В директорском шатре стало тихо. Отбросив сигарету в сторону, синьор Антонио побагровел и разразился громкими возгласами:
— Ах ты… Да ты понимаешь, что говоришь?!
— Понимаю, — закричала в ответ Люси. — Если вы выгоните Драгана, я сделаю так, что из «La Stella» выгонят вас.
Вновь выругавшись, синьор Антонио закашлялся и вдруг как-то нехорошо осел. Покачнувшись, он не глядя нащупал стул рукой и грузно повалился на сидение. Тяжело дыша синьор Д’Аскола покрылся испариной и, засипев, ухватился рукой за грудь.
— Ах ты… Ах ты… — захрипел он. — Воды…
Из глиняного кувшина плеснула спасительная влага. Перепуганная Люси быстрее поднесла кружку директору, и тот жадно осушил ее до дна. Попросил еще. И еще. Приступ прошел. Отдышавшись, Антонио пригладил растрепавшиеся волосы и глубоко вздохнул.
— А ты молодец, — сказал он, покачав головой. — Я всегда знал, что ты не глупышка, Люси. Ловкость твоя не только на манеже, но и тут. Твой отец был таким же, — протянул директор.
Они долго смотрели друг другу в глаза, не произнося ни единого слова, и в молчании том рождалось долгожданное примирение. И для директора, и для Люси цирк значил многое. Они практически были семьей — Люси выросла на глазах у Антонио Д’Аскола, директор почти заменил ей отца, когда Люцифер Несравненный разбился.
— Не выгоняйте Драгана, пожалуйста, — вновь попросила Люси и едва ли не с дочерней покорностью опустилась подле директора на колени.
Антонио ласково пригладил ее рыжую головку, а когда Люси коснулась его шероховатой ладони, вдруг содрогнулся. Из глаз его скатилась скупая слеза, и грозный директор в мгновение обратился жалостливым стариком.
— Ах, Люси… Я же не изверг! Не изверг, — страстно залепетал он. — Когда вы с отцом появились на пороге, ты была совсем малюткой. От вас разило бедностью. Твой отец был чумаз, черен. Ты была обряжена в жалкое платьишко, но чистая, красивая. Едва я вас увидел, подумал: вот человек, у которого осталось последнее в жизни, и ради этого последнего он душу продаст, — проговорил синьор Антонио, сжав ладошку Люси в своей руке. — Я видел, как он взошел звездой из самой грязи, Люси. Я помогал ему, помогал тебе. Не бросил тебя, когда его не стало. Я не изверг. Я такой же, — заверил директор. — «La Stella» — последнее в моей жизни. Я… Я должен был так поступить. С тобой, со всеми вами. Ради таких же Этьенов и Люси, какими были вы однажды. Прости меня, дитя. Прости, — взмолился он, и Люси разжалобилась, подавив в себе накопленные обиды.
Стоило ли обижаться? Принять все случившееся было тяжело, но по сути Антонио Д’Аскола был прав. Юная Люси Этьен получила богатого любовника, цирк — покровителя, и все за малую цену — сделку с совестью.
— Не выгоняйте Драгана, — повторила Люси. — Он не виноват. Никто не виноват. Так случилось.
— Так случилось, — благоговейно прошептал директор, услышав долгожданные слова.
Антонио Д’Аскола просили оставить Драгана Ченчича в покое. В обмен — прощение Люси Этьен за все случившееся, и директор не мог отказаться от столь выгодного предложения. Вся жизнь «La Stella» сошлась на Люси клином. От нее зависела благосклонность мистера Мефиса, от нее зависел и успех выступления. Синьор Антонио возлагал большие надежды на номера с участием своей звезды, а потому не хотел вражды с ней.
— Скажи ему: еще раз вытворит что-то подобное — я выгоню его и выгоню по-настоящему, — сказал директор, вернув голосу былую жесткость. — Я слишком стар, чтобы удерживать всяких юнцов от их безрассудства. Извинись перед мистером Мефисом. Нет! Я сам извинюсь. И Люси… — окликнул ее синьор Д’Аскола у самого полога директорского шатра. — Если ты что-то чувствуешь к нему, лучше забудь. Так всем будет легче. Ему прежде всего.
— Да, синьор Антонио, — ответила Люси и вышла.
***
В отличие от директорского шатра — багрового ада, пропитанного едким дымом и пылью, — шатер Драгана и Гумберта выглядел бедненьким раем. Серая парусина от света казалась едва ли не белой, и, окунувшись в эту мнимую чистоту, Люси искренне обрадовалась, обнаружив Драгана одного. На нее он даже не оглянулся. Разложив на койке мешок, Драган нырял в рядом стоявший сундук и отбирал свои вещи. Скарб у Заклинателя ножей был более чем скудным. Скудным был и потрепанный вид Драгана.
