Кончив, муж намотал её волосы на кулак:
— Тварюга неблагодарная! Последний раз предупреждаю — ещё раз что-то подобное и вылетишь на хрен из моего дома! Родительских прав лишу, у матери везде есть связи, сама знаешь! Налоговиков на тебя натравим, по судам затаскаем. Ублюдина… Ничтожество. Запомни, ты без меня — мусор, поняла? Никто! Знай своё место, сука!
Просидела до утра, закрывшись в ванной. Не ревела, просто раскачивалась из стороны в сторону и машинально прикладывала ладони к искусанной груди. И не понимала, как теперь быть. Страх сковывал. А ещё стыд и вина — острая, удушливая.
Зачем она это делала? На кой чёрт сдался ей этот сосед? Какая мерзость это всё…
Сама теперь виновата.
А ведь Марк действительно заберёт Машу, и свекровь будет рада помочь. О, уж эта-то точно сделает всё, что от неё зависит! До самого верха дойдёт, а своего добьётся…
Пять лет налоги не платила… Это какой же там штраф будет? Наверняка уже одного этого достаточно, чтобы ребёнка изъяли.
Господи, только не это! Только не Машу!
Надо как-то искупить. Вымолить прощение. Сказать, что всё сделает. И к маме его по первому требованию ездить будет, и тетрадь расходов вести. Это же всё такие мелочи, по сравнению с ребёнком.
Только не Машу!
Ну зачем, зачем она это делала? Какая дура! Сама теперь виновата. Сама…
Глава 17
Утром, собирая Машу в садик, надела рубашку с длинным рукавом, застегнула её до самого ворота. После садика так не хотелось идти домой — вот прям ножом по сердцу, но надо. Взять себя в руки и всё исправить. Объяснить. Это ведь недоразумение, не больше! Ну в чём она виновата перед мужем? За всю жизнь у неё один только он и был! И даже мыслей об измене никогда не возникало! И всё, всегда было для него — и время, и силы, и молодость, и собственные желания… И сейчас ведь, ну… Ну бес попутал! Виновата, раскаивается. Больше не будет…
Как побитый щенок с поджатым хвостом. Аж самой противно от своей ничтожности. И в то же время страшно, что не сумеет всё исправить.
В лифте даже подумалось вдруг — вот бы он сейчас сорвался в шахту и всё… И нет больше проблем. И тут же спохватилась — Маша! Ради неё надо и жить, и терпеть, и смиряться.
Несмотря на раннее время, в квартире у соседа уже вовсю грохотал ремонт, сам же он стоял в подъезде и, задрав голову, рассматривал провода на месте снятого патрона и лампочки. Увидел Полину, оживился:
— Привет, соседка! Видела? Вот думаю, может, теперь антивандальный поставить? Противоба́бковый какой-нибудь. Не знаешь, бывают такие?
— Не знаю, — буркнула Полина, мечтая просто исчезнуть.
Он сунул руки в карманы, понаблюдал, как она возится с замком.
— Соседка, а у тебя всё нормально? — И, не дождавшись ответа, окликнул настойчивее: — Полин?
— Нормально, — едва слышно ответила она и захлопнула за собой дверь.
Мужа дома не оказалось. С одной стороны, Полина почувствовала облегчение, а с другой — тревогу. Куда он пошёл? Что у него на уме?!
На автомате застелила постель, закинула вещи в стирку. Прибрала игрушки в Марусиной комнате, не сдержалась, поревела немного, прижимая к груди её мишку.
Всё что у неё есть, это Маша. Всё остальное вообще не имеет значения. И страшнее всего — потерять её.
Успокоившись, постояла перед открытым холодильником, но так и не смогла ничего съесть. Терзали сомнения — позвонить мужу или не надо? Решила, что надо… Но не смогла себя заставить.
Вместо этого набрала бабушке. Та обрадовалась. Она всегда радовалась, когда о ней вспоминали. Выспросив про Марусю, здоровье и дела на работе, традиционно стала расспрашивать и о Марке. И Полина, смотря сквозь дымку слёз в окно, отвечала, что всё, как всегда, прекрасно.
— Полиш, ну ты уж побереги его там! Он же какой парень-то хороший! И умный, и красивый и любит вас с Марусей! Сложно ему, конечно с такой-то бедой, но ты уж, как мудрая женщина, поддержи его! В жизни, знаешь, всякое бывает, но если вместе держаться, то всё нипочём!
