========== Глава 3 ==========
Совещание должно было начаться через пятнадцать минут, и я решила, что успею выпить ещё один кофе. Закрывшись у себя в кабинете, я села за свой большой — почти во весь мой крохотный закуток — стол и ткнула в висящую над ним панель-монитор, запустила последние сводки аналитиков — за мерцающими строчками меня будет не так хорошо видно. Я достала фляжку, отвинтила крышку и налила в стакан виски с десертную ложку. Алкоголь, растворяясь в огненном кофе, испускал заманчивые пары, а память снова играла со мной злые шутки.
«Ты — ничтожество, которое не заслуживает ничего, кроме смерти».
Это была моя точка невозврата, моё дно, от которого я оттолкнулась. Слова Патрика так глубоко вросли в меня — слова, которые он сказал абсолютно осознанно, спокойно, взвешенно — что я начала этому верить.
Максвелл сразу заметил этот надлом: я стала халатнее относится к своим обязанностям и к технике безопасности, словно действительно хотела поскорее отмучиться. Тогда же у меня появилась эта фляжка, только вот заполняла её я гораздо чаще, чем раз в неделю. Именно тогда что-то во мне взбунтовалось, и я предложила Патрику развод. Патрик пообещал мне хрен, а не развод, а после хладнокровно и профессионально врезал мне ребром ладони под дых. Нет, он и раньше толкал меня в стену и хватал за руки, и я, вот же дура, относилась к этому, как к появлению сильных эмоций, но он никогда не бил меня, чтобы ударить.
Патрик не давал мне развода. Развод в одностороннем порядке был исключён. Я оказалась в западне, единственным выходом из которой для меня была смерть при исполнении.
Максвелл пригласил меня на обед к себе домой, задал прямой вопрос. Не сдержавшись, я вывалила на него всё. Два часа он слушал мои рыдания и гладил меня по голове, словно одну из своих дочерей, а после сказал мне несколько простых слов, но эти слова окрылили меня.
— Флоренс, ты отличный инспектор, талантливый и способный. Ты прекрасный, добрый, отзывчивый человек. Ты умная и красивая, Флоренс. И никто, никакой Патрик не сможет это отнять у тебя.
Он разработал план моего «освобождения» и отправил на больничный к психологу. Терапия помогла мне вернуть саму себя, несмотря на то, что моя «семейная жизнь» не прошла бесследно. Со мной остались воспоминания, «триггеры» и панические атаки, но этих врагов я теперь знала в лицо — я их понимала, принимала и могла теперь с ними бороться.
На мониторе замигал красный прямоугольник — вызывали на совещание. Я, взяв недопитый стакан, отправилась вниз, в зал переговоров.
Яркий свет, длинный стол и стеклянные стены настраивали на деловой лад и даже немного пугали: на совещаниях полагалось что-то говорить, а выступать на публику я не очень-то любила. Для того, чтобы высказываться, нужно иметь собственное мнение на той или иной счёт, а у меня оно начало проклёвываться совсем недавно. Оно напоминало мне слабое блеяние, а не мнение. С этим нужно было ещё много работать.
На совещании, как обычно, присутствовали Максвелл, Браунинг и Эдвард «Тед» Уилсон — глава боевой группы. Других докладчиков не было, значит, работаем в штатном режиме. Браунинг задумчиво вертел в руках ручку и, увидев меня, слегка приподнял уголки губ, Уилсон поприветствовал меня кивком головы. Похоже, я пришла последняя.
— Раз мы все в сборе, предлагаю начать, — произнёс Максвелл, удобнее усаживаясь на стуле.
Я давно заметила, что стул этот для старшего инспектора узковат: порой он садился то одним боком, то другим, выставлял вперёд то одну ногу, то другую, однако прекращать поглощение мучного и сладкого он не собирался. Это порой забавляло меня. Когда Максвелл снова сменил положение, я невольно прыснула и оглянулась, надеясь, что моё веселье никто не заметил, но натолкнулась на прямой, изучающий взгляд Браунинга. Ну и ладно.
— Дэмиан, что ты хотел сказать? — обратился к нему Максвелл, и тот сразу же переключил своё внимание с меня на старшего инспектора.
