— Метеорологический прогноз даже при лучшем раскладе обычно верен всего на семьдесят процентов, а максимум погодопредсказательных потуг лысегорских ясновидящих — двадцать. Так что нечего на меня так смотреть, я обманута в ожиданиях так же, как и вы!
Сашка, под мышками у которой торчало по сноуборду, лёгкими шагами в тяжёлых ботинках шла впереди. Юра, волочащий свою сумку, её сумку и её же чемодан, в этот момент был занят молчаливой ненавистью к гендерной политике джентльменства, поэтому на диалог сестёр внимания обращал мало.
— В каких ожиданиях?
Сашка, первой завернувшая из узкого каменного коридора в более просторный, арочный и увешанный полусъеденными молью и надгрызенными нежитью персидскими коврами, придушенно взвизгнула и на радостях выронила сноуборды, отпихнув их ногой под стенку. Лёшка Мухоморов — чьему голосу принадлежала последняя фраза — сияя, как начищенный пятак, потянул к младшей Бейбарсовой руки.
В угловатые, нескладные и жилистые — как и весь Лёшка — Лёшкины руки Сашка далась, и даже охотно. Разрешив Мухоморову поднять себя на руки, она моментально обхватила его руками и ногами, словно коала. Лёшка поцеловал Сашку.
Из-за поворота, пыхтя, вырулили нагруженные багажом Софья и Юра. Завидев последнего поверх Сашкиного плеча, Лёшка сразу поставил её, где стояла. Бейбарсов нехорошо покосился на это, но поздоровался с однокурсником вполне дружелюбно. Возникшее при этом замедление в продвижении он использовал для того, чтоб бросить сумки с чемоданом под ноги и отдышаться.
Факелы трещали, разбрасывая искры от ярко-оранжевого негаснущего пламени, и базар персидских ковров на стенах ещё не пылал им в аккомпанемент только потому, что пламя было магическим, безобидным.
— Привет, кого не видел! Ну, как каникулы прошли, и всё такое прочее? — Лёшка привычным движением ладони поправил тонкий пластмассовый обруч, которым зачёсывал назад телепающиеся до плеч русые волосы, чтоб в глаза не лезли.
— Отлично! — вместо близнецов с лаконичным энтузиазмом отозвалась Софья, перекидывая сумку с одного затёкшего плеча на другое. — Слушай, Лёш, а ты — ну, чисто случайно — не в курсе, Мишка вернулся уже?
— Лотков? Да вроде не.
На лице старшей Бейбарсовой отразилось явное облегчение.
— Отлично! — снова, но уже с другими интонациями, издала она, на секунду вскидывая подбородок к тёмному потолку и делая какой-то странный полуприсед. — Сэкономлю время!
С этими словами Софья деятельно подтянула ремень сумки и быстрым шагом направилась куда-то, крикнув близнецам через плечо невнятное:
— Мне нужно ускориться и закончить со всем сегодня, догоняйте!
— Эй, ты успеешь? — вытянув шею с выпирающим кадыком, проголосил ей в спину Юра.
— Это риторический вопрос?
Софья скрылась за массивной дверью в галерею.
— Вы идёте на ужин? Они там только начали, — Лёшка вроде как и ко всем обращался, но как губкой впитывал взглядом Сашку. Та, впрочем, уже явно перешла в стадию «порадовалась и хватит».
— Не-а. У нас планы.
Стянув с головы шапку, она стряхивала с помпона льдинки.
— И какие это? — неуверенно улыбнулся Лёшка, явно смущённый резкостью падения романтической температуры.
Сашка подняла голову и, моргнув, растянула губы в тонкую улыбку.
— Запланированные.
Юра уже отдышался и теперь насмешливо следил за ними, усевшись на одну из сумок.
— А вписаться в них можно? — пожевав губу, не сдался Лёшка, стрельнув взглядом в сторону Сашкиного брата и снова сфокусировавшись на девушке.
Бейбарсова пожала плечами, оглянулась на брата. Затем забрала у него чемодан — тот был тяжелее сумок — и вручила Лёшке.
— Ну, рискни!.. Идём, по дороге расскажу.
С этими словами она сунула шапку в карман куртки и двинулась в том же направлении, в котором скрылась сестра.
Юра поднялся на ноги и заново взвалил на себя оставшуюся ему ношу.
