— Пожалуй, душ я приму потом, — задумчиво пробубнила я и ломанулась в комнату Синоптика, надеясь разжиться удобной для мотопроменада одежкой. — Соня, мне нужна информация. Ты можешь мне ее нарыть?
— Я гений в этом деле, — абсолютно серьено ответила девочка.
Мотоциклы — это болезнь. Это огненная страсть. Затмевающая радость. Ни один, даже самый крутой автомобиль, не сравнится с ощущением свободы, которое ты получаешь от гонки по трассе на хромированном, рычащим под тобой скакуне.
Я восторженно уставилась на байк, который казалось манил меня, подрагивающими своими боками.
— Ты же не на нем ехать собираешься? — испуганно пискнула Соня. — Даже Тоха его не часто выгуливает.
— Я ему скажу, что он слабак, — хмыкнула я, седлая байк. Одежда из жесткой кожи, найденная в шкафу Синоптика оказалась мне велика, и потому выглядела я сейчас, как всем известный Филлипок. Штаны пришлось обрезать. Я нещадно обкарнала ножницами брючата, стоимостью в эту деревню, подогнав под свой рост. Сонечка захохотала в голос, увидев фигуру, выползшую в гараж. По росту теперь шкары мне подошли, зато на заднице они болтались колоколом, затянутые ремнем на моей талии. Косуха с закатанными рукавами, тоже смотрелась как зипун на шпале.
На трассу я вырулила только спустя полчаса. Отдала последние указания малышке, пообещала вернуться к утру, натянула шлем и… По проселочной дороге мотик скользил, как по соплям. Я даже начала понимать Погодского, который предпочитал коню машину. Несколько раз я едва не свалилась в жидкую грязь, рискуя остаться без облаченной в крутой шлем, украшенный золотистым черепом, башки. Бабка, встретившаяся мне на пути, перекрестилась, при виде меня, и ломанулась через дорогу, грохоча пустыми велрами. Да твою ж мать. Откуда она взялась только. Пути теперь не будет. Я хоть и не верю в преметы, все же сплюнула через плечо, совсем забыв об чертовом шлеме. Вспомнила только когда моя слюна шлепком свалилась мне на плечо. За всеми этими идиотскими волнениями, едва не сшибла черного кошака, вальяжно пересекающего однопутку. Да они что, все решили надо мной сегодня поиздеваться? Короче, на трассу я выехала в диком бешенстве.
Байк был великолепен, послушени совершенно ошеломителен. Я забыла обо всем на свете, и сама не заметила, как оказалась в своем родном районе. Жалко бросать такого коняшку в подворотне, тем более в квартале, где мне повезло вырасти, но если я явлюсь в бабулин двор с треском и грохотом, вряд ли это будет дальновидно. Синоптик не оценит, что его лягушонка в коробчонке выследила его, как щенка. Сюрприз будет, короче. В берлогу отца я решила не заезжать. Странно, кстати, что Антон так долго трется в бабушкиной квартере. Если его конечно не…
От этого осознания у меня сжалось горло. Боже, нет. Я уже успела привыкнуть к этому балбесу. И что станется с Соней, если его убили? Да нет, такие как он в огне не горят и в воде не тонут. Конечно он жив. И я еще не получила ответов на вопросы. Пусть только попробует умереть, я его душу достану из ада, клянусь.
В памяти почему то вплыли каменные губы этого мерзавца, и то, как он сидел на мне верхом вчера. В низу живота заныло. "Это от страха" — решила я, входя в темный подъезд.
Я молнией взлетела по ступеням, толкнула перетянутую желтой лентой дверь родной квартиры, и затаив дыхание, скользнула внутрь.
Тишина. Такая звенящая, что у меня заложило уши. Он лежал на полу, голова под столом. Я зажала рот руками и упала на колени перед поверженным балбесом. То, что это Погодский, я не сомневалась. Эти кроссовки я бы узнала из тысячи таких же.
— Сволочь, как ты мог меня бросить? Ты мне нужен, гад. Очень нужен, — зарыдала я, бухнувшись лбом в, слишком мягкие, неестественно вывернутые конечности убиенного Синоптика.
Глава 25
Странно, что я сразу не заметила, что колени и покойничка не монтируются с пятками на идиотских кроссовках. У страха глаза велики, а у того ужаса, что я испытала они уже вывалились из орбит и раскатились по бабулиной кухне. Дернула на себя ноги, и взвыла теперь уже от злости. Надо же, не поленился гад сделать чучело. Я зашарила по карманам джинс, нашла телефон и клочок бумаги. Прочитала цидульку, исходя ядом. Телефон в мей руке вдруг вздрогнул и завибрировал. Боже. Я дура. Он же сразу отследил меня по этому идиотскому аппарату.
