«Что?»
— Салем, — мой голос дрогнул. — У тебя что-то в горле.
Он замер.
— Что ты сказала?
— Что-то действительно странное, бл*дь, скользит по твоим венам.
Он дернулся, подставляя шею под мой прямой взгляд. Когда мои глаза снова сфокусировались, я не увидела ни артерий, ни серебряных червей, ничего необычного. Неужели мне показалось?
Ни за что. Мне ничего не мерещилось.
— Как тебе удалось сделать свою кожу прозрачной?
Отпустив мои запястья, он схватился за свое горло, приоткрыв рот, сморщив лоб, отвлекшись.
Я припала к полу и выставила ногу, чтобы выбить его из равновесия. Он споткнулся, широко раскрыв глаза, и я набросилась на него.
Годы, проведенные на поле боя, подарили мне смертельно сильные пальцы и руки. Когда я повалила его на пол, моя несгибаемая хватка оставалась рядом с его суставами — запястьями, плечами, тазом — но черт меня побери, он был скользким. Каждый раз, когда я заставляла его подчиниться, он выворачивался, швыряя меня на бетон и прижимая к стене.
Дерьмо, ладно, я была слабее, определенно медленнее, но я заставила его потрудиться, отклоняя укусы и блокируя удары. Мои рефлексы сработали, каждый мускул напрягался так, как учили меня мои отцы. Я рассчитывала удары, двигала телом, как водой, и связывала свое душевное состояние с дыханием.
Используя центр тяжести Салема против него, я перенаправляла большую часть его ударов, пока мы катались по комнате в сплетении рук и ног. Хрипы эхом отдавались от стен, кулаки били по плоти, колени впивались в мускулы.
Боль взорвалась в моем бедре, сопровождаемая теплым потоком из раны. Я прикусила щеку, почувствовала металлический привкус и замахнулась кулаком на его лицо.
Он увернулся, проскользнул мимо моей защиты и перевернул меня на спину. Он даже не запыхался, когда поднял мои руки над головой и наклонился ко мне.
— Что ты увидела у меня на шее?
Я жадно глотала воздух, ища артерии, которых больше не было видно.
— Твои вены? Твоя кровь? Я не знаю! Это ты мне скажи.
— Мои вены? — он приподнял черную бровь и использовал вес своего тела, чтобы прижать меня к полу.
Бетон холодил мою потную спину, но жар, исходящий от него, обжигал меня.
— Слезь с меня, тяжелый ублюдок.
Извиваясь под ним, я попыталась высвободить руки из его пальцев. Но моя борьба была напрасным усилием, которое очень походило на прелюдию. Каждый подъем и поворот моих бедер заставлял нижние части наших тел тереться в грязном танце. Только тонкая полоска замши разделяла наши груди, и моя влажная кожа интимно скользила по его, делая это единственной телесной жидкостью, которую я когда-либо делила с другим человеком. Или животным.
Это должно было вызвать у меня отвращение. Должно было убедить меня перестать ерзать. Но святая милосердная Матерь, моя кровь кипела, и мои центры наслаждения пришли в неистовство. Удушающая тяжесть его твердого как камень торса, подергивание его эрекции у моей киски, дразнящая улыбка на его захватывающем дух лице заставили мое либидо мурлыкать, а мое сердце реветь.
Мне нужно было изгнать это дерьмо, прежде чем я сделаю что-то глупое, например, примусь поглощать его рот, потому что серьезно, его губы — все такие розовые и мягкие — выглядели достаточно хорошо, чтобы их съесть.
Заставив свое тело расслабиться, я сдержала бешеный пульс и выровняла голос.
— Чего ты хочешь?
Он склонил голову, приближая свои интенсивные фасеточные глаза ближе, ближе — вид такой чертовски искрящий и бездонный, такой завораживающий и… неправильный. Я заставила себя посмотреть на его бледное плечо.
— Твоя киска когда-нибудь была так близка к капитуляции? — он прижался ко мне своим членом.
— Это не капитуляция, детка, — я сжала ноги вместе, обхватив его мускулистое бедро, и поморщилась от боли в ране. — Это сопротивление.
— Ах, да. Доун от Ив, лидер Сопротивления, — его глаза обдали мое лицо ослепляющим жаром. — Ты сопротивлялась всю свою жизнь. Ожидая. Меня.