— Твои дни сочтены! — он фамильярно-сочувственно хлопнул Лёшку по плечу и, перехватив его взгляд, прибавил: — Не грусти. Как будто ты не знал, что моя сестра ни с кем не встречается дольше двух недель. Один, правда, протянул три… Но результат от этого не изменился!
Лёшка помолчал, окинув Юру внимательным взглядом.
— Ты же, на самом деле, не думаешь, что так будет всегда? — наконец спокойно уточнил он.
— Нет! А ты же, на самом деле, не думаешь, что это закончится на тебе?
И Юра широкими шагами пошёл по коридору, учтиво напомнив Лёшке:
— Чемоданчик не забудь!
У дверей своей комнаты Сашка столкнулась с выходящей оттуда Софьей. Вообще-то, магспирантам и школьникам полагалось жить раздельно, но для родственников в Тибидохсе делались исключения — тем более, Софья после пятого курса съехать с насиженного места желания не изъявила.
Старшая Бейбарсова к этому времени успела переодеться и каким-то образом даже накраситься, полностью приобретя вид «парадного выхода». Руки её, слегка не сочетаясь со внешним видом, при этом были заняты целым ворохом бумаг, которые она сосредоточенно старалась не растерять по дороге.
Сашка вскинула брови.
— Это рукопись твоего нового романа «Два года с профессором Клоппом или Как выжить в неволе», которую ты хочешь сдать в лысегорское издательство?
— Почти. Это новогодний реферат о вуду-компонентах в зельях и моя часть домашних работ четверокурсников по практической магии, за которые нужно было на каникулах вместо Его Крысиного Величества выставить оценки (К слову, я испытала истинное наслаждение, влепив Гломовским близняшкам их полностью заслуженные «два»!). И оба дедлайна сгорают сегодня!
Софья, положив стопку исписанной макулатуры на колено, вытащила из-под неё уже знакомый Сашке фолиант в синей обложке и впихнула сестре в и так занятые сноубордами руки.
— На! Занесёшь Вике — всё равно туда пойдёшь. Всё, я одной ногой там, другой здесь!
Софья, гулко стуча каблуками сапог и шурша курткой, в обнимку с охапкой бумаг устремилась прочь по коридорам и лестнице Жилого Этажа в ту часть замка, где обитал профессор практической магии. Подол выглядывающего из-под куртки платья чиркал её по утянутым в тёплые узорчатые колготы коленям.
Где-то на полпути к Софье, вынырнув из старых лат Ильи Муромца, прицепилось приведение Торгашихи. Беззвучно колыша многочисленными юбками, гремя бусами и периодически поправляя повязанную на призрачной голове косынку, Торгашиха принялась виться вокруг спешащей ведьмы, настойчиво предлагая купить её товар и извлекая из складок юбок то одно, то другое. Софья старательно игнорировала привидение, только изредка на ходу отмахиваясь от некоторых, сунутых ей под самый нос вещей (в которые она явно грозила врезаться). Абсолютно все в Тибидохсе знали, что ничего покупать у Торгашихи ни в коем случае не стоит. Если она предлагала что-то съестное и безобидное — к примеру, булочку опоздавшему на ужин первокурснику — еда обязательно оказывалась отравленной. Если же на продажу шла какая-нибудь симпатичная вещица — блюдо, часы, шкатулка — та со стопроцентной гарантией была проклята. При жизни Торгашиха занималось тем, что ездила по ярмаркам и сбывала лопухоидам смертельно опасные товары из магического мира, за что куда более суровое по тем временам Магщество её в конце концов и казнило. Ходили слухи, что у Торгашихи был договор с самим Королём Привидений: тот поклялся отпустить её дух из призрачного мира дальше, если она продаст живым три тысячи триста тридцать три вещи, ровно на столько же пополнив число его подданных. Само собой, открыть лоток на лопухоидном рынке ей уже не светило. Маги же быстро соображали, что к чему, поэтому приведению Торгашихи приходилось постоянно менять места обитания. В Тибидохсе она безуспешно торговала уже пару лет, но, согласно тому же уговору, не могла перейти на новое место, не продав ничего на старом.
— Ну, смотри, красавица, какой у тебя браслет — нитки какие-то да исцарапанные деревяшки, совсем не подходит к платью! Вот, смотри, у меня серебряный есть, с опалами — прямо под твои кудри… Да куда летишь-то, да ты только глянь, вот, глянь!..
