Мерант верит в чудеса - Алер Нора 2 стр.


— Представляю, как бы удивились люди, увидев знаменитость, прыгающую по лужам.

— Да, — Мерант улыбается. — Сколько лет прошло, а это не забудется никогда. Школа мадам Маури.

— Мы тогда были совсем маленькими и такими счастливыми…

— В детстве легко быть счастливым. Легко всюду видеть чудеса. Дети умеют их находить там, где другим и в голову не придёт искать.

Младшие ученицы балетных классов балуются, скользя босиком по полу. Одна девочка проезжает по полу дальше других и на большой скорости врезается в спину уборщицы, чьим трудом и появилась детская забава. Вода из ведра растекается по всему полу, а уборщица едва не падает.

Мерант замирает.

Он не видит её лица, но знает, что увидит, когда она повернётся, чтобы собрать воду в ведро. Земля уходит из-под ног. Ему кажется, что он сам сейчас поскользнётся и упадёт.

— Одетта, — вырывается у него из горла. Розита стыдливо опускает глаза.

— Она отказалась от всякой помощи. Новая дирекция дала ей только такую работу, а от тётиной протекции она отказалась. Ты же знаешь её лучше всех нас… Я знала, если напишу тебе, ты сорвёшься с гастролей, а тётя сказала, что тебе не стоит отказываться от танцев, когда Одетта тебя не просит и не ждёт…

Мерант шагает по мокрому полу. Ни одного всплеска воды, как и учила мадам Маури.

Она на коленях вытирает воду. Чем он ближе, тем суетливее её движения, отгоняющие воду. Словно, если не будет воды, не будет воспоминаний. Но даже идеально сухой пол отражает почти так же хорошо, как зеркало. Мерант подходит совсем близко и видит её лицо около своих ног.

— Здравствуй, Одетта.

Она молчит.

Мерант опускается на колени. Он всё ещё не видит её глаз, но не смеет коснуться её подбородка и поднять лицо. Слишком собственнический жест, слишком грязный для неё. Она всё та же, сомнений нет, и с ней недопустимы грубость и наглость. Она никому не позволяла этого.

Мерант вынимает из её рук тряпку и начинает дотирать пол, но Одетта выхватывает её обратно и спешно уходит прочь. Она хромает, но при этом каждое её движение грациозно.

Начало урока. Маленькие девочки разбегаются по классам.

— Как можно было позволять ей это? — Мерант встаёт и впивается взглядом в Розиту. — Как можно было слушать её убеждения, когда…

— Тётя была против, — Розита беспомощно огляделась и приложила палец к губам. — Не шуми, дети услышат. Сначала тётя хотела пристроить её хореографом, но без протекции Одетту не брали, а она слишком горда для такой подачки. Бедная, ничего не умеет, решила, что если ей предлагают лишь работу прислугой, то она возьмётся за мытьё полов. Сказала тёте, если хотите мне помочь, возьмите работать в свой дом. Второй работой. Тётя отказала, говорила, чтобы та образумилась, а потом заявила, что не желает смотреть на талантливейшую ученицу, которая моет полы. И всех знакомых предупредила, чтобы её не брали в прислугу. Надеялась, что её рекомендация закроет Одетте путь во все приличные дома. В бедных заведениях платят мало, туда Одетта сама бы не пошла. Но кто-то из богачей нанял её. Она живёт на своей второй работе и трудится там с ночи до утра.

— Адрес.

— Не знаю, спроси у тёти.

***

Этель Маури вздыхает.

— Не надейся. Одетта решила, что ей суждено страдать всю жизнь, и не впустит счастье в свой дом.

— Мадам, при всём уважении, почему вы не переубедили её? Вы же сами через это прошли! Вы могли её уберечь!

— Я была в таком же отчаянии, — мадам Маури отводит взгляд. — Мне тоже казалось, что я одинока. Но со мной была моя семья. Ради них я оставила своё горе и вновь научилась улыбаться. Одетта росла сиротой. Её никто никогда не поддерживал. А уводить тебя со сцены она не могла. Её совесть шептала, что это неверное решение.

— Но я был у неё! И она сказала совсем другое! Одетта никогда не лжёт!

— Люди меняются, Луи.

— Просто дайте её адрес. Я хочу услышать её версию, вот и всё.

***

Снаружи особняк выглядит мрачным, и Мерант не сомневается, что он мрачен и холоден внутри. Чёрный ход не заперт. В комнате для прислуги горит свеча, но внутри никого нет.

Одетта во дворе. Она опирается на трость и шагает с пустым ведром к крану для воды. На сей раз она не позволяет подойти близко и ловким, изящным движением выставляет трость, чуть толкнув Меранта в грудь.

— Уходи отсюда.

— Не уйду, пока не поговорим.

— Мне надо работать, а на разговоры времени нет.

— Тебе не надо работать. Попробовала встать на ноги сама, я вижу, как ты преуспела. Сколько часов в день ты спишь?

Одетта толкает его ещё раз.

— Я здесь, чтобы прекратить это. Ты не должна так работать.

— С каких это пор ты указываешь мне, что я должна? Я не припомню, чтобы я брала у тебя в долг или чтобы ты меня нанимал.