— Нам необходимо укрепление слепых зон на границе между Промежуточной и Мёртвой зонами. Я изучил статистику: за последние восемь месяцев в квадратах три и четыре чаще всего выходили из строя камеры слежения, в этих зонах между двумя камерами порядка трёхсот ярдов, это слишком много. Инфракрасные датчики отсутствуют, так как считается, что вероятность пересечения границы в этом радиусе мала. Я полагаю именно с этим связано проникновение в Мёртвую зону полгода назад.
Я помнила тот случай, он изрядно потрепал мне нервы. Нам и раньше попадались храбрые идиоты мечтавшие доказать, что океанская вода уже не токсична, и мы оцепили береговую линию только потому, что там теперь с молчаливого согласия Нового правительства проводятся эксперименты с людьми. История гласит, что люди всегда строили теории заговоров, и этих «разрушителей легенд» — обыкновенно бездельников или сопляков — мы ловили за шкирку в Промежуточной зоне, а после отправляли на трехнедельный карантин. Но те ребята лезли с конкретной целью — достать заражённый образец. Океанскую воду. На них были самопальные костюмы химзащиты, да и выглядела эта группка из трёх человек не настолько пугающе, чтобы мы могли принять их всерьёз. И мы просчитались.
Я в той вылазке не участвовала — проходила реабилитацию, но я следила за событиями вместе с техниками. У этих ребят было оружие. Крейг, парень из боевой группы прибыл в лабораторию в разгерметизированном костюме — с дыркой от пули. Через три недели он умер. Нарушители погибли на два дня раньше, впав перед этим в кому. Мы не смогли взять у них показания, не успели расколоть. Но одно мы знали почти наверняка: кому-то были нужны образцы с максимальной концентрацией токсинов — токсонит. Кому и для чего — выяснением этого занимались аналитики, они выдвинули два десятка теорий, ни одна из которых не внушало абсолютно никакого оптимизма. Внутри Подразделения мы назвали этот случай «Делом Крэйга». Так мы берегли память о погибшем коллеге.
Дэмиан Браунинг, по-видимому, прорабатывал один из таких сценариев.
— Хорошо, я выделю людей для…
«Внимание! Угроза заражения! Внимание! Угроза заражения!»
Ясный, концентрированный голос с потолка перебил Максвелла. За голосом последовала короткая сирена. Мы разом встали со своих мест, переглянулись. Послание повторилось, повторилась сирена, к какофонии звуков прибавился лёгкий пар, исходящий из датчиков противопожарной системы. Пар подавался для усиления эффекта паники. Чтобы натренировать нас с паникой справляться.
Это были учения. Они происходили раз в двадцать один день и были отработаны до автоматизма.
— Спокойно собираемся в коридоре и следуем в бункер, — скомандовал Максвелл, еле слышно буркнув, — раз уж такое дело.
Он не любил, когда прерывали совещания.
Я вышла из кабинета вслед за Максвеллом — Уилсон и Браунинг пропустили меня вперёд. В коридоре среди равнодушно-недовольных лиц ярко выделялось испуганное лицо Дебби Левицки. Эта «тренировка» была для неё первой. Я невольно усмехнулась, когда она подбежала к Браунингу и вцепилась ему в рукав. Это было мило. Мило смотреть со стороны на зарождающиеся отношения.
Мы выстроились организованной толпой по два человека в ряд. Со мной встал Уилсон. Что-то проговорив по коммутатору — наверное, своим парням на нижнем ярусе — он повернулся ко мне и озарил меня простоватой улыбкой техасского фермера. Если б в Техасе ещё были фермы. Следуя инструкции, мы оба приготовили пистолеты.
— Нам тоже не помешало бы оружие. Случись что, мой отдел пойдёт, как беззащитное стадо, — Браунинг, стоявший вместе с Левицки перед нами, обернулся. Его лицо пересекала хитрая ухмылка. Дебби взглянула на него снизу вверх с плохо скрываемым восхищением.
— Поранитесь ещё, — хохотнул в ответ Уилсон.
— Пока вы выпутываете пушки из своей аммуниции случится ещё одна Катастрофа, — Браунинг в долгу не остался, и я улыбнулась.
