— Защищайся, — из тени выступил Глозель с двумя мечами, один протягивал ей, держа за лезвие. Сьюзен смерила его взглядом, быстро нагнулась, расстегнула туфли, шагнула вперед и взялась за рукоять. Она не любила мечи и сабли, предпочитая лук и кинжал, но даже король Эдмунд не побеждал ее с легкостью. Сьюзен помнила, что Глозель побеждает выносливостью и сменой рук, значит, победить его надо до того, как она устанет. Он тельмарин и не ждет, что женщина будет уметь сражаться.
Он ждал. Видимо, Питер просветил его насчет нарнийских обычаев. Сьюзен была намного слабее, но и легче, потому всполохом металась перед Глозелем в своем алом платье, заставляя его крутиться на месте и отступать — она пользовалась тем, что он не бьется в полную силу, боится ее задеть; сама она нисколько не опасалась, понимая, что воин его мастерства никогда не позволит до себя дотронуться. И Глозель отступал. Вверх по лестнице, где его рост снова играл против него, но, заигравшись, Сьюзен неудачно шагнула по ступеньке и подскользнулась, Глозель мгновенно перебросил меч в левую руку и схватил Сьюзен за локоть, рванул на себя.
— Мы слишком близко, чтобы продолжать поединок, — заметила Сьюзен. — Сдавайтесь, генерал. Вам не впервой.
— Отчего же, — Глозель поднял бровь. — В прошлый раз битва окончилась без меня, а очнулся я уже в новой стране.
— Разве? — Сьюзен попыталась вспомнить, но точно, Глозеля она видела в ходе битвы и во время благословения Аслана.
— Я обязан Каспиану и вашей сестре, — отозвался Глозель. — Каспиан отправился на мои поиски в лес, а ваша сестра исцелила меня. Я был удивлен, когда понял, что жив.
— Ты был ранен? — Сьюзен села на ступеньку, потянула его за собой, положила меч рядом.
— Корни деревьев проросли сквозь меня, — проговорил Глозель. — Чем наглядно показали несостоятельность мнения, что древние легенды чаще всего не имеют под собой подоплеки. В тельмарской школе меня учили, что живые деревья из летописей — это особые способы маскировки нарнийских диверсионных отрядов. Пробел в моем образовании был заполнен… несколько болезненно.
— Я не знала, — растерянно сказала Сьюзен; его попытки шутить над тем, что с ним произошло, ставили ее в тупик. Она и не думала даже о том, что творилось с ранеными тельмаринами. — Каспиан искал тебя, потому что ты его спас?
— Я его не убил. Это другое, — он глянул на нее и усмехнулся. — Вот только не надо меня жалеть.
— Жалость — это к Люси, — возразила Сьюзан.
— Но именно тебя назвали великодушной, — Глозель лег на спину на ступеньки. Сьюзен это казалось диким: сочетание изысканных манер двора и подобное поведение, напомнившее Шасту, когда тот впервые оказался во дворце. У Тельмара другая культура, напомнила себе Сьюзен. И у американцев тоже.
========== Часть 3 ==========
Сьюзен, как в детстве, с любопытством побежала по коридорам, чтобы осмотреться, ведь о человеке столько может рассказать внутреннее убранство жилища! Впрочем, сама она не хотела бы, чтобы кто-то судил ее по той крохотной комнате, в которой ей приходилось жить, гораздо лучше было бы проводить по комнатам и галереям Кэр Параваля. В доме у Глозеля пусто, это самое первое впечатление, и Сьюзен было неуютно заглядывать в голые комнаты. В доме профессора Керка пустой стояла лишь одна комната, в которой и находился укрытый белой тканью платяной шкаф; Пэвенси всегда жили в маленьких домах, набитых памятными вещами. У него здесь ничего нет поистине дорогого и личного, сказала про себя Сьюзен. Только оружие да три кольца, оставшиеся на его пальцах при перемещении из Нарнии — перстень генерала, кольцо с родовым гербом и тархистанское, исписанное изнутри восхвалениями богине Таш: символ того, что под его командованием находились наемные войска из Ташбаана. Она как-то спрашивала у него о том, почему Тархистан прислал войско, ведь потомки Тисрока не подчинялись нарнийским королям. Глозель, неприятно усмехнувшись, ответил, что это неподчинение дорого стоило Ташбаану, и наемники — лишь малая часть платы за иллюзию независимости: власть Тельмара при королях была незыблемой и безграничной. Глозель следовал за гостьей по дому, и хотя Сьюзен бежала, а он не торопился, он почему-то не отставал от нее ни на шаг.
