На пятом адресе проблемы были похуже. Уже предупрежденные кем-то наемники были наготове. Силы резко кончились. Да и средь бела дня работать было плохо. Даже троих из восьми не убрала.
Только подставилась сильно.
Но дури хватило, чтоб утащить с собой волоком в свою машину одного. Салон испачкался от ее и его крови. Пока ехали, угрюмый мужчина, чуя свою скорую смерть, говорил. Очень много говорил, больше бредил. Но много нужного рассказал.
От понимания, что она не спит уже пять суток, стало весело. И есть хотелось. Умерший наемник остался мешком на переднем сиденье. Она же с трудом, но переползла назад. На шестой адрес нужно было лететь в другую часть страны. А сил не было даже завести двигатель и поехать домой. Надо было отлежаться и ехать домой. За помощью.
Дальше одна не справится.
Ей хватило еще пять дней бреда и липкой завонявшей крови на сиденьях и под руками. Быстро пролетевших дней и ночей, в течении которых ей снились все, кого она убила за эти годы. Только лиц не было, так… руки-ноги, смазанные черты. И глаза чужака, что так легко держал на ней взгляд. Именно эти глаза все время выпихивали из уютной тишины и покоя. Именно из-за этих висящих глаз она все время выпадала из подвешенной над пропастью люльки полусознания. Голос этого чужака все время требовал ему спеть своим страшным и мелодичным низким хрипом.
Через пять дней ее запорошенную пылью машину заметили. В тот же день на пустыре появились затянутые в темное тонкие ребята с оружием наперевес, с четырех сторон окружая разыскиваемую целых десять дней машину. Тачку, что только по воле случая узнали по номерам шатающиеся по глухим местам бомжи. Номерам, цифры которых трубили на все лады по всем районам всех прослоек. Побитый жизнью старичок получил огромную даже для обычного человека сумму за свою находку. Тонкие фигуры даже и не думали париться о судьбе этого бомжа. Им было пофигу, как он распорядится своими деньгами и жизнью.
Через пять слипшихся друг с другом дней она смогла сфокусировать взгляд на Роззи, что аккуратно приложила к ее губам бутылочку с водой. Рядом копошился Марти, старательно дышащиц мелкими глотками.
Ну да, воняло неимоверно.
Следующим взглядом уже нащупала белые стены. А еще через сутки и сама встала и выдернула надоевшие трубки. Потому что надоело лежать.
Собственное тело подводило. Впрочем, оно и до этого жило само по себе. Ноги тряслись, как у младенцев и живот с лицом жутко назойливо чесались от заживающих ссадин и порезов. Про руки даже не хотелось думать.
Ее быстро отловили прямо на выходе из палаты, но тратить время на споры и уговоры никто не стал. Она не совсем поняла, кто именно подхватил ее под плечи и потащил в другую от палаты сторону. Благо, на руки брать не стали, знали, что не любит этого. Помогли улечься на кушетку, что споро поставили около другой кровати. А с кровати на нее смотрели полные боли и укоризны голубые глаза.
Папа был недоволен.
Так и молчали, пока не уснула. Все-таки унесли ее на руках обратно в ее палату. Потому что следующее утро встретила уже на своей койке. Рядом очень уж мерзко пахло бульоном, но знала, если не запихнет в себя это, папа будет в гневе. Трубок не было, ничего не пищало. Только столик с чашками. Не так все и плохо значит, если больше не беспокоятся за жизнь.
На выходе сидел Тайлер. По лицу прямо видно было, что едва сдерживается. Она бы тоже бесилась, если посреди ночи кто явился и чуть не разбудил безобидную женщину. Пришлось остановиться рядом и смиренно ждать заслуженной затрещины.
Тайлер сдержался. Просто молча развернулся и пошел.
Пришлось идти следом.
Он привел к папе, который сразу выгнал посетителей. Папа любил ее. По-своему. Даже не стал ругаться. Хотя должен был. Ведь папа не был тупицей. Он наверняка уже знал причины всей заварухи. И кто изначально был виноват в этом. Она хотела исправить ситуацию. Но даже на это сил не хватило, и было стыдно. От слов папы стало очень больно внутри.
— Риппи. Смотри на меня. Не только на нас напали. Бозли тоже под раздачу попал. Он жив. Но его два сыночка и жена погибли. Мы найдем виновных, Риппи. Тайлер уже нашел недобитых тобой наемников. Но ты должна пообещать, что не будешь лезть на рожон. Отдохни. Ты заслужила.