— Я велел тебе сидеть дома, — услышала насмешливый голос, и пожалела, что Погодский сейчас не рядом. Я бы его убила, вот ей — ей. — Мало я тебе впорол. Надо было так отходить, чтобы ты не могла сидеть, чертова девка.
— Что ты делал в квартире моей бабушки? — прорычала я в трубку, стараясь скрипеть зубами, как можно меньше. Иначе рисковала остаться без моляров, а это было бы прискорбно.
— Оставлял тебе послание. Я знал, что ты не усидишь на месте, твоя задница заточена под ремень и приключения, насколько я успел заметить, — хмыкнул Синоптик.
— Ты где?
— Ага, так я тебе и сказал. Ты мне снова спутаешь все карты, — хихикнул этот мерзавец. — Езжай домой и сиди там ровно. Поняла меня?
Я аж онемела. Да кто он такой, чтобы мне приказывать Да я даже отца не всегда слушалась, а тут какой — то посторонний хлыщ с замашками домашнего диктатора.
— Конечно поняла, Антошенька, — лелейно пропела я, вложив в голос весь свой актерский талант. Судя по неуверенному хрюканью, прозвучавшему из мобильника, мой собеседник не очень то мне и поверил. — Прямо сейчас кочегарю байк и быстрее ветра мчусь в твое «Гадюкино»
— Ты взяла мой байк!? — взревел Синоптик. Мне даже показалось, что меня обдало ветром из мембраны телефона, ну или что там сейчас у этих идиотских смартфонов. — Я тебя убью. Клянусь.
— Я еще и твои кожаные штаны обрезала, — вредно вякнула я, слушая нескончаемый рев, — учитывая нашу разницу в росте, у тебя теперь есть кожаные шорты. Ты в них будешь такой душка, как те парни из «Голубой устрицы»
Я бы дослушала его вопль, если бы у меня вдруг не появилось важного, суперважного, я бы сказала дела — спасения собственной шкуры. Видимо соглядатаев Аллесгут все же оставил во дворе моего детства, потому что затворенная мною дверь содрогнулась от сильного удара и затрещала филенкой. Я юркой белкой метнулась к окну. Пятый этаж — не высота, конечно, но у меня закружилась голова, когда я повисла на, подозрительно скрежещащей под моим весом, ливневке.
— Да тут она была, зуб даю, — раздался мужской голос из недр моей любимой кухонки. Сколько лет я провела на ней, поедая бабулины разносолы. Рот тут же наполнился горечью. Больше я никогда не попробую такой вкусноты. А если сейчас меня шлепнут тут, прямо висящей на трубе, в позорных обрезанных брючатах, то я вообще больше ничего не вкушу. Голос этот был мне знаком, черт бы его побрал.
— Бо, эта овца как сквозь землю провалилась, — точно. Шмойлов, долкладывает по телефону, гад. Но кому? Твою же мать, Бо. Да не может быть. — Синоптика мы ведем, с самого его ухода отсюда. Да не полезет Фиска в окно, она высоты боится. Хотя. Я услышала торопливые шаги, окно распахнулось и мне в лицо уставилось черное дуло.
— Ну, здравствуй, невестушка, — хохотнул Шмойлов, не сводя с меня презрительного взгляда. Так смотрят на жертву, которой жить осталось несколько мгновений.
— И тебе не хворать, — хмыкнула я, судорожно соображая, что же делать дальше. Интересно, чертов Погодский в курсе, что таскает на хвосте головорезов? Хотя. Мне то уж какая теперь раница? — Значит дядя Боря желает мне смерти? И почему интересно? Я случайно забыла его с днем рождения поздравить, честно.
— И это разнюхала, проныра? — оскалился Димка. Надо же, а я ведь думала, что его люблю. Ошибалась.
— Так ты орал, как бизон. Трудно было не услышать, — глупо хихикнула я. — Так почему же мой кресный так не по христиански поступает, а Дим? И ты вот скурвился. Как кстаи твоя лысина поживает? Она у тебя и поевилась потому что ты предатель.
— Нет, она у меня появилась, потому что жить с тобой постоянный трешь. Ты мне всю плешь проела.