Это совсем другой голос, полный стали, вместо усмешки с губ срывается грубая злоба.

— Мы не об этом договаривались! Ты помнишь, что мы решили в ту ночь?

— Одетта! — звучит незнакомый голос. Из дома выходит высокая дама с чёрными волосами, уложенными в причёску. — Помимо лестницы сегодня займёшься стиркой. А это ещё кто?

— Луи Александр Мерант к вашим услугам, мадам? — кланяется Мерант.

— Реджина ле О.

Что-то всплывает в памяти.

Толстая Реджина, дочь владельца ресторана, над которой все смеялись. Теперь вовсе не толстая, утянута в корсет, явно сбросила вес. Лицо худое, с острыми чертами.

Она знала, что пришлось перенести Одетте, и теперь… мстила?

— Не смей ложиться спать. За работу, — один взгляд бесцветных глазёнок подтверждает худшие опасения Меранта.

— Одетта не будет у вас работать.

Судя по кривой усмешке, она прекрасно знает, зачем он пришёл.

— Надо же… Какой… невероятно прекрасный мезальянс! Я, конечно же, не имею морального права препятствовать счастью влюблённых… и я вовсе не собираюсь распространять о вас, месье Мерант, никаких слухов… надеюсь, я получу приглашение на торжество… Так хочется полюбоваться танцем жениха и невесты…

Одетта, не поднимая головы, шагает в сторону, оставляя Меранта одного.

— Хочу передать вам привет от барона Фитингофа, с которым мы встретились во время моих гастролей. Он пожелал вам и вашей дочери всех благ, мадам ле О.

Мерант с удовольствием наблюдает за реакцией Реджины. Слухи, собранные мадам Маури, оказались верны. Маленькая дочь Реджины никогда не видела своего отца, а сама Реджина носила отцовскую фамилию.

— Что ж, Одетта, можешь не торопиться сегодня. Но учти, если после визита месье Меранта ты внезапно начнёшь жаловаться на недомогание, тебе придётся поискать новое место работы. Я не намерена кормить второй рот.

Реджина разворачивается и уходит. Одетта стоит неподвижно, но стоит Меранту развернуться, как она поднимает голову. В тёмно-серых глазах бушует настоящая буря.

— Теперь ты доволен? — в голосе слышится сдавленный вой дикого зверя.

— Нет, потому что ты живёшь в безобразных условиях. Это твой выбор, над которым ты думала, пока я был в отъезде?

— Это больше не твоё дело, — ей удаётся сохранить голос ровным, но в её глазах пылает ярость.

— Ты отослала меня, чтобы затеряться из моей жизни навсегда, потому что стеснялась себя? Твоя гордость встала между нами?

— Твоя глупость. Как ты мог верить, что я соглашусь обременять тебя?

— Я верил каждому твоему слову, потому что считал тебя честным человеком. И сейчас я понимаю, что ты лгала мне.

— Теперь разочаровался во мне? Прекрасно. Проваливай!

Она направляется к крану, чтобы наполнить ведро. Мерант стоит злой. Как можно верить ей, если она лгала? Лгала так искусно, что…

Он дурак, он сущий идиот, что бросил её здесь, позволил самому главному чуду в его жизни попасть в замкнутый круг бедности. Нет. Хватит. Здесь и сейчас он не будет с ней церемониться. Плевать на личное пространство, плевать на обходительность, он её слушал, и вот итог.

Мерант в два шага нагоняет Одетту, выхватывает ведро и бросает его в сторону. Подняв её, он перебрасывает её через плечо и шагает к чёрному входу.

— Немедленно поставь меня на землю! — она больно бьёт его по спине, но он не сбавляет шаг. — Я буду кричать! Я позову полицию!

— А может, я тоже решил сгубить свою жизнь?

— Прекрати ребячиться! Я думала, ты повзрослел и всё понял, но ты неисправимый идиот! Мне не нужен такой муж, как ты!

— А какой тебе нужен?

— Которому я не буду обязана!

До чёрного хода один шаг. Мерант останавливается.

— Обязана? Что ещё за чушь?

— Чушь? Ты никогда не думал над тем, как много мужчин ищут себе в жёны или любовницы бедных сироток, которые должны быть вечно благодарны за то, что их вытащили из бедности? Ты думаешь, чего ради я выбрала балет?

Мерант поднимает Одетту за талию, не желая расставаться с драгоценной ношей, но желая видеть её лицо.

— Ты говорила, что это волшебство…

— Говорила! — знакомая и незнакомая одновременно усмешка впервые прорезается в голосе Одетты. — Мне было двенадцать, тебе пятнадцать, мы были детьми и верили в чудеса. Но ты пусть был одинок, но имел за душой хоть какие-то деньги и был мужчиной. С тебя был другой спрос. А я хотела стать независимой, сама решать свою судьбу. Гонорар и слава примы позволили бы мне это. Но мои мечты разрушились, а ты верил, что я стану твоей во что бы то ни стало. Я солгала тебе, потому ты впервые в жизни обозвал меня в ту ночь, и я испугалась. Молодой здоровый мужчина в гневе против истощённой девушки, не способной стоять на ногах без опоры. Думал ты, сколько раз я лгала, чтобы уйти живой от дрянных кавалеров? Сколько раз улыбалась им, чтобы спасти свою жизнь, честь и здоровье?