От каждого слова от папы становилось тяжелее. Значит теперь жена и дети Бозли среди ее демонов. Еще три челюсти будут рвать ее. Хотелось упасть на пол и не вставать больше никогда. Глаза начало жечь, но это последнее, что увидит папа. Потому что слезами деток и жену Бозли не вернешь, как и его здоровье. Как и бесполезными словами о сожалении, которые хотелось вытащить изо рта и положить перед папой и Бозли. Папа прав — она заслужила. Он сказал смотреть на него, но именно это было сделать труднее всего. Смогла, когда он уже закончил говорить.
От слез в его родных глазах стало совсем горько. Зато как легко смогла отвернуться, чтоб не видеть. Уже почти упала в собственную яму страданий, как папа снова выбил из-под ног пол, но уже слегка придержав морально.
— Посмотри на меня, Риппи. Детка! Милая. Ты почему плачешь? Если болит, покажи где!
Помотала головой, а пальцем в грудь ткнула, мол, тут болит. Папа Прайм заскрипел всем своим гипсом.
— Детка! Родная! Ты… ты ведь не винишь себя, да? Это ведь мое прошлое пришло мстить, детка. Только не надо плакать. Прости меня. Это я виноват. Не ты. Не ты.
Она почти поверила ему. Вернее, позволила себе почти поверить. И даже заставила успокоиться. Но три новых демона скоро напомнят о себе.
Тайлер приходил, уходил. У папы постоянно кто-то торчал. Финли как будто вообще жила тут. Ей же хватало кресла в углу и шепотков посетителей.
Ясные дни закончились, значит пришло время качелей.
Которые будут править ее телом и настроением. Пока не сорвется с рельсов. А там и белые таблетки помогут.
Качели только вылезли на свет, когда появился чужак с плохими глазами.
Тот самый, что мешал ей жить тогда, и мешал умереть недавно.
Этот гад будто знал, где ее искать своим тяжеленным взглядом, что сразу упал на плечи и сдавил ребра. От этого накрыла волна ненависти.
Он мешал ей во всем. Мешал жить тогда. Мешал умереть от усталости своими равнодушными глазами. Но она ведь смогла заставить его позабыть себя?
Похоже, нет.
От него резко запахло всем. И вонючей яростью, что возникла при одном только взгляде на нее. Тошнотворным недоумением, мерзкими кусочками облепившей стены. И почему-то сладкой жалостью. Раз заметил, так пусть смотрит внимательнее.
А она поупивается этой жалостью.
Эмоцией, что всегда кормила ненасытных мыследемонов. Еще была лавина ярчайшего гнева в ее сторону, которая насильно выдернула ее из кресла. Злится. Что же, она тоже умеет злиться. Она тоже сделает шаг к нему.
Даже два.
От него несло целым ворохом запахов. Было еще что-то несуразное, неузнаваемое. Почему-то ее рука оказалась в его лапище. Словно сама потянулась к нему, а он и подыграл. Совсем невесомо потер ее кожу большим пальцем, но этого хватило через край.
Ее обожгло пониманием.
У нее ничего не получилось тогда.
Она не справлялась уже тогда.
Никчемная, как бесполезен выброшенный скомканный мусор. Она совершила еще одну ошибку. Теперь и он будет еще одним личным демоном. Когда удавится от бессилия.
Воздух был переполнен его запахами, а голове требовалось время обдумать. С неимоверным трудом удалось сбежать в коридор. Качели реальности кренились, грозя перевернуть весь мир. Мысли безудержно скакали. Лишние мысли, которые ни разу даже не пытались подсказать, что делать дальше. Снова стало больно. Только уже и страх добавился.
И руки снова жили отдельной жизнью, комкая одежду.
Пока через тревогу и панику не пробился запах алкоголя и ее имени. Это вмиг осадило ее на пол. Качели почти выровнялись. Вернулась к папе уже почти спокойная. А у Люка бутылочка сильно в нагрудном кармане выделялась. Уж на это у нее глаз набитый. Папа болеет, врачи алкоголь запретили под страхом смерти. Папа Прайм спросил ее о еде.
Кому что.
Уже хотела, наконец, рот открыть и сказать папе об этом, как снова тяжесть чуть не опрокинула назад.
Теперь уже завоняло ее злостью.