Софья сделала глубокий вдох и около начала узкой винтовой лестницы всё-таки дрыгнула Торгашиху, от бойкого голоса которой у неё к тому времени звенело в ушах. Приведение с базарной руганью всосалось в стену, на прощание сложив из сжимающих непроданный браслет узловатых пальцев фигу.
Бейбарсова, дробно стуча по железной лестнице каблуками, взбежала вверх и оказалась на верхней лестничной площадке одной из налепленных на черепаху Тибидохса башенок-пристроек. Здесь располагалось три одинаковых, обитых клёпками двери. Одна вела в кабинет профессора Клоппа, ещё одна — в класс для занятий. Третья дверь с лестницы не отпиралась, пряча за собой личную сокровищницу ингредиентов профессора. Попасть в неё можно было только через профессорскую спальню, примыкающую к кабинету. При попытке же проникнуть в помещение с лестницы, дверь врастала в камень и просто-напросто переставала существовать — вместе со всеми, кому не посчастливилось в этот момент держаться за ручку.
Зная нелюбовь Клоппа к вторжению в его личный кабинет, Софья постучалась в крайнюю от узкого окна-бойницы дверь. Не дождавшись ответа, потянула ту на себя и самочинно проникла в заставленный партами и мини-очагами класс.
В освещённом единственной тусклой лампой на учительском столе помещении привычно пахло полынью и гарью с котлов. Отблески мерного огонька плыли по облупившемуся лаку исцарапанных ножами парт. По углам, до которых не дотягивался этот хиленький свет, словно хищные животные, припали к полу тени.
Софья, оглядываясь, прошлась по центральному проходу. Она была почти уверена, что в одном из этих тёмных углов пристроился на излюбленном трёхногом табурете профессор.
При первом беглом осмотре Клоппа в округе она не обнаружила. Однако на одной из лавок, вытянувшись вдоль неё и закрывшись рукой от света, навзничь лежал Вадим. На профессорском столе уже валялись какие-то бумаги — судя по всему, Вадимова домашняя работа.
Кроме Софьи, в магспирантуре у Клоппа учились трое. Маленький курс их вышел, к тому же, ещё и интернациональным по женской линии. Розовощёкая Кити перевелась из Магфорда ещё на третьем году школьного обучения, да так потом здесь и осталась. Вопреки законам логики, чужестранное Кейт отчего-то не трансформировалось в Тибидохсе в русское народное Катя. Вместо этого оно претерпело цепочку изменений Кейт-Кэт-Кити и прочно укоренилось на последнем. Некоторые шутники, правда, пошли ещё дальше, и звали Кейт созвучно с названием её любимого шоколадного батончика — Кит-Кэйт. Софья, однако, всё равно предпочитала Кити — из-за огромных ленточных бантов, которые Кити вечно таскала на шее, и которые стойко ассоциировались у Бейбарсовой с огламуренными котятами на тетрадных обложках.
Второй иностранкой можно было считать Зою — с ней, правда, всё обстояло несколько сложнее. Передающимся в её семье по женской линии магическим даром — если это можно было так назвать — была особенность влюбляться исключительно в людей отличной от родителей национальности. Таким образом, в каждое поколение Зоиной семьи вливались всё новые и новые гены, создавая иногда дичайшие комбинации во внешности будущих потомков. Формально Зоя являлась русской, в то время, как влюбившаяся в полковника русской армии Алексея Тетерева мать её была татаркой, её бабушка — индуской, и так далее в дебри генофонда. Поэтому ни разу неудивительно было, что Зоя встречалась с англичанкой Кити.
Сухопарый, с такими же высокими, как у Софьи, скулами и с тёмными кругами под пестреющими сеточкой воспалённых сосудов глазами — по которым Софья догадывалась, что он принимает что-то, строго запрещённое не только в Тибидохсе, — Вадим безнадёжно сох по Зое, с которой ему не суждено было быть сразу по двум критериям: он был русским, и он был парнем.
Бухнув свою стопку заданий на стол, рядом с уже присутствовавшей, Софья вернулась к Вадиму и, взяв того за пергаментно-желтое запястье, проверила пульс. Пульс, в отличие от всех остальных признаков жизни, у Вадима присутствовал, и даже довольно бодренький. Софья вернула руку на место.