Разочарование сжало сердце Люси противной склизкой лапой. В мгновение в мыслях воскрес образ мистера Мефиса, одетого с иголочки, пропахшего духами и сладковатым дымом дорогих сигар. Образ растаял, и перед глазами вновь предстал Драган Ченчич. Бедный, как церковная мышь, чумазый, но все еще дорогой ее сердцу человек.
— Я уговорила синьора Антонио, — неуверенно начала Люси, уцепившись за эту возможность заговорить. — Ты можешь остаться. Он не прогонит тебя.
— Мне все равно, — шикнул Драган.
— Н-но… Тебе некуда идти.
— Обойдусь без твоей заботы. Без тебя, — обиженно добавил он и снова скрылся в сундуке.
Выпрямившись, Драган ухватился за ушибленный бок, и Люси, сорвавшись с места, оказалась подле него. Обеспокоенно она оглядела многочисленные ссадины, разбитую бровь, но Драган мгновенно сбросил с себя ее руки.
— Ты ведешь себя глупо. Тебе нужна помощь.
— Глупо? — ухмыльнулся Драган и впервые посмотрел в глаза Люси.
Сколько упрека было в его взгляде. Сколько вопросов. Люси сперва дрогнула, погребенная жестокой волной осуждения, однако взяла себя в руки. Теперь и на Драгана смотрели с упреком, и, не ожидавший ничего подобного, он сердито насупился.
— Тебя не было! — сказала Люси да так, будто не знала, что его заперли в Лонхофе. А может, и вправду не знала. Драгану было все равно. — Ты… Ты исчез, — повторила она.
— И ты сразу побежала к нему? Я видел, как ты садилась к нему в экипаж. Жалась к нему…
— Я должна была. Я сделала это ради цирка, — принялась оправдываться Люси, но Драган ее не слушал. Лишь брезгливо кривился и мотал головой. — Синьор Антонио сказал…
— А ты тут же и согласилась! — воскликнул Драган, не вытерпев всей этой лжи.
Ах, знала бы она, как больно ему было. Ах, знал бы он, сколько ей пришлось всего пережить. Это она побежала к богачу. Это он исчез тогда, когда был нужен. Это Люси Этьен предала. Это Драган Ченчич не оказался рядом.
Погрязшие во взаимных обвинениях, оба метали громы и молнии. В тишине. Люси хмурилась, дула губы. Разодетая в красивое белоснежное платье с кружевами, с вплетенными в рыжие волосы лентами, она казалась безумно красивой и теперь безумно чужой. Она, судя по всему, не знала, что Драгана посадили под замок. Сам Драган в этом не признался — не хотел оправдываться. Да и в чем? Разве он был в чем-то виноват? Нет! Снова Драган оглядел Люси с ног до головы. Прошло всего несколько дней, а она так просто позабыла о нем, отдавшись богачу. Прав был тот француз из Лонхофа: все женщины — шлюхи.
— И сколько? — спросил Драган, усмехнувшись горькой правде.
— Что?
— Сколько ты стоишь, Люси? — повторил он чуть громче. — Местные шлюхи стоят десяток раппенов, а ты? Я хочу знать.
— Я не шлюха!
— Разве? — тихо сказал Драган, и от этого тихого «разве» пропасть разверзлась в груди у Люси.
— Директор сказал, ты можешь остаться, — все, что ответила она, став необычайно холодной.
— Обойдусь без твоей заботы, — бросил ей Драган Ченчич и отвернулся к сундуку.
Люси буравила взглядом его спину и не верила. Теперь ее считали шлюхой, а раньше, кажется, боготворили. Не велика потеря — от внимания мистера Мефиса толку больше, зло подумалось Люси Этьен, и все же сердце ее сжалось от великого сожаления. Когда-то, в той жизни, Люси, кажется, любила. Когда была невинной и чистой, а сейчас?
Она оглядела серый парусиновый шатер, пропитанный пылью, заштопанный в нескольких местах. Раньше она не замечала в родном цирке ни грязи, ни пыли. Рай в шалаше казался настоящим раем, родным домом, но не теперь. Теперь даже собственный вагончик, в котором она прожила всю жизнь с отцом, казался убогим и затхлым. Теперь шапито выглядел не уютно охровым, а грязно желтым. Теперь и Драган, побитый, бедный, пусть и милый, виделся не таким как прежде. От старой жизни оставались крохи, и все же эти крохи хотелось сохранить.
— Ты не уйдешь?
— Не знаю.
— Мы… Мы должны репетировать, — сорвалась с губ последняя просьба сохранить все, как есть.