— Вау, — у меня вырвался натужный смешок. — Раз уж ты меня раскусил, можешь вернуться на свою половину комнаты.
Дьявольская усмешка появилась на его губах.
— Никакое сопротивление не может быть непреодолимым, милая.
Я сжала губы, уверенная, что он говорит не о моей армии. Почему я не разозлилась еще больше? Он не уважал меня, покушался, бл*дь, удерживал против воли. Я не была этой женщиной, этим растерянным созданием, которое лежало под мужчиной, борясь с желанием попробовать его грязный рот.
Он стиснул мои запястья, с нечеловеческой силой прижимая их к холодному полу над моей головой.
— Скажи мне, почему ты девственница.
Нет смысла отрицать то, что он уже понял. Но должна ли я ему ответить? Только мои отцы спрашивали о моей девственности. Они расспрашивали меня как врач, священник и чрезмерно заботливый отец, всегда заботясь об эмоциональном и физическом здоровье своей дочери.
Я остановилась на правде.
— Я была немного занята. Сражениями. Защитой невинных. Убийством кровососов. Нет времени на…
— Размножение?
— Да. На это, — я уставилась на него, сопротивляясь притяжению его магнетических глаз, и быстро повернула голову. — Вот чем ты занимаешься? Размножаешь человеческих женщин?
Я уставилась на трещины в стене и позволила своему фокусу сместиться на край моего поля зрения, пытаясь воссоздать косвенный вид его горла. Сухожилия туго натянулись на шее, кожа превратилась в непрозрачную белую оболочку. Никаких светящихся вен. Никаких извивающихся серебристых организмов.
— Я не гибрид, — его точеные челюсти сжалась у меня на периферии.
— Тогда кто же ты?
— Я могу задать тебе тот же вопрос, — его бедро согнулось между моих ног. — Посмотри на меня.
— Вот уж нет, черт возьми.
— Ты боишься, мой маленький боец?
— Не путай мое недоверие со страхом, — я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. — Я заключу с тобой сделку. Объясни мне фокус-покус, который ты делаешь своими глазами и прозрачной кожей, и я буду смотреть на тебя столько, сколько ты захочешь… пока мы не выберемся отсюда.
Запах кожи и сосны исходил от него, когда он прижался еще ближе.
— Это не я.
— Что не ты? Ты хочешь сказать, что не контролируешь свое собственное тело?
— Я говорю тебе, что не обманываю тебя своими глазами, своей кровью… или тем, что ты видишь.
Поверила ли я ему? Я не должна была, но что-то в его голосе заставило меня подумать об альтернативных вариантах.
— Нас накачали наркотиками. Может быть, это как-то повлияло на нашу…
— Это все ты.
— Что?
— Твои золотистые глаза соблазняют меня, — он склонил голову набок. — Это ты видишь, что творится у меня в венах.
Я немедленно отвергла это обвинение, и каждая часть моей натуры подобралась для защиты. Но слабое сомнение все же пробралось внутрь. Разве не это искали мои отцы и я? Идиосинкразия, бросающая вызов науке? Причуда в моей генетической структуре?
— Ладно, допустим, ты прав, но это не так, — с тяжелым вздохом я посмотрела ему прямо в глаза. — Что ты видишь?
— Желтые листья осенью, — его дыхание прошептало мне на губы. — Цветы на поле подсолнухов. Крылья бабочки-махаона. Золотистое…
— Я не об этом…
— Заткнись, — его зрачки расширились, поглощая металлические осколки радужек. — Золотистое небо на рассвете. Очарование. Красота. В самой первозданной, чистой и опасной форме.
Соблазнительное тепло наэлектризовало мое сердце. Очевидно, я была падкой на красивые слова.
— Но что ты чувствуешь, когда смотришь мне в глаза?
— Ты уже знаешь.
Дюйм пространства между нами наполнился ионизированным воздухом, потрескивающим статикой по моей коже. Как это могло быть делом моих рук, когда все, что я чувствовала, было реакцией на него? Прикосновение его бедра к моим ногам заставило меня задрожать. Жар его дыхания заставил мои ребра расшириться. Его член, твердый и пульсирующий возле моей киски, вызвал пульсацию, которая была такой острой и жадной, что я подумала, не порвала ли я внутреннюю мышцу.