Она сделала уже пять полных надежды шагов к выходу из класса, когда за спиной у неё раздалось негромко-вкрадчивое:
— А куда это вы собрались, Бейбарсова? Вас родители не научили здороваться с преподавателем при входе в класс?
Софья дёрнула головой, словно от беззвучного чиха, колыхнув платьем, развернулась на месте и очутилась лицом к лицу с безуспешно выискиваемым ею минуту назад профессором практической магии.
Профессор Зигмунд Клопп с прилизанной реденькой шевелюрой, торчащими в стороны ушами, меловой бледностью и запавшими глазами иногда внушал ей примерно те же подозрения, что и Вадим. Разница, однако, заключалась в том, что у Вадима данное состояние было явно нездоровым, в то время как у Клоппа, напротив, сигнализировало о том, что профессор находится в чрезвычайно добром здравии. О том же, каким он был в здравии недобром, история умалчивала.
Скоропостижно повзрослевший малютка Клоппик, по словам Тани, мало чем отличался от той своей версии, которую Софьина мама ещё застала на первых курсах своего обучения. Разве что отсутствовал ещё не успевший нарасти жирок, да, стараниями Медузии Горгоновой, упорно занимавшейся с малюткой Клоппиком дикцией, почти полностью сгладился жуткий профессорский акцент. В Клоппе — не иначе, как где-то на генном уровне — сохранилась даже трепетная любовь к крысиным жилеткам. Разумеется, жилетка старого профессора давно канула в небытие, отправившись на тряпки домовым, либо, что более вероятно, была утащена нежитью в подвалы, где ныне устилала какое-нибудь хмыриное гнездо. Что не помешало профессору выдуманным им специально для этой цели заклинанием сострочить себе новую, выглядевшую ещё гаже прежней. А вот артефактная серебряная ложка на цепочке, которую тибидохская администрация вовремя не дала деятельному меняле Малютке пустить в расход, через руки Сарданапала благополучно вернулась к миновавшему подростковый кризис владельцу и снова болталась на хилой профессорской шее, словно почётная медаль «за заслуги». Словом, с отличием окончив тёмное отделение и магспирантуру, к тридцати годам молодой профессор практической магии Зигмунд Клопп уверено шагал по проторенной собой прежним дорожке.
Софья, нацепив на лицо самую доброжелательную из своих улыбок, вежливо поздоровалась — разве что реверанс не сделала. Одновременно с этим за спиной Клоппа резко ожил Вадим, сполз с лавочки и тоже — правда, куда менее убедительно, — поспешил выразить свою радость от встречи с руководящим звеном. Клопп, нисколько не обманутый этой напускной радостью, с презрительным недоверием выслушал своих магспирантов, после чего любезно поинтересовался:
— Ну и как, зер гут* вам отдохнулось под заботливым родительским крылом?
Прежде, чем кто-то успел ответить, с лица Клоппа выветрилась как будто вежливая улыбка, и профессорский палец безапелляционно ткнул в учительский стол.
— Впрочем, без разницы! В верхнем ящике пять стопок работ младших курсов, которые, мои ленивые друзья, мне нужно раздать завтра их авторам. А насколько эти авторы тупы, предстоит решить вам прямо сейчас. Приступайте! Шнеля, шнеля** — ну, чего вы на меня уставились?
— Но, да мы ведь… Профессор Клопп, мы проверили свою часть работ на каникулах, — попробовал, чисто для галочки, воспротивиться Вадим, сразу обеими руками вяло указывая на две высящиеся стопки макулатуры.
— Всё просто: вы проверили, я — нет! В отличие от вас, у меня по горло дел, и тратить своё бесценное время на за пять минут нацарапанные по мотивам зельеварения сказки малолетних бездарей мне совершенно неприемлемо. Поэтому перья наперевес и марш за стол. Если явятся две другие наши пигалицы — разрешаю им вас сменить. Если не явятся — кто-нибудь, наберёте их после по зудильнику и передадите, что они отчислены, — очень спокойно, доброжелательно и гортанно пропел Клопп. После чего одёрнул болтающуюся на нём как на чучеле крысиную жилетку, заложил руки за спину и через дверь выплыл из класса в неизвестном направлении. На винтовой металлической лестнице зазвенели удаляющиеся шаги.