Но в его голосе уверенности не было, и я тихо заплакала. Прошептала ему:
– Прости меня! Я была плохой женой…
– Ты была самой лучшей женой на свете! И я счастлив, что встретил тебя.
Но я все равно чувствовала себя безмерно виноватой перед ним – впервые за столько лет. Прижалась к нему, не в силах остановить слёзы.
– Саша, пора! – он мягко отодвинул меня и подошел к кровати, где спала дочка, осторожно приподнял Еленку, завернул в ватное одеяло…
…Мы не рискнули выходить через коридор. Страх быть услышанными соседями заставил нас осторожничать. Если нас начнут искать, первыми, кто будет опрошен, станут именно они. Кто знает, что последует после этого.
Город не освещался уже много лет. Поэтому шанс не быть замеченными был большим. Мы еще в комнате договорились: ни слова на улице, ни звука. Но все равно – сильно рисковали: нас мог заметить ночной патруль.
Матвей вылез первым – через окно, принял на руки Елесю, помог выбраться нам. Он пошёл вперед, неся дочку на руках. Мы бесшумно шли следом.
Когда сели в автомобиль, муж исчез в темноте. Через минут семь появился из двери дома, на крыльце. Уже по дороге объяснил, что сделал это из предосторожности. Пусть думают: он привел жену и дочь к родственникам, а сам отправился на работу. Так уже было раньше; если кто его и заметил, вряд ли удивился.
Теперь окно было закрыто изнутри… Если нас хватятся, будет загадка для «товарищей», как мы испарились из комнаты.
Матвей привез нас не на станцию, а на какой-то железнодорожный пункт, где стояли только товарняки. У одного из паровозов мы остановились.
Матвей передал безмятежно спавшую Еленку в руки тете, потянулся к закрытой двери и пару раз стукнул. Та тут же открылась. Тихим голосом муж произнес:
– Это я.
И тут же, подхватив Гертруду под мышки, подсадил на высокую подножку. Следом взял из тетиных рук дочку, заглянул в ее личико, легко поцеловал, прижался на мгновение щекой, а затем торопливо протянул ребенка вверх. Чьи-то руки приняли девочку. Потом последовала тетина очередь…
И вот мы остались вдвоем на платформе. В моем горле запершило, и я почувствовала, что слезы бесшумно полились по щекам. Но было так темно, наверняка Матвей этого не заметил. Что творилось в моей душе, описать трудно. Столько разных чувств смешалось воедино… Страх, тоска, беспомощность, вина… И еще что-то новое, проснувшееся во мне к Матвею – чувство неизбежности, бессилие перед разлукой. Я поняла, что впервые в жизни совсем не хочу расставаться с ним, не хочу уезжать без него!
То, о чем думала, о том и сказала:
– Матвей! Поехали с нами.
– Нет, Сашенька! Мне еще вас прикрывать надо. Если и я исчезну, боюсь, начнут искать. А так… Я попробую притвориться, что вы уехали к родственникам. А ты – береги себя, и Леночку… Пора, Саша. Опасно здесь стоять. Давай … прощаться.
Он прижал меня к груди, потом поднял голову, поцеловал в губы. Крепко-крепко.
Сердце мое билось, как сумасшедшее. Мне тяжело было дышать. Я обхватила его за шею и прошептала свою тайну:
– У нас будет ребенок!
– Что?! – он услышал, но переспросил.
– Надеюсь, мальчик. Я назову его Никитой. Ты не возражаешь?
Он мотнул головой, прижал меня к себе и прошептал:
– Теперь я просто обязан выжить!
Из паровоза показалась голова. В темноте разглядеть лицо было невозможно. Но голос показался знакомым:
– Матвей, время! Скоро светать начнет. Рабочие придут в депо.
Матвей оторвал меня от себя, подхватил на руки и подсадил наверх.
– Я найду вас, – были последние его слова.
Машинист отодвинул меня вглубь и торопливо закрыл двери. Я бросилась к окну…
Матвей стоял внизу, с задранной вверх головой. Потом только раз махнул рукой и тут же зашагал прочь. Наверно, он боялся, что кто-то может увидеть его здесь. Прижавшись к холодному стеклу, я смотрела в маленькое, грязное окошко до тех пор, пока он не исчез в темноте.