— Но за это ведь не убивают, — снова хихикнула я.
— Да, ты права. Причина в другом. Но ты ее уже не узнаешь. А волосы я вживил, — похвастался Шмойлов, взводя курок.
Почему меня пробрало на хаха? Да потому, что я пытаясь по обезьяньи перебирать лапами по трубе, нащупала за ливневкой какую — то страшно отвратительную, липкую гадость. Почему я так ей обрадовалась?
Гадостью оказался мертвый голубь. Как он туда забрался бедолага, себе на погибель, мне на счастье? Схватив несчастный трупик, я вцепилась одной рукой в скобу, удерживающую ливневую трубу, а второй запустила в брезгливого Шмойлова дохлый снаряд. Места для размаха было маловато, и я молилась всем богам, чтобы не промазать.
Высшие силы услышали мои молитвы. Почившая в бозе, несколько дней назад, птичка приземлилась моему бывшему женишку прямо на нарощеные волосенки. Димасик завопил, ломанулся к окну, ослепнув от отвращения, врезался в подоконник, не удержал пистолет. Который спикировал на клумбу под бабулиными окнами и зарылся в чахлые анютины глазки.
— Убью! - зарычал Шмойлов.
Да только вот кишка была у него тонка. Я шустро заработала руками, проклиная колоколообразные штаны мешающие движению. Сползла по трубе до четвертого этажа, зацепилась пряжкой ремня за крюк, очень удачно кстати. Это дало мне возможность маневра. По обезьяньи цепляясь пальцами за выщербленный кирпич, просочилась в открытую форточку квартиры, принадлежащей горлопанистой Клавдии, очень надеясь, что именно сейчас она бродит по магазинам в поисках просрочки. Это ее любимое занятие, кстати. Не ну а че, хобби у весх разные. Кто — то вон волосы вживляет. Кто — то за просрочкой охотится, как индеец «Соколиный глаз»
Клавдии дома не было. Я, ломая мотоциклетные боты сорток пятого размера, ломанулась на выход. Сверху несся мат дурака Шмыги, которого я деморализовала дохлым голубем, видимо надолго. Дело в том, что Димасик страшно, болезненно, маниакально брезглив, и сейчас его судя по булькающим звукам рвало. Вспомнив урок Синоптика, лифтом пользоваться я не стала. Кубарем скатилась по ступеням, и рванула к клумбе. Пистолет мне сейчас не повредит, это факт.
— Ты жива? Слава богу, — услышала я голос Погодского, копаясь руками в засохших, никогда не видящих полива, цветуечках, думая только об одном — как скоро Димас придет в себя и кинется в погоню. Ну ничего себе. Вот уж не ожидала. Сильные руки приподняли меня над землей. Погодский держал меня за шкирку, как котенка, на вытянутой руке, и рассматривал, гад такой, хмурясь и явно пытаясь не заржать в голос. Выглядела я конечно очень куртуазно, воняла дохлым голубем, тоже не как маленькая леди.
— Шмыга, — икнула я, заозиравшись.
— Отдыхает. Хотя, когда он мне сказал, что ты вышла в окно, я едва его не придушил, — как то странно сказал Антон. Он что, правлда за меня переживал? Оооо, как это мило. Я аж прослезилась ей богу.
— Да меня из дробовика не завалишь, — похвасталась, очень мечтая, что этот балбес не заметил моей расстроганности.
— Это я уже понял, — хмыкнул спаситель и вдруг, порывисто прижал меня к своей широченной груди. И мне вдруг перестало быть страшнои про бандитов идущих по пятам я забыла. Ну конечно. Мой герой избавился и от хвоста. Только вот, что теперь? Что дальше? Он ведь так и не захотел сказать мне правды, а это значит — он враг. — Ты зачем поехала за мной?
— Боялась, что без меня ты не справишься, — всхлипнула я, мажа соплями пахнущий мускусом джемпер Погодского. — Кто — то же должен прикрывать твой тыл.
— Боюсь, что с таким прикрытием долго мне не протянуть, — вздохнул он. — Ладно, прикрывальщица, поехали. Будешь делать то, зачем приехала. Только так, как я скажу. Без самодеятельности.