— Да, бабуль, конечно…
— Ну всё, целуй его от меня, обязательно! И Лидии Петровне привет передавай! И смотрите там, осторожнее, Полиш! Не связывайтесь с бандитами всякими! Своим трудом живите!
— Не будем, бабуль. Не переживай!
— Да уж не переживай! Мне чем ещё заниматься-то, только о вас и молюсь. Не дай Бог у вас что приключится, я ж не переживу, Полиш, ты же знаешь. Так что, дай вам Бог всего доброго — и здоровья и семьи крепкой и, может, правнучка мне ещё сподобитесь… Но главное, Полиш, с бандитами не связывайтесь! Ну их!
…Сидела потом на табурете и смотрела в одну точку. Ну вот. Думала, будет легче, а оказалось — только ещё больше закопалась в ложь и безысходность.
Время шло, мужа всё не было. Пришлось идти на работу, не дождавшись.
Светка сразу просекла, что что-то не так. И ведь доколебалась так настойчиво, что Полина, поборов стыд, молча расстегнула верхние пуговицы и показала ей свою искусанную грудь. А Светка даже не удивилась, только кивнула и не сказала ни слова. Как будто это не было для неё новостью.
А ближе к обеду в салон пришёл Марк. Полина сразу напряглась, но в обоих креслах сидели клиенты, поэтому муж просто молча устроился на диванчике и не сводил с неё глаз. А она подыхала под его взглядом от страха, теряла крепость и точность рук.
Дождавшись, пока люди уйдут, Марк велел и Светке пойти погулять — так безапелляционно, что она не стала с ним связываться. Дохромал, запер за ней дверь. Какое-то время молча смотрел на Полину, и вдруг пошёл к ней. Она невольно попятилась.
— Прости, Полин. Это я убогая тварь, не ты. Ты святая, Полин! Ты одна в моей жизни, ты мой смысл. Я, вот… — достал из кармана золотой браслет. — Ты не подумай, это не то, что бы, там, задобрить… Просто я так давно ничего тебе не дарил…
Вечером говорили по душам, и впервые за всё время, Марк признал, что ему нужна помощь психолога. А то и психиатра.
Каялся и рассказывал Полине жуткие истории из своего детства, когда мать, вымещая злобу за ушедшего из семьи отца, истязала его ремнём — единственным, что осталось ей от мужа. Порола до того, что Марк вынужден был пропускать школу — не мог сидеть. А иногда просто орала, что он ошибка всей её жизни, и неделями с ним не разговаривала. Марк же, испуганный, лишённый родительской любви мальчишка, не знал, в чём его вина, но всеми силами пытался вернуть благосклонность матери — ходил по пятам и просил прощения, хотя сам не понимал за что… И жил с этой пустотой и ощущением ненужности всё детство и юность, до того самого дня, как встретил Полину. И только с ней смог собрать себя по частям и начать жить. А потом случилась травма, и он вдруг понял, что теперь не нужен вообще никому, даже ей…
— …Отец, кстати, тоже ушёл тогда к соседке, — глядя в пустоту перед собой, неожиданно добавил Марк. — Правда, она жила двумя этажами ниже.
Полина вздохнула:
— Я-то тут при чём? Я не твой отец, Марк, и не та соседка. И я не только никуда не уходила, но даже ни разу тебе не изменяла.
Он опустил голову, сцепил лежащие на столе руки. Долго молчал.
— Но ты была мокрая… — Сжал зубы, руки затряслись, и он треснул кулаком по столу: — Ты его хочешь! А я так не могу. Я не могу так! — вцепился в волосы, помотал головой. — Как нам теперь быть? Как?! Я понимаю, что я не идеальный. Понимаю, что моё детство меня не оправдывает, но… Всё из-за этого, Полин! Это сидит у меня в башке, как дьявол, и что мне с этим делать, я не знаю! И как жить без тебя, тоже не знаю! Я просто не смогу без тебя! Если бы ты только знала, что со мной происходит, когда я представляю тебя с другим! Я теряю контроль, Полин! Я сам себя боюсь, мне хочется убивать любого, кто просто ходит мимо тебя, кто смотрит в твою сторону, потому что я боюсь тебя потерять. Я не смогу без тебя жить, понимаешь?! А ты… Ты была мокрая на него, и я теперь точно это знаю! И что мне теперь с этим делать?! Что?! — По его щекам поползли слёзы.