Потом закрыла глаза. Почувствовала, что состав тронулся, медленно, а потом все быстрей и быстрей застучали колеса по рельсам.
– Сашенька! – услышала я голос тети и вернулась в реальность. Обернулась. Увидела, что мы в будке машиниста. Он не смотрит на нас – занят, стоит, повернувшись к нам спиной, а лицом к лобовому стеклу. Тетя держит на руках Елесю. Рядом стоит Гертруда и глядит на меня.
– Все наладится!.. Я надеюсь…
Таким образом, она попыталась успокоить меня, хотя в ее голосе сильной надежды я не ощутила.
– Нам предстоит трудный и долгий путь. Мы должны быть сильными, – тихо произнесла тётя…
Каково же было моё удивление, когда я узнала в машинисте Васю Краюшкина! Вот кто оказался Матвеев друг! Всё же мир тесен – разве можно было даже предположить, что я встречу своего друга детства при таких обстоятельствах?..
Вася пояснил нам, что ему пришлось отказаться от напарника, когда Матвей попросил, никому не сообщая, взять на поезд его семью. Напарнику было сказано, что Вася неожиданно получил ученика – обучать профессии машиниста. Его постоянный помощник вдруг обрадовался: у него как раз тёща расхворалась, а жена была на сносях – вот-вот родить должна. Оставлять семейство почти на полмесяца, а то и больше, без мужика в доме ему бы не хотелось…
– Так что, Сашенька, придется тебе научиться управлять этой махиной.
– Мне? – испуганно переспросила я, догадавшись, что мой друг детства говорит о поезде.
– Не волнуйся. Мне твоя помощь нужна будет только для того, чтобы отсыпаться. Я же не могу ехать несколько суток пути без сна!.. Там, в подсобке, одежда моего напарника. Переоденься. Мы испачкаем тебе лицо в саже, чтобы никто не догадался, что ты – девушка. На станциях старайся играть мужскую роль: будь погрубее, меняй голос. А твои будут сидеть в подсобке безвылазно. Придется потерпеть без свежего воздуха. Им показываться наружу никак нельзя…
Так началось наше путешествие к городу Харбину.
Впервые мне пришлось работать физически и очень тяжело. Но я терпела. Единственное, чего боялась – потерять ребенка, о котором до сих пор не знали ни тётя, ни Гертруда. И действительно, опасения были не напрасны. В кабине машиниста было очень пыльно. Я, интуитивно чувствуя, что это может навредить малышу, закрывала нижнюю часть лица влажным лоскутом ситца, чтобы хоть как-то прочистить воздух. Но Вася со своей работой научился спать по чуть-чуть и, проснувшись, немедленно подменял меня.
Чтобы не пугать Гертруду и тетю Тамару, я решила повременить сообщать им свою секретную новость.
Пока я работала, мои мысли были с Матвеем. Где он сейчас? Жив ли? А вдруг нас уже ищут? С опаской выглядывала на станциях из окна: вдруг увижу вооруженных людей, идущих суровой толпой к паровозу!
Вася на некоторых станциях закрывал кабину паровоза и бежал купить продуктов. Старался набирать сразу побольше, чтобы оставлять нас одних как можно реже. Мы сидели тихонечко: и в окна не выглядывали, и на любые стуки в дверь не отвечали.
…Однажды я спросила друга детства:
– Вася, а почему ты согласился помочь Матвею? Ведь ты нам помогаешь, а мы, вроде как, сейчас враги советской власти…
– Если бы я знал, что ты его жена – ни минуты бы не промедлил согласиться. А так, честно говоря, сначала засомневался. Но Матвей – он хороший. Он не из тех, кто за спиной плохое сделает…
Он помолчал, а потом стал говорить, и стало понятно: выговаривается он мне о давно наболевшем:
– …Знаешь, многое, что сейчас делается, мне не нравится. Не так я представлял себе новую жизнь. Вот и согласился потому, что Матвей – из таких, кто действительно должен строить светлое будущее. Он честный, порядочный, не подставит тебя, не предаст…
Мне было приятно слышать такие слова о своем муже.