Они оказались в спальне, и Сьюзен сама закрыла дверь за ними обоими и обернулась, прямо взглянув Глозелю в глаза. Она не заходила так далеко прежде: романы заканчивались для нее всегда в гостиных чужих домов за светской беседой, пронизанной нитями намеков, но с тельмарином недосказанностям не было места — все чувства, ощущения, мысли были слишком чистыми, дистиллированными, без малейшего налета здешней цивилизации. Они знали слишком много, чтобы им была позволена такая роскошь, как ложь: тысячелетняя королева и неверный военачальник, унаследовавший от своих предков-пиратов гораздо больше, чем могло бы показаться.
Глозель неслышно переступил с ноги на ногу, потом протянул Сьюзен руку, и когда та вложила свою ладонь в его, закрутил ее, как в танце, и прижал к себе.
— Ты слишком храбрая для королевы, — сказал он. — Второй раз подряд принимаешь мой вызов.
— Для королевы Тельмара — может быть и слишком, — в тон ему отозвалась Сьюзен и потянулась наверх, чтобы его поцеловать. Он снял со Сьюзен платье через голову, не обратив внимания за застежки и пуговицы, провел кончиками пальцев по ее талии, осмотрел плечи, и Сьюзен показалось, что с таким видом на рынке выбирают лошадей, о чем она Глозелю немедленно и сказала. Тот только усмехнулся и мотнул головой:
— На тебе нет отметин и шрамов, — сказал он. — Тебя берегли, это правильно. Теперь тебя беречь буду я.
Сьюзен никогда прежде не была с мужчиной, ей всегда хотелось, чтобы первым был кто-то особенный, а когда она правила Нарнией, кругом было слишком мало людей, а из правителей, достойных ее и ее титула, ей никто не нравился. Они никогда не обсуждали в кругу семьи, но Сьюзен знала о том, что Питер и Эдмунд, вернувшись из похода на великанов и с переговоров с морскими жителями, почему-то почти месяц друг на друга не глядели, а Люси по секрету сказала Сьюзен, будто Питер повстречал дочь колдуна, и потому поход так затянулся, а Эдмунд несколько недель не вылезал из моря, и две русалки приняли человеческий облик.
— Две? — недоверчиво переспросила Сьюзен, зная, что те становятся похожими на людей только в случае истинной любви.
— Ну… у морских жителей гаремы… — неуверенно протянула Люси. Сама она пропадала в лесу не только из-за дружбы с фавнами; ее ждал лесной дух, воплощенная суть Западного леса, высокий, золотоволосый и золотоглазый, с черной, как первозданная тьма, кожей. Королева Люси, как и ее сестра, отвергала предложения принцев одного за другим, но не потому, что те ей не нравились. Она их не видела, не замечала — ведь при входе в лес ее встречал теплый искрящийся взгляд существа, помнящего становление самой Нарнии.
Он не вспомнил Люси, когда четверо древних монархов прибыли помочь Каспиану. Древний дух озлобился, одичал; пробужденный Асланом, он защищал Люси, двинув в бой целый лес — но больше ее не любил, он ее не помнил, а когда та, стоя рядом с Львом, окликнула его, не соткался из теней черный силуэт, не блеснул золотой взгляд. Лес пробудился, но не был прежним.
— Его больше нет здесь, Люси, — проговорил Аслан. — Но в моей стране находится истинный Великий лес, и когда-нибудь ты войдешь в него. Помни, что даже не помня тебя, он тебя защищает.
Потому Люси было так сложно решить в конце путешествия «Покорителя Зари», вернуться ли в Англию или отправиться дальше, в страну Аслана. Не будет ли промедление предательством по отношению к ее любимому?
— Это твое решение, Люси, — ответил Лев. — Он будет знать о том, что ты могла прийти к нему сейчас. Но в моей стране нет времени, и тысяча лет ожидания равна мгновению, и мгновение длится века. В твоем мире тебя ждут брат и сестра. Эдмунд последует за тобой, куда бы ты ни пошла, и отправившись в мою страну, ты заберешь и его.
— Я не могу решать… за него, — прошептала Люси.
— Можешь и должна, — Аслан смотрел на нее ласково. — И ты уже решила.
