— Не могу выкинуть красоту! Засушила себе на зиму. Буду смотреть и радоваться.
— Это те цветы, которые вам Макс подарил?
— Да.
Сжимаю чашку в ладонях. Чай уже немного остыл и я по чуть-чуть отхлебываю. Терпкий, приятный вкус. Сорт хороший, качественный. Спрашиваю виновато:
— Тетя Оля, можно я у вас переночую?
Она напрягается вся. Новая надпись в тетради:
— Тебе уже восемнадцать исполнилось?
— Да.
- Тогда оставайся!
Радуюсь, ликую. Не удержавшись, хлопаю в ладоши. Знаю, конечно, что глобально это проблемы не решит. Скорее, наоборот. Ночь, проведенная вне дома, моего строгого отца на дыбы поднимет. Но я боюсь возвращаться. Вспоминаю папины глаза и страшно становится. Ощущаю себя беззащитной букашкой с ним рядом. А мне до жути хочется себя человеком почувствовать, хоть ненадолго.
Мою посуду после чая, убираюсь на кухне. Тетя Оля готовит мне нехитрое спальное место. На раскладушке стелит ватное одеяло, сверху накидывает заштопанную в нескольких местах простынь, и шерстяной плед протягивает. Синий в белую полосочку. Пишет:
— Прости, подушки для тебя нет.
— Ничего, — говорю. — я свой свитер скатаю в трубочку вместо подушки.
Умывшись, устраиваюсь на раскладушке. Шерсть пледа жестко покалывает кожу, но мне в радость новые ощущения. Они как будто мне новую жизнь обещают. Непростую, ухабистую, но самостоятельную и свободную. Тетя Оля ложится на узкую кровать, отворачивается к стене и затихает. Я же долго не могу заснуть. Кручу свой смартфон в руках. Хоть и зла сейчас на отца, но совесть гложет. Не хочу, чтоб мама переживала всю ночь. Отправляю ей сообщение:
— Со мной все в порядке. Ночую у подруги.
Мама снова пытается мне звонить, но я не отвечаю. Сообщение отправляет: «Вернись домой! Мы за тебя волнуемся!»
Усмехаюсь криво. «Волнуемся», как же! Мама, может, и волнуется, а папа только злится и бесится! Что посмела его ослушаться!
От нечего делать открываю галлерею. Рассматриваю последние фотки. Мы с Владом в библиотеке — наше селфи на фоне книжной ели. А вот мы в буфете, кривляемся с пирожками в руках. На заснеженной полянке стоим рядом с собственноручно слепленным снеговиком. С улыбкой снежные кубики пресса разглядываю — мы его тогда качком решили сделать.
В груди щемить начинает. Сколько я Влада не видела? Несколько часов всего? А уже скучаю, как ненормальная. Хочется с ним поговорить, нажаловаться на отца, на Макса. Его мнение услышать. Но звонить ему сейчас не смею.
Строчу ему торопливо, пока не передумала:
— Ты как-то говорил про семейное общежитие, помнишь? Твое предложение еще в силе?
Тут же ответ приходит:
— Да. Можем хоть завтра подать заяву.
Улыбаюсь довольно и пишу:
— А сколько ждать надо, чтобы заселиться?
— Если квартира есть, то нисколько. Оформляемся, платим и заезжаем.
Еще чуть-чуть поколебавшись, спрашиваю:
— А ты точно не против?
— Самохвалова, не тупи! Я не предложил бы тебе то, с чем не согласен! (хохочущий смайл)
С облегечнием отправляю последнее сообщение:
— Тогда завтра в десять встречаемся в универе на нашем месте!
Глава 24. Влад
Вот уже неделю мы живем вместе с Мирой. Это самая насыщенная неделя из всех мною прожитых.
Квартиру нам дали сразу, без проблем. Комната, кухня, туалет и ванная раздельные. Вся внутренняя отделка новая, подогнанная под евро стандарты. Мебель тоже есть. Даже датчик дыма имеется. В первый же день мы отвлеклись на видео звонок Сэма и напугали соседей верещанием пожарного датчика. У нас подгорели оладьи и во все дыры попер густой, едкий дым.
В последние дни я почти не спал. Днем — переезд, магазины, покупки нужных вещей, учеба. Ночью — только учеба. Несколько часов сна, две чашки эспрессо, взгляд на мою спящую девочку, ради которой живу, — и снова, как огурчик.