Я страшная трусиха. Правда. Всегда старалась избегать проблем. Бежала от них, как черт от ладана. Но почему я сую голову в петлю сейчас, ради какого — то, совершенно постороннего мне бандита? Зачем? На эти вопросы ответов я как ни искала, найти не могла. Сидела верхом на байке, позади Синоптика, крепко обняв его за грудь, и не понимала. Мотоцикл замедлил ход возле затрапезного торгового центра. Я непонимающе посмотрела по сторонам. Антон припарковал железного коня и замер, явно ожидая, что я разожму свои судорожные объятия и позволю ему слезть с мотоцикла. Сделала я это крайне нехотя.
— Надо тебя приодеть, — смущаясь сказал обалдуй, пряча глаза. Мне стало тоже странно неуютно. — Пройдемся по магазинам. Выберешь себе что нибудь. А то мои трусы уже на исходе, а драться с тобой из — за бельишка мне не позволяет мужская гордость. Придется мне ходить с голым задом. Да и видеть тебя в этих штанах — выше моих сил.
Я сглотнула липкую слюну. Представив эту сногсшибательную картину, и едва сдержала стон. Надо отказываться от покупок, лишь бы увидеть это воочию. Он явно понял мои мысли, ухмыльнулся, заставив меня покраснеть.
— Пойдем, извращенка.
— Трусы себе буду выбирать сама, — предостерегающе выставила я вперед указательный палец.
— Да, а я то надеялся…
Нет, ну надо же. Он еще и издевается.
Глава 26
Любите ли вы ходить по магазинам? Особенно если за все ваши капризы платит высоченный, красивый балбес, на которого заглядываются абсолютно все особи женского пола, которые имеют глаза. Смотрят и думают «Боже, что рядом с этим богом делает тетка, блестящая безумным взглядом, грязная и одетая как гоблин, в последней стадии проказы»
Ну, наверное так мы с Синоптиком выглядели в глазах окружающих, потому что он то вошел в магазин белья, а мне путь преградил плечистый охранник.
— Куда прешь? — рыкнул он, нависнув надо мной.
— Эта со мной, — хыкнул Погодский. Доставая из кармана пачку долларов, перетянутых резинкой. Резинкой, твою мать.
Папочка мой тоже любил перетягивать «капусту» резинками. Прям тащился. Я как — то попробовала подарить ему портмоне. Пошла и купила после удачного банка гаманок из кожи питона.
— Ты доча не понимаешь, — пожурил меня тогда отец. Лавандосы хрустеть должны в пальцах, как «стиры» меченые. А это, — ткнул он ухоженным пальцем в мой подарок, — баловство одно. Да и животину жалко. Угробили заради дряни этой. Так бывает, доча. Ползешь себе по жизни, хвостом ветки сбивая, а тебе по горлу чик, и все, ты уже в кармане у какого нибудь фраера, в виде дорогого кошелька, и точно знаешь, что отсюда хрен сбежишь уже. И это фаршмачно, я должен тебе сказать.
Прав был папенька, сейчас я чувствовала себя, как тот питон, которого загнали в угол, и главное не понятно за что.
Погодите, это он про меня сказал «Эта». Ну — ну, держись студент, я не прощаю пренебрежительного отношения к своей персоне.
— Даме надо помочь принять вид опрятный и достойный, — донесся до меня голос Синоптика. Я завертела по сторонам головой, надеясь увидеть даму, но поняла, что взгляды продавщиц обращены в мою стороны. На их симпатичных мордашах, похожих как у однояйцевых близнецов, написано выражение брезгливости. Явно думают, кошелки «Господи, что он в ней нашел». И глазки строят моему Антону. Стоп. Почему моему? И почему меня так бесят две эти курицы. Настолько, что я готова глаза им выцарапать, лишь бы они не стреляли ими в оболдуя, масляно им улыбающегося.
— Чай, кофе, минеральная вода? — спросила одна из девушек, так скривив при этом гелевые губки, что я испугалась, что они лопнут.
— Какао с мармеладками, — хлопнула я своими куцыми ресничками, жалея, что не захотела нарастить себе метелки, когда еще была возможность. — И круассан. Вы же не хотите найти в примерочной хладный труп?
— Дайте ей все, что просит, — в голосе Синоптика послышался ужас. Ну, надо же, запугала я парня. Аж стыдно. Хотя, я и не только припадок в кабинке отчубучить могу.
— Да, и трусов упаковку, два лифчика, чулки на резинке со стрелками сзади, две пижамки с котиками и тапочки в виде собачек. А, еще, я там в витрине видела боди с прорезями во всех местах, его тоже заверните, — приказала я, загадочно помотрев на моего джентльмена. Девки прекосились лицами. Прекрасно. То. Что доктор прописал