– А о плохом он попросить меня бы не мог, – продолжал Вася.
– Ты изменился, Вася, – почти шепотом сказала я, вглядываясь в лицо своего друга детства.
Оно действительно полностью поменялось. Я даже сейчас удивлялась, как вообще могла его узнать. Это было лицо взрослого мужчины, повидавшего в жизни много такого, отчего детство и юность уходят безвозвратно. Обозначились морщины вокруг глаз и на лбу. Щеки впали, и из-за этого вокруг рта образовались складки… А ведь ему только двадцать один год.
– Ты тоже, Саша. Если бы я тебя встретил на улице, наверно, не узнал.
Я даже испугалась. Неужели и я выгляжу как взрослая женщина?
Вася продолжал:
– Ты очень сильно похудела. Щечки с румянцем исчезли, в глазах искринки погасли… Ты когда в последний раз улыбалась?
– Недавно… когда тебя увидела, – пошутила я, и мы тихо засмеялись….
Тетя нашла мой дневник. И попросила сжечь его.
– Не дай Бог, кто-то найдет. Я так понимаю, что ты сюда все откровенно записывала?
Выбрасывать мне эту тетрадь жалко. Она как частица моей жизни. Пусть – грустная. Но моя.
Поэтому спрячу-ка я дневник получше. А дальше – видно будет…
Эта запись была последней…
Глава 18. Свидания, свидания, свидания…
– Какая грустная история! – сказала я, дочитав тетрадь до конца. – Значит, это ваша мама? Но здесь опять не всё. Что же с ней дальше случилось?
Старушка оторвала глаза от страницы и приложила палец к губам:
– Позволь и мне дочитать, – попросила она, и я увидела слёзы в бороздках ее глубоких морщин на лице.
И снова квартира погрузилась в тишину, только листочки дневника шуршали, когда Мария Матвеевна перелистывала их.
Я, предоставленная себе, задумалась. А почему она Мария? Ведь дочку Саши звали Еленой. Но она «Матвеевна». Значит, все-таки дочь Матвея… Ладно, спрошу позднее.
Я посмотрела на «Девушку у окна». Похожа ли Мария на свою мать? Перевела взгляд на старушку. Лицо покрыто морщинами, красные от слез щеки, седые волосы… Очень трудно понять. Старость полностью меняет внешность человека.
Сколько у меня вопросов – не сосчитать! Ох, как трудно дождаться возможности начать задавать их.
…Наконец Мария Матвеевна подняла голову. Поглядев на портрет молодой матери, тяжело вздохнула каким-то своим мыслям. Потом перевела взгляд на меня. По ее туманному взору было понятно, что она все еще думами там, в двадцатом веке, когда её мама Саша была молодой. Я не стала торопить старушку, понимая, что она чувствует…
Она заговорила первой:
– Моя мама как-то рассказала историю о картинах, подаренных ей в молодости. Она не объясняла, кто их подарил. Просто поведала, что там, в России, остался ее дневник в рамке картины. Я начала расспрашивать маму. Понадобилось немало времени, чтобы выудить из нее хотя бы часть информации…
Мария Матвеевна вздохнула:
– Это произошло так давно! Я была молодой, энергичной… Мне во что бы то ни стало захотелось найти дневник и узнать все мамины тайны… Но на это ушли годы!.. И вот я нашла и картины, и дневники. Я так счастлива!
Меня очень подмывало спросить: как она украла картины и что собирается с ними делать? Но начала я с более тактичного вопроса:
– Мария Матвеевна! А что вы собираетесь делать с картинами?
Она посмотрела на меня своими ясными честными глазами, улыбнулась легкой мечтательной улыбкой и ответила:
– Отвезу их домой, в Швейцарию!
– Но как?!
Этот вопрос включал в себя несколько подвопросов, которые я тут же выдала:
– В Швейцарию? Вы там живете? А как же вы собираетесь пересекать границу? С ворованными картинами… Забыли о таможне?
Но Мария Матвеевна все еще была в своем мире грез.
На мои вопросы ответила легко, нисколько не задумываясь:
– На машине… Я на машине сюда приехала.