Я чувствовала, как в воздухе разливается лёгкое возбуждение с примесью командного духа — несмотря на то, что это были всего лишь учения, обстановка всё равно будоражила нервы. Никто не мог предположить, когда тренировки сменятся реальной угрозой, и это держало нас в тонусе. Особенно меня. Меня раздражал звук сирены, она пинком под зад выбрасывала меня из блаженного забытья в реальность, где от моих действий зависели жизни других. Я страшно боялась облажаться. Боялась остаться без прикрытия старшего инспектора и принимать определяющие решения самостоятельно. Но я знала что когда этот момент настанет, думать и боятся будет некогда, нужно будет действовать согласно инструкциям…
— Эй, а может решим этот спор на стрельбище? — пока я усиленно думала, анализировала и философствовала, Браунинг и Уилсон не прекращали подначивать друг друга. Яркий и горячий, словно факел, «душа нараспашку» Уилсон и Браунинг, напоминавший мне айсберг — блистающий на солнце кусок льда, основная часть которого скрыта за толщей тёмной воды — я удивлялась тому, насколько они разные и насколько легко находили общий язык. Хотя не такими уж и разными они были, оба те ещё занозы в заднице.
— Да не вопрос. С меня кофе, — Браунинг снова обернулся к нам. Мы шли по лестнице, я была на ступеньку выше, но, несмотря на это, главный аналитик всё равно загораживал мне обзор.
— Э-нет, дешевишь, — Уилсон погрозил ему пальцем. — «Скайлайн» против «Хантерс», два билета на первый ряд, а? Ещё остались, я знаю.
— По рукам.
Пока они обсуждали предстоящий баскетбольный матч, мы спустились на нулевой этаж, встретив две группы сотрудников с третьего и первого, двинулись вниз, в бункер.
Бункер защищал практически от любого вида угроз, кроме, наверное, взрыва атомной бомбы в непосредственной близости. К нему вела пологая лестница с длинными ступенями размером в два шага, по обеим сторонами алыми огнями мерцало бесперебойное освещение. Чертовски неудобная дрянь эта лестница — сделав один шаг, вместо двух, я, неловко топнув ногой, оступилась и впечаталась лицом в спину Браунинга. Он обернулся и придержал меня за локоть.
Я смутилась. Близкие контакты, особенно случайные, в нашей суровой реальности были явлением не слишком частым и не слишком желательным — привычка соблюдать дистанцию въелась в подкорку уже двум поколениям, рожденным после Катастрофы. Мне было ещё сложнее — после Патрика я своё личное пространство берегла ревностно, боясь, что любое прикосновения, словно по волшебству, снова превратит меня в бессловесную тряпку.
— Вот из-за таких и случается давка, — Браунинг легонько поддел меня, чтобы сбить неловкость, которая, я почти уверена, читалась на моём лице огромными буквами.
— Из-за кривоногих?
— Из-за паникующих.
— Ой, да брось. Где это я паникую? — я рассмеялась, прикрывая рот ладонью и несмело оглядываясь в поисках старшего инспектора. Мы, в конце концов, кризисную ситуацию отрабатываем, а не в цирк идём.
Я не заметила, как произошла рокировка — Дебби теперь шла, цепляясь за рукав Уилсона. Браунинг всё ещё придерживал меня чуть повыше локтя.
— Надо поменяться. А то Дебби обидится.
— С чего бы это?
С такой разницей в росте Браунингу пришлось наклониться ко мне, чтобы расслышать.
— Да ни с чего… — я пожала плечами и постаралась дистанцироваться. Перестав ощущать на себе его пальцы, я снова вернулась в свой плотный кокон, пусть и чуть растревоженный. Браунинг не был мне другом, даже приятелями нас было сложно назвать, несмотря на то, что мы были давно знакомы. Мы просто коллеги, которые могли перекинуться парой слов в обеденный перерыв или пошутить, поэтому намекать ему об интересе Дебби я сочла слишком фамильярным жестом. Да и подставлять саму Дебби, с детской искренностью мне доверившуюся, было бы подло. Пусть разбираются сами. А вообще, мне кажется, Браунингу нет до неё дела… А мне нет дела до обоих.
— Все добрались? — раскатистый бас Максвелла прогремел над потолком. — Прошу занять свои места и ждать указаний.
Мы рассредоточились — отдел к отделу, я к Максвеллу.