— Это было верное решение? — тоскливо спросила Люси.
— И да, и нет. Люси, это твое решение.
— Скажи ему, что я приду, — торопливо сказала она. — Скажи, что я думаю о нем.
Сьюзен знала об отношениях братьев и сестры, но сама так не могла. Ей нужен был человек, непременно человек, но в своем мире люди оказывались слишком пресными. В них не было ни тайн, ни величия, а еще Сьюзен начинала стыдиться того, что у нее эти тайны и величие были, она не могла принять это знание, как сделали профессор и ее братья и сестра, не могла смириться с тем, что здесь она не проживет жизнь, а просто подождет, пока Нарния не призовет ее снова.
Сьюзен стянула с Глозеля рубашку и замерла, разглядывая шрамы и татуировки, потом подняла руку, выронив рубашку на пол, и провела пальцем по самому глубокому рубцу на сгибе плеча и шеи.
— Тебе пытались отрубить голову? — спросила она.
— Откуда ты знаешь? — нахмурился Глозель. — О, так ты наугад сказала. Проклятие.
— Расскажешь потом, — она коснулась татуировки. В отличие от шрамов, разрисованная узорами и письменами кожа казалась гладкой. — А это…?
— Из Тебефа. Я жил в нем четыре года.
— Священный знак Таш, — Сьюзен присмотрелась к вытатуированному на груди схематичному изображению храма и жертвенника, вспомнила, что на таком тархистанцы приносили человеческие жертвы, но не вздрогнула даже. — Ты служил ей?
— Тархистанские войны из корпуса Ташбаана никогда не приняли бы меня командующим, не стань я отчасти одним из них, но я всегда служил королям, а не богам, — отозвался Глозель, глядя на нее сверху вниз. Его удивляло, что Сьюзен совершенно не стеснялась собственной наготы, но и не вела себя нарочито безразлично, что выдавало бы ее волнение. Нет, Сьюзен настолько была уверена в себе и собственной безопасности рядом с ним, что не ощущала и тени стыда или смущения.
— А сейчас? У тебя нет короля. Ты перешел в американскую армию, а Питер тебе не король, ты никогда не был нарнийским лордом.
— Ты моя королева, — сказал Глозель, и Сьюзен провела ладонями по его рукам от кистей до плеч и обняла.
Сьюзен много раз обсуждала с подругами их истории и теоретически знала, чего ожидать от собственного тела, но не почувствовала ни описанного ими под смущенное хихиканье жара в животе, ни потери разума от страсти. Были тепло и нежная дрожь, почти незаметная, и чувство, что кожа стала совсем тонкой, словно растаяла от прикосновений его рук, из-за чего все происходящее ощущалось сильнее. Он тысячи раз накрывал ее ладонь своей, когда шел с ней по проспектам или сидел рядом в университетской библиотеке, но сейчас, когда он переплел с ней пальцы, заводя ее руку за голову, по коже до локтя пробежали мурашки. Сьюзен помнила, что ей рассказывали — парни сразу тянутся к груди, пользуясь тем, что теперь можно, но у него явно были другие предпочтения: зажав одну ее руку в своей и ей же приподнимая ей голову, он положил вторую ей на горло, чувствуя пальцами, как бьется жилка. Он больше подходил Сьюзен, чем сама Сьюзен, и не могло быть иначе; Аслан, открыв для нее и ее братьев и сестры созданный им мир, сломал жизни всех четверых, обрекая на одиночество в собственной вселенной. Впрочем, не Сьюзен было жаловаться — ей самой он сделал царский подарок: не случайно же Глозель отправился именно на поле боя, в определенный момент времени, причем один.
Сьюзен судорожно вздохнула, зажмуриваясь; они могли бы находиться в Нарнии, в роскошной спальне старшей королевы в Кэр Паравале — Сьюзен даже не вспомнила, что замок разрушен, что она сама ходила среди руин — но вряд ли она была бы более счастлива там. Глозель почувствовал, как Сьюзен погладила его по щеке и поцеловала в подбородок, потом легко вывернулась из-под него, хотя он держал ее крепко, и села, даже не думая прикрыться одеялом или руками. Волосы, тщательно завитые и убранные в сложную прическу, растрепались и рассыпались по плечам, оказавшись гораздо длиннее, чем ему казалось раньше. Сьюзен, кажется, чего-то ждала, но он не мог понять, чего именно. Мог ли он подумать когда-то, что сама королева Нарнии, владычица Одиноких Островов и леди Кэр Параваля окажется в его постели и будет смотреть на него в сумраке светлыми глазами цвета летнего неба над Тебефом, городом его юности, сделавшим его тем, кто он есть? Теперь тем, кто он есть, его делает Сьюзен, не позволяя забыть, кто он, откуда пришел и кому теперь хранит верность.