Первый день в новой квартире Мира прожила без своих вещей. У нее ни учебников, ни зубной щетки не было. Домой идти наотрез отказывалась. Пробовал ее уговорить поделиться с родителями своими планами, но какое там! Бедняжка так своего отца боится, что при одном упоминании о нем, на лице появлялось категорическое «нет».
В первый вечер она позаимствовала у меня футболку на ночь. Только долю секунды ее видел, прежде чем она нырнула под толстое одеяло, но и этого оказалось достаточно. Дыхание сперло от восхищения и желания. Еле собрался, отозвался на ее ласковое «спокойной ночи!» Пошел на кухню учиться. Разложил на столе ноут, заварил кофе. А сам сидел и думал, ну не дурак ли я? Добровольно себя на такую муку подписал! Она мне доверилась, вместе жить согласилась, и я теперь не вправе ее даже тронуть. Мира в шаге от меня, но при этом стала еще недоступнее, чем когда-либо. Решил, в итоге, что я идиот. Но у влюбленных идиотов своя железная логика — любой ценой стать ближе к объекту своих чувств. Хоть мы и спим на разных кроватях, но перед тем, как отрубиться, я хоть пару минут себе позволяю на нее полюбоваться. Такую нежную, уязвимую во сне. И такую соблазнительную.
На следующий день, после того, как мы въехали в квартиру, помог Мире перетащить вещи из дома. Нам пришлось битый час сидеть в машине рядом с подъездом, караулить, пока ее родители отправятся на работу. Мы зашли в квартиру с рулоном пакетов для строительного мусора. Девочка моя очень нервничала, как бы отец внезапно не нагрянул. Вся дрожа, на нервах, быстро покидала в пакеты свою одежду, учебники, документы, еще какую-то мелочь, уместившиеся в одиннадцать мешков. Пришлось два заезда делать, но нам повезло. Родители не застукали.
Предложил готовить по очереди, но Мира наотрез отказалась. Сказала, что из чувства благодарности и в оплату своего проживания будет готовить и убираться одна.
Ее ужасно смущает, что ей пока нечем платить за квартиру. Говорил же двести раз, что деньги — фигня, пусть не парится! Но нет. Обещает сразу после сессии найти работу, и с первой же зарплаты выплатить мне весь свой долг до копеечки. Эти слова меня выбесили ужасно (какие копеечки с моей несчастной девочки, внезапно ставшей беженкой в собственном городе?!), но пришлось с ней согласиться. Уважить право на собственные решения, пусть для меня и дикие!
Готовит она кстати отлично! В первый же день натушила мясо с овощами и специями. Картошку запекла. Я такую вкуснотищу только дома у мамы ел! Предложил Мире разослать свои резюме по ресторанам. А на собеседование притащить пару ложек этого райского яства. Она довольно улыбнулась и щедро подложила мне добавки.
Мне теперь стало непросто выходить из квартиры, пока там моя девочка, магнит мой ненаглядный. Кайфую от каждого момента с ней рядом. Пусть даже только молчим, каждый в свой ноут уставившись, но столько эйфории в этой тишине рядом с любимой!
На третий день после переезда произошла неприятность, нарушившая хрупкую идиллию совместной жизни. Наша квартира расположена на первом этаже. В час ночи мы услышали звон стекла. Оказалось, какие-то гады разбили нам окно булыжником. В разгар зимы те еще заморочки! Заклеили дырень газетой, скотчем. Наша уютная квартирка обрела страшный, послевоенный вид. В тот же день вставили новое окно. Двойная плата ушла за срочность.
На следующую ночь около пяти утра нам снова выбили окно. Администрация общаги начала подозрительно коситься в нашу сторону, и это понятно. До меня и самого уже дошло, что кто-то целенаправленно нам гадит. И даже догадывался, кто, но доказательств не было. Опять заказал окно, заплатил вдвойне.
Вечером разрешил себе несколько часов сна, а ночью пришлось бодрствовать, затаившись в кустах под нашими окнами. Часы шли ужасно медленно. Замерз, как черт. Хорошо, что заранее подготовил себе термос с горячим чаем. Грелся сладким питьем да надеждой поймать неуловимого паскудника. Когда к шести утра проснувшиеся улицы заполнились людьми и машинами, я понял, что одурачен. Кто бы он ни был, этот урод сегодня провел ночь, нежась в кроватке.