Я позволила своему взгляду блуждать по его мужественной челюсти, острым зубам, прямому носу и чертам лица, которое было таким же чистым, как прекрасный фарфор. Чернильно-черные волосы лежали сексуальными пучками, не слишком длинными и не слишком короткими. Когда он успел подстричься? Теперь, когда я подумала об этом, на его лице не было и намека на щетину. Это придавало ему мальчишеский и невинный вид. Пока я не посмотрела ему в глаза.
Неудержимая сексуальность исходила из глубин. Темная. Прожорливая. Наглая. Я представила, как его пальцы тянут меня за волосы. Наши обнаженные тела. Трение. Чавкающие звуки бьющейся плоти. Стенки моей киски растягиваются вокруг него. Зубы впиваются мне в шею.
Я моргнула, выдохнула и снова моргнула, но эротические ощущения остались, требовательные и ненасытные. Почему я вообще позволила своему разуму подумать об этом? Вместе с ним? Вот что он чувствовал, глядя мне в глаза? Если так, то почему он не попытался трахнуть меня? Я ни на секунду не поверила, что он защищает меня от самого себя.
Если он думал, что моя кровь ядовита, то, вероятно, защищался от меня.
— Ты кусаешься во время секса? — я прижалась плечами к бетону, чувствуя, как мои соски пытаются прорезать замшевую ленту на груди.
Он ухмыльнулся.
— Если тебе нужен мой член, все, что тебе нужно сделать, — это умолять.
— Я хочу, чтобы ты дал мне немного передышки, чтобы я могла все обдумать.
Его взгляд скользнул по нашим рукам над моей головой и вернулся к моему лицу.
— Не двигайся с места.
По моему кивку он отпустил мои запястья. Его пальцы едва ощутимо скользнули по моим рукам и легли на щеки.
— До меня доходили кое-какие слухи, — он пытливо посмотрел мне в лицо с задумчивым выражением. — Когда твои отцы кусаются, это сексуальный опыт для них и для того, от кого они питаются?
— Они кусают только друг друга.
— Так это правда?
— Да, — я опустила руки и вытянула их вдоль пола по бокам. — Они держат свои клыки при себе. Результат слишком интимный.
Ребенком я слишком часто забредала в их спальню и находила их сплетенными, обнаженными, всегда с клыками, вонзенными друг в друга. Насколько я знала, они никогда не приводили женщину в свою постель, ни разу после моей матери. Они были исключительно упрямо верны ей и друг другу.
— Когда гибриды кусаются, — сказал Салем, — они не испытывают возбуждения.
Верно, потому что яд изменил эту часть их мозга, отделив жажду крови от сексуального вожделения.
— Но они все равно что-то чувствуют, — сказала я, — потому что их тянет размножаться. Насиловать, — мои мышцы напряглись, инстинкты включились в работу. — А как насчет тебя? Если что-то выглядит как гибрид, ходит как гибрид, кусается как гибрид…
— Я могу быть таким же, как твои отцы, — он приподнялся всего на дюйм, и между нашими телами просочился холодок. — Я никогда не принуждал женщину. Я также никогда не встречал никого, кто пытался бы околдовать меня своими глазами.
— Я этого не делаю.
— И я не очаровываю тебя.
Мы смотрели друг на друга, наши дыхания сталкивались в пьянящем облаке подозрительности и желания. Так много всего происходило в его взгляде, его зрачки мерцали в центре пластичных серебряных дисков, которые, казалось, изгибались от света. А еще глубже, под отражающим металлом его глаз, маячила буря эмоций.
Он был так же бессилен, как и я — не мог игнорировать пьянящую энергию, окутывающую нас. Эта энергия овладела моими чувствами, прижала мои руки к его скульптурным грудным мышцам и приподняла мой рот, чтобы мои губы очутились на волоске от его губ.
— Ты не гибрид, — я никогда не хотела быть так близко, так интимно близко с кем-то, у кого есть клыки.
— Я — отклонение от нормы, — на его лбу пролегла складка. — Как и ты.
— Но это притяжение… — я потрясла головой, пытаясь прояснить мысли. — Это должен быть дротик. Что бы нам ни вкололи, это играет с нашими чувствами.
Он скользнул рукой вниз по моему горлу, и пальцы его слегка дрожали
— Или это нечто совсем другое.