— Три с половиной минуты, отлично. Выживем, не помрём. — Он взглянул на свой коммутатор, где был запущен секундомер. Я довольно улыбнулась и, сложив на груди руки, осмотрела помещение, как подобает не самому последнему человеку в Подразделении. — Так, ребята. Тем, кто с нами недавно, объясняю — таким образом мы отрабатываем сценарий возникновения новой биологической угрозы. Угрозы, на пути которой стоим мы. Мы, Подразделение номер один Отдела по ликвидации последствий Катастрофы стоим на её пути, а за нашей спиной — человечество. Наша с вами задача — действовать максимально слаженно и быть готовыми к любому сценарию. А также, быть готовыми разгребать любое дерьмо. Остальное прочтёте в инструкции.
Как всегда, где-то на середине пафосно-возвышенной речи Максвелл сдулся и из грозного главнокомандующего откатился к себе самому — «отцу», строгому, вечно занятому, но сердечно переживающему за каждого из своих «детей». Максвелла уважали не за грозные окрики и штрафы, а за то, что он действительно был талантливым руководителем, умевшим сплотить, наставить и, если нужно, спасти.
— Браунинг, Уилсон, за мной.
Он хотел добить совещание. Меня он не позвал, значит, осталась техническая сторона дела, ознакомлюсь с протоколом позже.
Выбравшись из пахнущего застойным воздухом бункера, я сразу же отправилась на обед. Нервный голод я решила заглушить приличной порцией спагетти со сливочным сыром — в конце концов, размер моей задницы больше некому контролировать. Меня вообще больше некому контролировать. И это не могло не радовать.
========== Глава 4 ==========
«— Ты женщина, значит, ты слабее. Бессмысленно сопротивляться. Фло.
Патрик выплюнул моё имя с такой ненавистью, что мне стало страшно. Я боялась боли, которую может причинить его крепкий кулак.
Раньше мы часто боролись в шутку: Патрик тренировался каждый день, ему каждый день приходилось растаскивать буйствующих заключённых, от его физической формы зависело качество его работы, моя же подготовка была не настолько хороша — я уповала на пушку и мозги. И зря. Раньше Патрик шутя валял меня на полу в маленьком спортзале у себя в гараже, вроде бы натаскивая меня, а на деле лишь демонстрируя своё превосходство. И мне это нравилось — разгоряченные и потные, мы занимались сексом прямо на матах. Но со временем шутки закончились.
— Ты всего лишь баба. Слабая баба, которая выбрала не ту профессию.
— Ты сильный, да, только вот мозгов у тебя не хватает. Дальше надзирателя в тюряжке тебе не прыгнуть, — рявкнула я и сама испугалась собственного порыва. Я задела его больное место — достоинство. Я покусилась на мужскую гордость, хотя давно перестала считать его мужчиной. Он был мне мерзок после всего того, что я слышала в свой адрес, после того, самого первого удара, но я не признавалась себе в этом, мне казалось, что мир рухнет, если я пойму, что Патрика — моего первого и единственного, любовь всей моей жизни, — я больше не люблю.
Я испугалась, что теперь он врежет мне по-настоящему.
— Что ты сказала?
И он замахнулся. Я увернулась и, не совладав с инерцией, шлёпнулась на задницу. Патрик замахнулся ладонью, чтобы врезать мне по уху. Я свернулась калачиком, закрыла голову, стиснула зубы. Почему я не ушла раньше? Что я хотела доказать? Я хотела достучаться, добиться того, чтобы он понял — так нельзя. Я хотела, чтобы он признал свои ошибки. Дьявол, как же глупа и наивна я была! Патрик был непрошибаем, как бетонная стена, и всё, чего я добилась — очередная оплеуха — мне, лежачей! — и унизительный пинок под зад.
— Отрастила жопу.
Я соблюдала размер «жопы», вечно недоедая, а порой и пошатываясь от слабости, я почти не ходила в спортзал при Подразделении, потому что ему не нравилась моя слишком «крепкая» фигура и количество мужчин вокруг, но и этого ему было недостаточно. Со злости я ударила его под коленку, и на четвереньках, потом на ногах удрала прочь из гаража, наверх, в гостиную, туда, где установлены камеры. Я слышала грязные слова и топот ног за моей спиной. Мне никогда ещё не было так страшно.