На следующую ночь снова вышел нести караул, хоть Мира и пыталась меня убедить, что разбиватель окон больше не явится. Погода мерзкая. Вечером похолодало и стало ужасно скользко. Вчерашняя растоптанная жижа превратилась в бугристый ледяной каток, который дворники еще не успели присыпать ни щебнем, ни солью. Каждый шаг грозился закончиться кувырком на спину.
Несколько часов провел на улице. Окоченел совсем. Ни горячий чай, ни активная зарядка уже не помогали. Каждая минута тянулась часами. К трем утра ужасно хотелось пойти в горячий душ отогреваться. Но вместо этого заставил себя стоять до конца из злого, тупого упрямства, присущего мне с детства. Решил — значит, сделаю, не отступлю!
И, как оказалось, мучился не зря.
После трех к общаге подъехала машина. Припарковалась с другой стороны — я только мотор услышал. Вскоре из-за угла здания появился высокий мужик в черной куртке, черных штанах и с капюшоном, натянутым на лицо. В тусклом свете фонаря много не разглядишь, но телосложение крепкое, спортивное.
Когда он метров на десять приблизился к нашему окну, я увидел в его руках булыжник и, уже не медля, выскочил из кустов.
Он поначалу оторопел, а потом бросил в меня камень и бросился бежать. Я отклонился немного, иначе бы камень разнес мне пол башки. Хорошая реакция спасла. От своего быстрого разворота мужик потерял равновесие и спланировал на лед. Не играл, видимо, в детстве в хоккей, в отличие от меня. Добежав до него в два прыжка, сделал подсечку, чтобы опять на лед сбросить.
Он рухнул на спину, и я, наконец, увидел его лицо. Кто угодно, но точно не безумный Макс! Тот смазливый пижон, а этот громила весь в шрамах, с перебитым носом.
От растерянности, ненадолго замер. Воспользовавшись этим, кривоносый меня тоже на лед сбросил, схватил за грудки и попытался долбануть по лицу. Поставил блок рукой, вывернулся, сам вдул ему по роже. Так мы и вертелись, лупцуя друг друга на скользком льду. До тех пор, пока окно не открылось и сонная Мира не высунулась в проем.
— Вызываю полицию! — пискнула она испуганно и решительно в то же время. И, кажется, начала набирать какой-то номер.
Не успел я обрадоваться ее решению, как кривоносый сумел как-то извернуться и врезал мне по левому плечу. Место удара пронзила адская боль и в ту же секунду рука повисла бесполезной плетью. Не-макс прытко вскочил на ноги, размахнулся, чтобы меня пнуть, но я успел сгруппироваться и на лету схватил его ногу. Он рухнул вниз, но, отпихнув меня, отполз немного и снова поднялся. Я мельком успел заметить размазанную по роже кровь. Он, неуклюже балансируя руками, поспешно заскользил прочь, все время неловко прихрамывая. Попытался рвануть за ним, но перед глазами все поплыло. Похоже, в пылу драки все-таки основательно приложился об лед. Послышался шум мотора. Убежал из капкана волчара! Жаль. Но в следующий раз надеюсь на реванш!
Глава 25. Мира
Слышу скрежет ключей в замке. Подбегаю к двери и вижу Влада. Он в крови. Не сразу понимаю, что левая рука свисает обездвиженная. В ужасе замираю. Да лучше бы нам еще десять раз окно разбили, чем такое!
Помогаю ему дойти до стула, аккуратно усаживаю, прислонив к стене. Бросаюсь к телефону. Сейчас только об одном думаю — надо в травмопункт ехать! У него мутный взгляд, и, похоже, с координацией беда. Боюсь, что он здесь же и отрубится. Или в такси. А вдруг ему надо сейчас лечь и не шевелиться? Вдруг по дороге ему еще хуже станет?
Звоню в скорую и тут же, с телефоном у уха, бросаюсь переодеваться. Я ведь в розовой пижаме с желтыми звездочками по квартире бегаю. Минут через десять они уже на месте. Короткий осмотр и диагноз девушки в красно-желтой форме:
— Вывих плеча. Вправлять едем в больницу. Похоже, еще сотрясение.
Они его окровавленному лицу ничуть не удивляются. Ведут себя так, как будто это не живой человек перед ними, а манекен в анатомичке. Их спокойствие помогает мне собраться. Хватаю куртку, на себя натягиваю. Еду с ними. Влада на носилках переносят. Затем аккуратно завозят в травмопункт на каталке.