— Пошла вон, — ответил ей Драган, и уязвленная Люси ушла.
И ладно, и ладно — повторяла она про себя, стараясь унять расползавшееся по всему телу саднящее ощущение вины. Может, так и лучше. Оскорбивший ее Драган словно дал право больше не жалеть о случившемся, втоптав все, что между ними было, в грязь. Неприятный разговор принес горькое разочарование, но вместе с тем сладкую свободу от лишних и неуместных обязательств.
Через силу позабыв о Драгане, Люси принялась прихорашиваться — вечером должен был приехать мистер Мефис, и она собиралась загладить перед ним вину за все случившееся утром. С надеждой и довольством Люси выглядывала знакомый экипаж на дороге, ведшей к становью. С особым пристрастием вглядывалась в свое отражение в зеркальце, укладывая рыжие локоны колечками.
Вечер сменился глубокой ночью, но мистер Мефис не явился. Засыпавшая в своем маленьком затхлом вагончике Люси терзалась злостью и ревностью, воплотившейся в облике смеющейся Жаннет, и окутавшая тьма душила горькой обидой.
***
Шапито полнился артистами. Воодушевленные предстоящими выступлениями, они ждали своей очереди для репетиции, с завистью или восхищением смотрели номера других циркачей. Старенький охровый шатер то и дело гремел от одобрительных возгласов и хлопков, а порой и от громогласных наставлений директора.
— Доделать! Голиаф, белый клоун* должен быть белым клоуном, а не выскочкой-карликом, — прокричал синьор Антонио отработавшим на манеже Голиафу и Буффо.
Вышел Лакрица. Вечный прислужник вдруг расправил плечи, горделиво оглядел полупустые трибуны и с легкостью подкинул новехонькую гирю в воздух. Вскоре гирь стало две, и артистам труппы представили настоящий танец силача. В довершение Лакрица свернул железный жгут калачом, однако директор настоятельно посоветовал ему дополнить номер. Следом на манеж выбежала Люси.
Взмыв под купол, она грациозно раскачалась, полыхнув медной косой, и без передышки отработала несколько фигур. Вдруг сорвалась, повиснув на стопах, а после, подтянувшись, провернулась вкруг своей оси. И так несколько раз, вытягиваясь в различных обрывах и шпагатах. Ревность давала ей запал, бессонная ночь — резкость и отточенность движений. Высоко, уверенно, ловко. Люси Несравненная блистала, а, спустившись под дружные аплодисменты на землю, заявила во всеуслышание: ее новый номер будет называться «La Stella».
Из толпы вышел разъяренный Драган, уверенно потребовавший мишень и свою компаньонку по номеру.
— Драган. Мой очередь репетировать! — заворчал Гейне, но Драган уже перешагнул круг бортика.
— Твои клетки занимают слишком много места, Гейне. Мы недолго. Не так ли, Люси? — проворчал Драган Ченчич, задумав что-то нехорошее. — Ну! Мы же должны репетировать! Але… — сказал он, а за спиной Люси заскрипела старенькая мишень.
Драган полыхал от злости. Ненавистью горели его темные глаза, и Люси испуганно посмотрела в сторону директора. Увы, синьор Антонио отдавал кому-то указание обновить мишень для номера, и немое опасение кануло в полумраке трибун. Люси по привычке поклонилась, однако не так как обычно. Непринужденная легкость испарилась, сменившись страхом, и к мишени Люси прижалась едва ли не дрожа.
От первого кинжала Люси Этьен вздрогнула — Драган даже не предупредил, и лезвие воткнулось в сантиметрах от бедра. В толпе вскрикнула Берта, и репетиция Заклинателя ножей мгновенно привлекла внимание каждого артиста цирка. Второй кинжал угодил над распластанной ладонью. Третий, четвертый, пятый. Никогда прежде Драган не метал кинжалы так зло и одновременно бездумно. Люси впервые боялась. Боялась его, и чувствовавший ее страх Драган, казалось, вдоволь упивался всеобщей паникой. Шестой — над головой. Седьмой кинжал звякнул у самого уха. Люси отчаянно старалась не моргать, но от восьмого удара сощурилась, а от девятого и вовсе закричала.
Плечо прожгло. Боль прошлась по телу, и с трибун донеслись перепуганные возгласы. Люси открыла глаза — один из кинжалов пропорол ей леотард*, достал до плоти, и теперь на ткани проступила кровь.
— Люси! — рядом возник перепуганный Драган. Отчаянная злоба сменилась беспокойством и неподдельным испугом. — Что, что с тобой.
— А то не видишь, дурень! Ты ее чуть не убил.