Ничего себе бабуля! Ворует картины, ездит за рулем. Прямо Джеймс Бонд в юбке. Только с седыми волосами и с морщинистым лицом. Ох, как бы мне хотелось в старческом возрасте иметь такой же характер!
– Но если вы в не курсе… картины разыскивает полиция! Я понимаю, что для вас эти картины – семейная реликвия. Но для полиции данное происшествие – без вариантов – называется воровством. Тем более, что картины пропали из музея. Ну, а то, что хранится в музее, является исторической или художественной ценностью и принадлежит государству.
– Я понимаю, дорогая моя! Но они – часть истории нашей семьи. Да, мой отец в порыве чувств отнёс их однажды в музей и оставил в коридоре. Вы же читали об этом. Но они всё равно по праву принадлежат нам… Вот только эту картину я не возьму, – она ткнула пальцем в автопортрет художника. – Пусть остаётся в музее. Дарю!
«Кто, интересно, ее туда отнесёт?» – нервно подумала я, вспомнив свои недавние злоключения.
Резко зазвонил телефон, и мы обе вздрогнули…
Я взяла трубку.
– Алло!
– Сенечка! Это – Матрена Ивановна!.. Ты не забыла о свидании? Через час мой сын ждет тебя в кафе «Сюрприз»… Ну, пока. Потом поболтаем. Мне некогда.
И она тут же отключилась.
Все произошло слишком быстро. Я даже сначала не сразу сообразила: какая Матрена Ивановна, с каким сыном она договорилась (в моей голове в данный момент были необычная бабулька и украденные ею картины). Потом вспомнила. Глеб!.. (Или не Глеб?)
Как я могла вообще подумать, что Глеб – участник преступления! Конечно же, нет! Все это – глупая и неприятная ошибка! А виновница всего – вот эта старушка-одуванчик, которая сидит на нашем диване и выжидательно, с улыбкой, смотрит в мою сторону… Странно, но меня это больше не злит…
– Я – сейчас! – сказала я и помчалась в ванную.
Мне нужно было хотя бы пять минут побыть одной, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию.
Итак, виновница найдена. Что с ней делать теперь – ума не приложу. И что делать с картинами, которые, как не крути, музейные экспонаты, тоже не знаю. Ладно, сейчас я пойду на свидание. Оставить мне бабульку в нашей квартире или нет? А почему бы и нет? Честно сказать, я бы уже с удовольствием свернула эту приключенческую эпопею. Всем известно, пусть редко, но иногда случается, что проблемы решаются самостоятельно, без нашего участия. Вдруг за время моего отсутствия исчезнут и картины, и старушка. А дальше пусть полиция делает свою работу – то есть ищет преступников. Ну, просто идеальное решение созрело в моей голове!
Я, окрыленная, вылетела из ванны.
– Мария Матвеевна! Мне нужно отбежать на час или два… А может, на три… Вы тут располагайтесь, не стесняйтесь.
– А вы куда, дорогая? – приветливо улыбаясь, спросила она.
(Ох, уж это старое поколение! «Вы»… Но как приятно звучит!)
– Мне нужно встретиться с одним человеком.
– Свидание с мужчиной?
Я слегка смутилась:
– Ну, вроде того.
– По твоей реакции вижу, что он тебе нравится…
Я убежала в спальню переодеваться, оставив бабушку сидеть на диване в зале.
Если тот, к кому я иду на свидание, – Глеб, мне абсолютно не все равно, как я буду выглядеть.
Начала примерять все мои лучшие платья. После пятой примерки наконец определилась. Достала также новые босоножки.
Вышла из спальни к большому зеркалу в зале. Бабушка Мария Матвеевна с любопытством посмотрела на меня, преобразившуюся. Так как спросить было больше некого, я обратилась к ней:
– Как вы думаете: не очень бледно?
– ТВОЙ мужчина заметит тебя любой: и бледной, и яркой. Ему важно другое.
«Много вы понимаете! – с досадой подумала я. – Времена изменились. Сейчас мужчины обращают внимание только на ярких. Если перед их носом не помахать красной тряпкой, они даже не заметят».