Да сколько можно, ей ведь тоже тяжело, в конце концов!
Чужак почти по-змеиному на нее таращился. А папа закряхтел, потому что она, взбесившись, за его гипс схватилась. Чужак тут же перестал давить. Руки разжать смогла, когда папа взмолился. Только вот Папа Прайм немного не прав оказался.
Чужак ей нравился.
Как осознала, так сразу от своего же шока и отцепилась от его руки. Только осознала, как все вокруг посветлело. Дышать даже стало легче. Качели снова взлетели и грозили сломаться.
Значит, он и Люк будут за ней присматривать. Значит, он будет рядом. Ну что же, значит, она в долгу не останется. Чужак был ей приятен, но это не давало ему повода мешать ей. Значит, она тоже вступит в эту игру.
Пусть это было ее ошибкой, но она немного развлечется.
Качели почти упали на землю.
Папа Прайм был столько же наивен, как и умен. Отдавал ей на растерзание чужака, даже не осознавая, насколько жизнь этого мудака будет испорчена. Только вот, едва папа отпустил ее домой, она тормознула у чужака за спиной.
Бен значит. Бедняга Бен.
Пах откровенной похотью, и ей стало почти стыдно за свои прошлые косяки с ним. Может потом он и сам одумается. Пока не будет портить ему жизнь. Пол качался под ногами, пришлось стену подпереть.
Бедолага Бен из палаты выскочил, как ошпаренный. Что такого страшного папа ему сказал, интересно? Бедный. Тяжело ему будет. Похоже, стоит попридержать себя. Белая таблетка всегда была готова ей помочь. Только принимать ее не очень не хотелось.
Сильно не хотелось.
Было любопытно, как далеко они зайдут. Она не ханжа вроде, по крайней мере, считала себя хотя бы в этом плане нормальной. Просто не интересовалась всем этим. Но мало ли. Чужак по имени Бен неправильно ее понял. Воду услужливо принес, хотя у самого губы, как земля в пустыне. Раз принес, можно и запить. Хотя обычно эта таблетка сама прыгала в рот и скользила как по маслу в желудок. Бен лапищу протянул воду забрать, но качели снова переклинило.
Ей стало интересно, что за человек перед ней.
Одного большого рывка ей хватило, чтоб почти вплотную встать. И стаканчиком в его пересохший рот ткнуть. А он как дитя, послушно пил, доверчиво глядя. Стало настолько приятно и тепло внутри, что не сдержалась, спасибо сказала. Молнией сверкнувший голод в глазах отступить заставил. Чтоб момент не испортить. Таблетка всегда быстро действовала.
В лифте мысли потянулись тягучей карамелью. На Бена уже даже и смотреть не хотелось. Все равно стало. На рукаве кусочков бумаги не было, пришлось свои отметки и галочки в воздухе ставить.
Так лучше запоминалось.
До машины след в след шла, почти смешно было в его воображаемые следы наступать. Чуть ли не подскакивать приходилось, чтобы ни одного следа не упустить, настолько его шаги шире были. Только таблетка почему-то волнами держала.
В машине повернутого зеркала хватило, чтоб в мозг иглой ярость впилась. Слишком уж невозмутимо внешне Бен этот сидел, а зеркало повернул, чтобы на нее пялиться. Слишком спокойный, когда она за секунду разъярилась. Слишком равнодушный, чтоб не захотеть за все ниточки подергать, посмотреть, как будет дальше. Марионетка из него плохая вышла, один раз только дернулся, когда в щеку и шею ногти вонзила. Только взбесила еще больше такая невозмутимость. От ногтей в коже кровь пошла, а ему хоть бы хны. Только своими бездонными ямами на нее смотрит. А вот от зубов на шее задышал тяжело.
Ей очень понравилось, когда он еще и до кучи своими длиннющими пальцами штаны на коленках комкать начал. Почему-то его пот и кровь очень сладкими показались. А Бен еще раз дернулся, и глаза закатил.
Стон такой от мужчин никогда не слышала.
Будь его стон ножом, насквозь бы прорезал, таким глубоким был этот звук.
Только вот слишком резко все оборвалось. Чужие пальцы за плечи сцапали и от вкусной кожи оторвали. Люк не вовремя сунулся.
Не Люка пальцы должны быть у нее на плече.
Поэтому и схлопотал удар в нос от нее. А после неожиданно и Бен взорвался, зверя своего показал.
