напал, мне пришлось защищать свою жизнь. Убийство — грех, но позволять себя убить — тоже грех, так что, защищаясь, я сокращаю количество греха в мире.
Вера тихо рассмеялась, спустила ноги с кресла, пощупала жесткую шкуру, нашла пальцами длинную узкую дырку в боку тигра, рядом еще одну, и еще, ниже вообще было кружево из дырок, Вера провела по нему пальцами, глядя на министра, который откинулся в кресле и сполз пониже, чтобы видеть ее ногу. Он как-то понял, что на него смотрят, поднял глаза на Веру, она иронично поинтересовалась:
— Психанули?
Он усмехнулся и кивнул:
— Было дело. Я был молодым и вспыльчивым. Сейчас я бы его вежливо арестовал, судил, и казнил по закону.
6.38.22 Знакомство с Ричардом
Вера рассмеялась, за спиной открылась дверь, и раздался возбужденный мужской голос:
— Шен, это бомба!
— Тебя стучать не учили? — ласково усмехнулся министр, гость не стал его слушать, продолжая трещать:
— Это блеск! Это победа, это просто солд-аут и биржевой шок! Твоя иномирская сучка просто срет золотыми слитками! Билеты на завтрашний аукцион…
— Ричи! — повысил голос министр, одними губами добавил: — Фильтруй базар.
Вера знала, что гость ее не видит — спинка кресла была выше ее головы, так что решила выглянуть и поздороваться, чтобы не усугублять неловкость. Мужчина раскладывал какие-то бумаги на журнальном столике у входа, выглядел примерно ровесником министра, светлые кудрявые волосы выдавали карнца, а круглое, хоть и небольшое пузо — сидячую работу. Бежевый костюм в полоску выглядел так, как будто в нем неделю спали, карманы топорщились, в руке был красивый кожаный кейс, немного пузатый, как будто вмещал часто гораздо больше, чем было рассчитано. Мужчина заметил ее и расплылся в улыбке, не прекращая раскладывать бумаги:
— Здравствуй, солнышко! Я Ричи, твой финансовый консультант, юрист, адвокат и поверенный с правом подписи. Я уже открыл тебе счета, один накопительный с процентами, один мой, и один лично твой, на всякие женские штучки эти ваши, — он иронично изобразил вытянутые губы и помаду, захихикал, довольный собой, — я туда уже положил тысячу, написал распоряжение, чтобы туда переводили еще по тысяче каждую неделю, тебе хватит. Если захочешь больше — придешь попросишь, но это будет единоразово, прости, знаю я вас, — он иронично погрозил пальцем, полюбовался документами, и вприпрыжку пошел к ней. Остановился рядом, достал из кейса бархатный мешочек и вывернул над столом, высыпая ее маникюрные принадлежности, ключи, монеты, ножи и прочие железки. Убрал мешочек, взял Веру за руку и с обожанием расцеловал каждый палец, заглянул в глаза и с восторгом прошептал: — Золотые ручки, зо-ло-тые! Верочка, милая, я из-за тебя вынужден был только что программки аукциона срочно заказывать новые, переплатив в типографии втрое, но я не расстроен, я счастлив, дорогая моя. Когда цены растут, агенты не жалуются, я смиренно приму эти затраты, которые все равно потом покроет мой процент. Я тебе потом объясню, как он считается, если тебе интересно. Но мой тебе совет — не забивай цифрами свою прелестную головку, твои деньги теперь — моя зона ответственности, сейчас и всегда. Так вот, Верочка…
— Госпожа Вероника, — прохладно поправила Вера. Ричи застыл с открытым ртом, посмотрел на нее прямо в первый раз с тех пор, как вошел. Она кивнула и без улыбки добавила: — И без "солнышка", будьте любезны.
— Ой-ой-ой, — сделал страшные глаза Ричи, рассмеялся и погрозил пальцем: — Как грозно, мамочки! — опять полез в кейс, достал пачку карандашных портретов и положил перед ней на стол, ткнул пальцем в первый: — Значит, слушай, моя дорогая, и постарайся запомнить, но лучше запиши. На, — он протянул ей лист и карандаш, она не взяла. — Сейчас я тебе дам список людей, к которым ты должна подойти и сказать пару слов про некоторые вещи, по списку, например этот ключ, — он взял со стола ключ от мотоцикла, — я в курсе про самоходные телеги, Шен дал мне запись, я вообще про все в курсе, я самый информированный агент в мире…
Вера подняла указательный палец, заставив его замолчать, и сказала:
— Одну минуту, господин Ричард. Я почему-то не припоминаю, чтобы нанимала вас заниматься моими деньгами.
Ричи перестал улыбаться так резко, как будто режим лица переключил, посмотрел на министра Шена, возмущенно указывая на Веру так, как будто ее здесь не было:
— Слышишь, успокой свою козу.
— Культурнее, Ричи, не на базаре, — тихо сказал министр, Ричи взорвался воплем:
— Слышишь! Вы берега попутали оба! Я понимаю, у вас тут красоты-балы-все кланяются, но это кончится завтра, и начнутся деньги, и вот тут царем стану я, а вы будете делать, что вам скажут! Ясно? Ты! — он ткнул пальцем в Веру, — встала и пошла дальше трясти сиськами, у тебя золото из корсажа сыпется, а ты сидишь тут прохлаждаешься!