Полине было жалко его. Он говорил искренне, до самого дна открывал душу, признавался в патологической тяге к садизму и трезво, глубоко анализировал и понимал причины и следствия. Он взрослый и умный мужчина, она знала это с самого начала. Просто он окончательно запутался и ему, как никогда раньше, нужна была помощь. Её помощь. Снова.
Устало закрыла глаза.
— Ладно, Марк, попробуем начать сначала. Но обязательно поищи завтра, сколько будет стоить психолог. Это моё условие.
А когда он уснул, смотрела в темноту и, глотая тоскливые тихие слёзы, отчаянно хотела подойти к окну и, открыв, почувствовать что не одна… Но не решалась. Да и не имела больше права. Ведь, как бы не убеждала она мужа в обратном — он не параноил, он просто чувствовал, что она ему изменяет. Да, не телом. Но гораздо хуже — душой.
Удивительно — совершенно чужой человек, мужик не по годам, просто сосед, о котором она ничего не знает и которому даром не сдалась… А её безумно к нему влечёт — до отчаянной жажды утонуть в его взрослости и спокойствии, в уверенности и независимости. Довериться. Как бы она хотела ему довериться!
Ну вот что она в нём нашла — не образ ли отца? Но ведь это так глупо! К тому же, какой там отец, если у неё колени слабеют и теплеет в животе, когда видит его даже издали — высокого, мужественного… И Марк это чувствует. Ну и кто, получается, во всём этом виноват?
В сетчатое окошко на крыше виднелись звёзды, тихо шуршал лес. Руслан лежал на спине, заложив руки за голову, и вглядывался вглубь себя. Прямо в лицо своей проблеме.
Ну хотя, как проблема… Смешно, конечно, взрослому, видавшему виды мужику называть проблемой неожиданный сдвиг на девчонке. Вот только сдвиг есть, и это надо признать. Даже Лорик заметила. Вот уж чуткое бабье сердце — сразу считала. И сразу же в лоб и выдала. Впрочем, другого от неё Руслан и не ждал. Она ещё со школы такая была — прямолинейная язва по кличке Ржавчина. Скажи ему кто тогда, что когда-нибудь у них завяжется дружба с сексом без обязательств — не поверил бы. А оно вон как вышло.
— Подольский, а ведь ты, пожалуй, влюбился, — щурясь от дыма, выдала Лорик прошлой ночью, когда они оба, довольные и расслабленные, лениво пялились в потолок. — Ну и кто она?
Руслан забрал у неё сигарету, не спеша затянулся и затушил окурок в стоящем возле кровати фужере из-под вина.
— Работа, кто ещё.
— Вот брехло! — свойски пихнула она его в плечо, но больше пытать не стала. Задрав ногу, пошевелила пальцами, любуясь на выкрашенные в бирюзовый цвет ногти. — Ты веришь в любовь по переписке?
Руслан помолчал, задумчиво разглядывая её густо усыпанное веснушками голое бедро.
— Только не говори мне, что он сиделец[5]?
— Да типун тебе! — фыркнула Лорик. — Не-е-ет, он норвежец. По интернету познакомились, ещё зимой. Хорошенький такой! По-русски, правда, только со словарём и младше меня…
— Чего хочет?
— Не поверишь, любви!
— Мм. И сильно хочет?
— Ну, для начала в гости зовёт. Вот, думаю, съездить. Что скажешь?
Руслан пожал плечами:
— Ты девочка взросленькая, сама решай.
— Гад ты, Подольский! Мог бы хотя бы сделать вид, что ревнуешь!
— Можно подумать, тебе это надо.
— И то верно, — опустила она, наконец, ногу. — У меня на следующей неделе два рейса, потом отпуск. Вот, хочу к нему рвануть. Он мне даже билеты на самолёт уже купил. — Вздохнула. — Оно, конечно, страшноватенько, ему же всего тридцать три… — Схватилась за голову: — Тридцать три, божечки! Десять лет! Ну на хрена я ему сдалась, такая?
— Ты же сама сказала — для любви. Не парься, возраст вообще не главное.
— Угу. Сам-то в это веришь?
— Да хрен его знает, думаю, всё индивидуально. Вот ты бы как отнеслась к мужику, который лет на двадцать старше тебя?
— Ну-у-у, смотря, какой мужик! Иногда, чем старше, тем лучше.