Зверюга его на нее оскалилась, будто она тут его кожу полосками сдирала и в косички плела. Одним движением от себя оттолкнул и зачем-то Люку в грудь ногой заехал. Хотя тому уже было достаточно и ее удара. Зверь хотел еще и челюсть вынести Люку, только тот себя в кучу собрал. Заблокировать сумел, но от чужого рыка поспешил вывалиться наружу. Казалось, еще миг, и Бен и на нее набросится.
Только явно не бить собирался.
Пока раздумывала, давать ли вообще отпор этому монстру, как Люк за нее решил. Выволок наружу и за спину задвинул. Из-за плеча Люка выглядывая, она подумала, что правильно сделал.
Потому что выскочивший из машины бугай был почти невменяем. И красив. Настолько красив, что собирал вокруг себя целый кокон мрака, забирая весь свет в себя. Ей понравилось это зрелище. Жаль, что зверь исчез очень быстро. Вместо монстра снова стоял равнодушный ко всему Бен, только в глазах мелькало жало звериного хвоста.
И обещание.
Много-много-много обещания, от которого в низу живота колоть начало. Столько обещания, что себя живой почувствовала. Мертвым такого не обещают, мертвых глазами не трахают. Даже не поняла, о чем они там болтают. Лишние звуки летали вокруг, самовольно записываясь в мозг. Прилив сил держал в подвешенном состоянии. Бедняга Бен совсем утих. Только рот приоткрыл, когда она к нему на легких ногах подскочила, и сама в себе не сомневаясь ни разу, попросила не прятать своего зверя. Нельзя такую красоту в клетку запирать и от всех прятать.
Память, как всегда, включилась в самый неподходящий момент. Слова, сказанные ему тогда в самолете, перед глазами огненными буквами вылезали. Хорошо, хоть Люк правильные слова сказал, на его затылок смотреть приказал. Что-то о еде заговорил, но пофиг было. Только с подачи папы о еде заговорил Люк, а значит, надо было поесть. Папа просто так ничего не делал, заботился о нерадивой и беспомощной дочери даже издалека.
Пока Люк распинался, бедняга Бен вытирался салфетками. Жаль, после таких салфеток кожа у него уже противная будет. Белая таблетка снова подействовала, колпаком звенящей тишины накрыла. Захотелось сбежать от этого гулкого звона под колпаком. Потому и вылезла из машины сразу, как припарковались у какой-то забегаловки.
Качающаяся спина Люка привела за столик. Бедняга Бен, до одури спокойный, сел. Пришлось сесть напротив. Рядом садиться нельзя было, таблетка все еще работала, но захотелось зубами его равнодушие вырвать. Солонка и перечница стояли криво. Салфетница вообще должна с краю находиться. Непорядок. Вот дома все в правильном порядке стоит на столе. Бутылочки с соусами в центр переехали. Так для всех удобнее будет. Наверно. От понимания, что дом теперь будет новый, стало грустно. Потому что новое всегда приносило лишние проблемы. Бедняга Бен — тоже новое.
И предсказуемо уже нес неприятности.
Белая таблетка не даст грустить. От вида таблетки и Люк погрустнел. Не стала говорить, что с таблеткой новый дом легче будет принять. Как и Бена. Бедового Бена со зверем внутри. Красивым опасным зверем. Но ее этот зверь трогать будет только по-хорошему. По глазам видно было.
Для нее Бен уже не был страшен.
Ее редко посещали фантазии. Вся жизнь и так была мутной фантазией. Но лежащая на столе ладонь с длинными пальцами и ровными ногтями тянули на уютное дно болота. Захотелось потрогать эти смуглые линии пальцев. Даже на вид они были тёплыми и стальными. Она бы попробовала бы на вкус кровь с этих пальцев. Низкий хриплый перелив голоса попросил воды или сока. Она даже знала, для кого он попросил. Услужливый какой.
Женщина воспринималась как-то побоку. Но не воспринималась как опасность, пока не прикоснулась к ней. Она и забыла, как это кажется со стороны для посторонних. И дернулась подальше, чтоб этой глупой официантке руку эту же не сломать, да чтоб в нескольких местах. Пока думала, как себя обычные люди ведут, старалась себя вести как нормальные люди в таких местах. Вилки и ножа ей не дали. Пришлось рукой есть. Во второй руке так и зажимала таблетку, пока воду не принесли. Пришлось все-таки проглотить и ее.