Белый коридор больницы, зал с табло и сиденьями. Хоть и глубокая ночь, а людей немало. Прямо перед нами сидит мама, которая свою крошку дочь успокаивает на коленях. Та скулит, к маме прижимается. Все время на свой распухший пальчик дует. Бедненькая! Она-то как ночью умудрилась пораниться? Расстроенно оглядываюсь по сторонам. Придется немало здесь посидеть.
Ждем свою очередь в молчании. Когда на табло появляется наш номер, заезжаем в кабинет на рентген. Сильных повреждений нет. К счастью, обошлось без переломов.
Затем врач делает укол, вправляет плечо и накладывает шину. Черные ремни фиксируют руку близко к телу. Нам дают инструкции и отпускают домой. Вызываю такси. Влад встает с кресла-каталки, пересаживается в машину. Морщится бедняга, непросто ему.
— Это был Макс? — спрашиваю, как только мы оказываемся дома.
— Нет, — он ловит мой взгляд и добавляет, — Поначалу я тоже удивился. Но сама посуди. Было бы странно, если бы богатый, влиятельный мужик сам выполнял черную работу. Так?
Угрюмо киваю.
— Ты почему полицию не вызвала?
Отвожу глаза и молчу. Стыдно признаться, но я испугалась, что в отместку за полицию он напакостит мне или моим близким.
Помогаю Владу раздеться. Снимаю с плеч куртку. Стягиваю ботинки, довожу до кровати. Он остается в футболке и джинсах. Шина зафиксирована поверх футболки. Смотрю на джинсы. Не знаю, что теперь делать? Сам разденется или помочь? Словно в ответ на мои мысли, заявляет:
— Самохвалова, перестань на меня с такой жалостью пялиться! Это все фигня. Заживет, как на собаке.
И неловко при этом валится на кровать. Глаза закрывает устало и бормочет:
— Мне просто нужно поспать.
И, кажется, сразу проваливается в сон. Отрубается, как есть. Одетый.
Я однажды спала в джинсах на Новый год. Такого опыта и врагу не пожелаю! Ткань врезалась в кожу на месте швов, зажимая ее на месте сгибов. Не комфортно до ужаса! Никакого полноценного отдыха в ту ночь не получила. С сомнением смотрю на парня. Что делать-то? Затем, махнув рукой, плюю на свою стеснительность.
Подхожу к Владу и неуклюжими от волнения пальцами расстегиваю на нем ремень, а затем и пуговицу. Открываю ширинку, чувствуя себя непутевой воровкой, и осторожно, сантиметр за сантиметром стаскиваю штанины. Он лежит неподвижно. Надеюсь, проснувшись, подумает, что сам во сне разделся! Ведь сотрясение мозга может немного и на память повлиять, наверно?
Когда до стянутых полностью штанин остается совсем чуть-чуть, Влад открывает глаза и насмешливо интересуется:
— Самохвалова, ты-таки решила воспользоваться ситуацией?
Краснею ужасно и резко сдергиваю с него джинсы. Теперь, когда меня застукали на месте преступления, можно не церемониться. Говорю виновато:
— Прости. Я тебя хотела поудобнее на ночь устроить.
— Да ладно. Не тушуйся! Все нормально.
Накрываю его одеялом. Предлагаю воды, но он отправляет меня в кровать:
— Тебе тоже поспать надо. А то будет завтра кисель вместо мозга.
Но меня что-то держит с ним рядом, не дает отойти. Тревога за него, нежность, облегчение, наверно. Не хочу от него отрываться. Почти физически ощущаю желание оставаться тут же, чувствовать его с собой поблизости. Контакта кожа к коже вдруг хочу так же сильно и неотвратимо, как вздоха. Робко прошу:
— Подвинься, пожалуйста?
Он удивленно подкатывается поближе к стене. Тихо спрашивает:
— Почему?
— Не знаю, — пожимая плечами, аккуратно устраиваюсь рядом. Бережно глажу его по русым волосам, по лбу, вокруг раны над бровью, залепленной пластырем. — Я сейчас поняла кое-что. Ты мне самый близкий человек на земле. Когда я тебя увидела в крови, то ужасно испугалась тебя потерять! Можно я сегодня рядом полежу?
Он задумчиво кивает.
— Если пообещаешь мне руку во сне не отдавить.
— Не жадничай, Ерохин. У тебя, если что, запасная есть!