— Вот, видишь. С женщинами тоже самое. Просто расслабься.
— Да, ты пожалуй прав. К тому же, у него страсть, представляешь, ему рыжие нравятся, он прям пищит от восторга, когда меня видит. Лисичкой называет. А мне блондины капец как нравятся — такие как он.
— Надо же, — усмехнулся Руслан, — мне тоже блондинки нравятся.
Они посмотрели друг на друга — она рыжая, как янтарь, и щедро усыпанная веснушками, а он — чернявый и хронически загорелый, как южанин — и одновременно рассмеялись.
— А поехали со мной в Норвегию? Там, этих блонди — во! — чиркнула ладонью по шее Лариса. — Нордический тип и всё такое. Влёт найдём тебе там Белоснежку. Поехали?
— Нет уж, спасибо, нас и здесь неплохо кормят.
Лариса, сверкнув голой грудью, тут же приподнялась на локте, внимательно заглянула ему в глаза.
— Слушай, а вот это вот, про двадцать лет разницы, — ты просто так спросил, или… — вопросительно подняла бровь, но, так и не дождавшись ответа, откинулась на подушку. — Понятно. Ну что ж… Буду держать за тебя пальцы, Подольский! Ты, кстати, как раз тот случай, когда чем старше — тем лучше, так что…
И вот сейчас Руслан лежал в палатке, разбитой под стеной своего строящегося дома и думал не о том, что завтра надо сдохнуть, но изловчиться идеально перебить номер на блок-картере геликовского движка, и даже не о том, что уходя из квартиры, забыл-таки закрыть окна и теперь не факт, что свежеоштукатуренные стены и откосы не пойдут трещинами, а о том, что Полина сегодня с утра была какая-то странная. Сама не своя. Думал, даже, может, увлёкся прошлой ночью с Лориком, ну мало ли, может, всё-таки слышно через стену… Чёрт. Даже неловко как-то.
Так, короче… Резко повернулся на бок, повозился, удобнее устраиваясь в спальнике. Молодая, семейная. Кончай хернёй страдать, Подольский!
…И тут же представил, как зарывается пальцами в её мягкие волосы и заглядывает в голубые глазищи — близко-близко, а она доверчиво смотрит в его… И от этого приятно потеплело в паху́, но хотелось вовсе не секса. Вернее не только его. Хотелось нежности и заботы. О ней.
Вот такая хрень. Бес в ребро, не иначе.
Глава 18
Следующие две недели Полина словно училась жить заново — отвлекаться от назойливых тревожных мыслей о будущем, искать забвения в общении с дочкой, ещё глубже погружаться в работу. Это напоминало ей то время, когда Марку отрезало ногу, и жизнь в одночасье поделилась на до и после: первая любовь, рождение ребёнка, грандиозные планы на карьеру мужа, обращение за кредитом на новую машину… и вдруг — ступор, беспомощность, долгая дорогая реабилитация, страх осложнений и вечные вопросы: как теперь быть, на что жить, где искать выход… А ещё обвинения свекрови и выматывающая тревога за бабушку, которая по обыкновению приняла всё не просто близко, а прямо внутрь своего доброго сердца.
Сейчас Полина вспоминала то время и понимала, как тогда всё было на самом-то деле понятно и даже, в каком-то смысле, просто. Просто нужно было принять случившееся как состоявшийся факт, взять себя в руки, максимально напрячься и идти дальше. Тогда спасало ощущение, что вместе, в горести и радости, им с Марком под силу всё. И без вариантов. Даже мысли никогда не было оставить его или начать жаловаться на судьбу. А теперь…
Вместо завтрашнего дня — темнота и страх. Геройство, которое Полина уже совершила однажды, взвалив всё на свои плечи, словно требовало повторения, а она, хотя и подписалась на это снова, больше не хотела быть героем. Не знала где взять силы. Чувствовала, что всё как-то не так, всё летит куда-то в бездну, расползается прямо в руках — как ни держи… Но бросить не могла, не имела права. Ведь кто, если не она? Не маманя же.
Соседа больше не видела и не ждала с ним встреч. У окна по ночам не бдела, упрямо игнорировала подъезжающие на парковку машины и гул лифта.
Но почему-то всё равно знала, что его тут и не бывает.
В его квартире с утра до вечера скреблись ремонтники, за ними исправно шпионила тётя Валя, монотонно, на любой шорох бурчал муж… А сам сосед не появлялся.