— Ты ушел, чтобы не служить владыке Нарнии, — тихо сказала Сьюзен, внезапно вспомнив о Каспиане и удивившись этому. Его образ поблек в мыслях, она даже теперь не была уверена, что вспоминает его достоверно. — Ты не знал, что мы тоже исчезнем, и не хотел оставаться при правлении короля не из тельмарин?
— Ничто не держало меня там, — ответил Глозель. — Мир, в котором я занимал одно из первых мест, перевернулся с ног на голову. Проще начать с чистого листа в мире, где никто не знает меня, чем стать подозреваемым до самой смерти. Правая рука короля Мираза… Мой король, как бы я к нему ни относился, умер, мой кузен убил его и сам распрощался с жизнью. Я не был женат и не думаю, что у меня есть дети. Мы с Каспианом отдали друг другу долги.
— Долги? Я думала, ты не убил его, а он привел Люси.
— Я учил его воинскому искусству несколько лет, — усмехнулся Глозель, проводя рукой по бедру Сьюзен, и та легла рядом, потянув на себя одеяло. — Пусть формально я уже не был его наставником, когда мне приказали его убить, я все равно считал его своим учеником, потому ему больше не стоило испытывать ко мне чувство благодарности. Первый закрытый долг. Я гнался за ним в лесу, но повременил с приказом стрелять во дворе замка, из-за чего он ушел живым. Второй долг. Он украл оружие именно у моих солдат — я не обличил ложь моего короля, очерняющую принца. Третий. Он не убил меня в замке, хотя знал, где мои покои, и что я сплю как убитый, да во время нападения на замок меня едва разбудил Мираз после того, как вы устроили ему сцену в его же собственной спальне. Я заставил Мираза принять вызов твоего брата; поверь, Каспиана он бы одолел. Наверное, не судьба нам пасть от рук друг друга.
— А если бы нет? — Сьюзен перевернулась на живот и обняла подушку. — Если бы все пошло по-другому, ты бы смог его убить. Каким было бы твое будущее?
— Если в нем нет того, что мы лежим в одной постели, то плохим, — отозвался тельмарин, опустив тяжелую горячую руку ей на спину. — Я ни о чем не жалею. Только если о том, что не выкрал тебя с праздничного пира, но я был в лазарете, у меня есть оправдание.
— Я так хочу здесь остаться, — сказала Сьюзан, горько вздохнула и выбралась из-под одеяла, подняла платье, встряхнула, держа на вытянутых руках. Глозель прекрасно понимал, что если бы она планировала остаться, она бы так и сказала, а она лишь сказала, что хочет, потому смотрел молча, как она одевается. Сьюзен мысленно благодарила все высшие силы, что он ничего не говорит и не делает ситуацию хуже, не портит чудесный вечер. Прическу не спасти, потому чтобы просто дойти до дома, Сьюзен заплела косу, потом повернулась к кровати.
— Ты обещал рассказать мне про тархистанский город. Завтра, хорошо? — напомнила она и исчезла, он не стал ее провожать, оставшись в постели в одиночестве.
Питера она встретила на улице, ведущей к дому; тот узнал ее издали, подбежал.
— Ты почему так поздно, темно уже!
Сьюзен подлезла к нему под руку и обняла за пояс, он растерянно обнял в ответ: Сьюзен не любила обниматься, говорила, что помнет платье, испортит укладку…
— Почему Аслан решил, что мы выросли? — внезапно спросила Сьюзен, не обратив внимания на его слова.
— Он сказал, что мы всему научились, — ответил Питер. — Разве нет?
— Нет, — сказала Сьюзен. — Я учусь здесь.
— Мы получили все, что Нарния могла дать нам, — пояснил свои слова Питер. — Больше не было ничего, что тот мир мог предложить. Мы были правителями, выигрывали битвы, но пока мы там, у Нарнии не будет… новой истории. Смотри, мы исчезли, пришли тельмарины, страна стала совсем другой. Мы ушли снова, и теперь правит Каспиан, а если бы мы остались…