Откуда-то появился директор. Люси удивленно смотрела то на них, то на свое раненное плечо. Боль отчасти притупилась, как и ощущение реальности. Люси глядела по сторонам, и все казалось ей ненастоящим, как будто в тумане.
— Прости… Прости, — из тумана доносился обеспокоенный голос Драгана.
— Не трогай ее, — прорычал директор. Кажется, спросил «можешь идти» и повел Люси прочь. Драган решился было пойти следом, но его оттолкнули. — Берта! Берта, помоги, — закричал Антонио, а, глядя вслед Люси, протянул: — А… Mannaggia, Драган! Я оставил тебя в цирке не для того, чтобы ты калечил мне артистов.
— Простите. Простите… — повторял потерянный Драган Ченчич.
Виновато оглядев вымазанные в крови руки, Драган перевел взгляд на артистов и, заметив немое осуждение, покинул манеж.
***
— Ай!
— Ничего. Царапина. И что на него нашло.
— А то ты не знаешь, Берта, — фыркнула Люси, и Берта тяжело вздохнула, прижав к ссадине чистую тряпицу.
От царапины саднило, но хуже того саднило на душе. Драган всегда был добр и заботлив, а теперь будто бы ненавидел. На мгновение Люси подумалось, что было бы, случись все по-другому? Не было бы ни богатства, ни белой виллы мистера Мефиса, ни красивых платьев. На смену богатому пороку подле Чарльза Мефиса пришла бы бедная благодетель подле Драгана Ченчича, и, сравнивая, Люси почти не жалела о случившемся. Жалела об одном: Чарльз вчера не приехал. Обиделся? Приревновал? Отправился к Жаннет? А вдруг он и вовсе не появится?
Люси уязвлено вскинула головой — и ладно. Она будет репетировать, а там станет такой знаменитой артисткой, что Чарльз Мефис еще сам пожалеет, что оставил ее! Мстительность обиженной женщины, клокотавшая внутри, рисовала замечательные картины отвергнутого Чарльза, едва ли не плачущего у ног Люси Несравненной, но мстительность стихала. Люси вновь думала о том, что было бы неплохо увидеться с Чарльзом вновь, отзавтракать в гостиной с золотыми вензелями и прогуляться по Базелю до модного магазина мадам Буше. Сладостные мечтания отравлял образ кокетки Жаннет, и Люси хотела увидеть Чарльза еще больше.
— Там гости!
К Берте ввалился радостный Гумберт, и его радость тут же передалась Люси. Просияв от счастья, она мгновенно позабыла о боли. Чарльз приехал! Наверняка он.
— Мне нужно одеться. Мистер Мефис… — встрепенулась Люси, однако Гумберт виновато потупился.
— Это не он, Люси. Это…
Договорить Гумберт не успел. Люси выбежала из вагончика Берты и, к своему неудовольствию, наткнулась на Жаннет. Разодетую, пышную, будто швейцарская меренга, и такую же слащавую.
— Так вот как живут циркачи! — ворковала Жаннет, собрав вкруг себя дрессировщика Гейне и близнецов-шпагоглотателей. — Любопытно-любопытно. Ах! — встрепенулась она, театрально раскинув руки. — Люсьен. Как я рада вас видеть, — радушно улыбнувшись, Жаннет приблизилась к Люси. — Не составите ли мне компанию! О, понимаю этот недоуменный взгляд. Друзья Чарльза — мои друзья. Я горю желанием узнать вас поближе, а дневные променады полезны для здоровья.
Сколько фальши! Люси едва удержалась от того, чтобы не поморщить нос. Хороший артист видит бездарную игру невооруженным глазом, а Жаннет даже не старалась. Жеманство, кокетство, слащавенький голосок, да вот только в глазах — сплошное притворство.
С предложением о прогулке Люси скрепя сердце согласилась. Надев новенькое платье, она уселась в экипаж, прибывший с проклятой Жаннет, и пара лошадей увезла их в Базель под радостное фырканье.
***
Пряная корица, нежная ваниль, яркий запах цитруса и ни с чем несравнимый сильный кофейный дух. Огромные окна кафе глядели прямо на базельскую Ратушу, и та призывно красовалась высокой башенкой, пестрой черепичной крышей и вырезанными из камня часами. Увы, кофейня интересовала Люси куда больше. Стены чайной комнаты блестели лакированными деревянными панелями. В вытянутых зеркалах отражались рогатые люстры, воткнутые аккурат посередине гипсовой лепнины. От белых скатертей и вышколенных официантов веяло дороговизной, и Люси горделиво оправляла оборки платья — теперь и она была частью этого дорогого красивого мира. Ей очень хотелось быть таковой.