Нечто органическое? Какая-то бестелесная сила, исходящая изнутри нас, от того, что делает нас другими? Это заставляло меня нервничать, уклоняться. Мне нужно было пространство.
Я толкнула его в грудь.
— Я тебе не доверяю.
Он кивнул, но вспышка в его глазах сказала, что он только что принял вызов.
— А что происходит с людьми, которых ты кусаешь? — спросила я. — У них отрастают клыки?
— Никогда, — его взгляд стал жестким. — Когда я укушу тебя, ты испытаешь самый сильный оргазм в твоей жизни, но у тебя не вырастут клыки.
— Нам нужно найти выход отсюда, — я взглянула на стальную дверь — единственное, что должно было владеть моим вниманием в этой спартанской комнате.
Его ноздри раздулись.
— У тебя кровь идет.
Моя нога?
У меня не было слов, чтобы описать, как быстро он двигался. В одну секунду он находился у меня перед носом, а в следующую очутился на моем бедре, сорвал повязку, и его рот прижался к моей ране.
— Пожалуйста, не кусай меня, — мое дыхание вырвалось наружу, все мое тело замерло под ним.
Его взгляд поднялся к моим глазам, сияя, как яркие кусочки цветного стекла, когда он провел языком по моей ране. Мой разум взбунтовался при виде того, как он облизывает меня, но мое тело притянулось ближе, в бурю его взгляда, прижимаясь к его окровавленным губам.
— Человеческий рот грязнее отхожего места, — я схватила его за волосы в бессмысленной попытке оттащить.
Он улыбнулся, уткнувшись в мою плоть.
— Значит, теперь я человек?
— Нет, я… я не знаю.
Глубокий стон раздался в его груди, и он рванул дыру в моих штанах, пока моя нога не оказалась обнаженной от бедра вниз. Ощущение его тела на моей коже вызвало острую боль ниже талии. Мое сердце бешено колотилось, а ногти впивались в ладони. Я хотела, чтобы он был ближе, так близко, чтобы я чувствовала больше, чем просто тепло его рта.
Его лицо, казалось, темнело с каждой секундой, глаза сверкали в калейдоскопе красок. Неужели это сделала с ним моя кровь? Как давно он ел в последний раз? Он не сосал, просто очищал мою рану. Почему это меня разочаровало? Почему мне так сильно хотелось почувствовать, как он вытягивает кровь из моих вен?
Громкое электрическое жужжание выдернуло меня из транса, сопровождаемое вибрацией металла. Стальная дверь медленно скользнула вбок, словно повисла на рельсах, управляемых механическими шестернями. Мои мышцы напряглись.
Салем откинулся на пятки, глядя на дверь с непроницаемым выражением лица. Он провел рукой по губам.
— Не подходи.
Но я уже двигалась, с трудом поднимаясь на ноги, одержимая желанием выбраться из этой комнаты.
Стальной барьер медленно отодвинулся, открывая за собой еще больше стали. Решетки. Ворота? Бл*дь!
Факелы плясали вдоль каменной стены, которая упиралась в другую стену слева. Мы находились в конце коридора, который уходил вправо и скрывался из виду. Вел ли он на поверхность? Глубже в недра этого кошмара?
Я врезалась в ворота, ухватилась за перекладины и изо всех сил потрясла их.
— Доун, вернись, — Салем схватил меня за руку, и от настойчивости в его голосе волосы у меня на затылке встали дыбом.
Я позволила ему оттащить себя в тот самый момент, когда водоворот теней пополз по полу с другой стороны. Множество теней. И звуки… скрежет ногтей по бетону. Низкое горловое рычание. Лязг цепей.
— Что это такое? — прошептала я, пятясь назад, пока не наткнулась на грудь Салема.
— Ужин.
Его руки обвились вокруг моей талии, прижимая меня к себе, когда что-то появилось в коридоре. Руки. Затем три крошечных тела. Черт побери, это были малыши, не старше двух-трех лет, ползающие по полу в рваной, грязной одежде. Бледная кожа, ясные глаза, милые лица.
Салему придется перешагнуть через мой труп, если он намерен питаться ими.
Все замерло — их крошечные пальчики застыли на полу, глаза не мигали, звон цепей на шеях затих. Мой желудок напрягся, и Салем превратился в камень у меня за спиной.