Мерант растерян. Его обвиняют во всём этом? Он же не смотрел на неё… так… он обращался с ней, как со своей невестой. Она никогда не видела в нём жениха и не верила в его чувства?

— Я думал о том, что ты прекрасна. Что я буду с тобой, что бы ни случилось. Неважно, бедность, болезнь, горе… Я бы не оставил тебя даже в положении Реджины с её незаконнорожденным ребёнком, потому что…

— Не надо разговоров о любви и чудесах. Время ушло, мы повзрослели. По крайней мере, я. Ты никогда обо мне не думал, иначе понял бы, почему я отказалась, и не явился бы сюда. Раньше с тобой не было страшно, поэтому я принимала твои ухаживания, но потом ты изменился. Ты оскорбил меня тогда и оскорбляешь сейчас. Поставь меня на землю, пока не уронил.

Мерант мог бы держать её вечно. Она всё такая же лёгкая, как тогда, в прошлой жизни. Он кружит Одетту, как в самый погожий день их беззаботного детства. Но она больше не хочет летать. Гнев в грозовых глазах сменяется недоумением, она не помнит вовсе того, что впечаталось в его память навеки. Она не помнит своей свободы. А если и помнит, то это свобода и от него в том числе.

— Поставь меня немедленно!

Он опускает её и чувствует, как легко и изящно её ступни касаются земли.

— Одно твоё слово, и я заберу тебя отсюда.

— Ты никогда его не услышишь. Я не верю тебе.

Мерант не хочет верить, что виной всему — он сам. Одно слово, одно несчастное слово, и значило оно не угрозу, а любовь, но…

Но даже если он полностью виноват, разве сейчас она способна принять извинения?

— Я принесу тебе трость.

— Обойдусь без твоей помощи, — она отталкивает его и, покачнувшись, удерживается на ногах.

Конечно, она не готова.

Развернувшись, Мерант выходит из дома и шагает по улице прочь, не оборачиваясь.

***

В театре тихо. Только в одном кабинете слышится пение. «Потерял я Эвридику, Эвридики нет со мной». Да, Орфею не хватило одного шага, чтобы увести свою любовь из царства мёртвых. И он остановился в одном шаге. Теперь её не забрать. Он трус. Не защитил её перед несчастной разобиженной Реджиной.

Он действительно виноват?

Теперь нельзя будет даже перемолвиться словом, чтобы не было поводов для гнусных слухов о ней. Реджине сойдёт любая возможность.

— И что теперь? — тихо спрашивает Розита, входя в класс, где когда-то мадам Маури учила их танцевать. — Ты оставишь её навсегда?

Мерант представляет, как ответит «да», и его передёргивает.

— Нет. Я не в силах.

— Как будешь действовать?

— Ждать. Наблюдать. Следить. И тихо оберегать, если это возможно.

— Это может быть очень долго. Она упряма и горда, она всегда такой была.

— Не упрямее меня. Хотя в гордости я ей уступлю.

— Не уверена, что тебе стоит появляться у ле О в доме. А без этого как будешь следить за ней?

— В театре она на виду. А насчёт ле О можно время от времени спрашивать Огюста Вокорбея, он завсегдатай в её ресторане. А потом подрастёт девочка, ребёнок от барона, и это может как-то помочь.

— Помочь? Не знаю, что уж тут может помочь. Разве что чудо…

Мерант усмехается. Пусть всё вокруг меняется, пусть изменится его жизнь и он сам, кое-что останется прежним. Об этом никто не знает, но Луи Мерант верит в чудеса.

========== IV ==========

Месье Мерант чинно проходит вдоль коридора, не глядя на пол. Он по часам знает, когда паркет вычищен, а когда нет. Он делает замечания ученикам, если те не вытирают ноги при входе в театр, а если ему случается пролить или просыпать что-нибудь на пол, не гнушаясь, вытирает сам.

Месье Мерант богат и знаменит. Даже если бы Реджина ле О в беседах с гостями или посетителями ресторана упомянула их крайне несветскую беседу, карьера талантливейшего из танцоров Опера Гарнье не пострадала бы. Но ле О благоразумно молчит. Отец её умер, успев убедить всех, что супруг Реджины погиб спустя несколько дней после свадьбы, а от его фамилии она отказалась. Маленькая дочка ле О растёт в хорошей обстановке, правда, дома почти не покидает. Вокорбей регулярно расхваливает всем рёбрышки из ресторана ле О.

На афишах театра главное место занимает имя месье Меранта. Люди съезжаются в Париж со всех концов света, чтобы увидеть его выступление. Сам он никуда не ездит, отказываясь от любых гастролей. Для него почти катастрофа — не побывать в театре в течение дня. Все думают, это усердный труд и страсть к танцу. Но танец всё меньше радует месье Меранта.

Его единственная радость — знать, что ей не стало хуже. Полсекунды хватает, чтобы оценить её синяки под глазами, и если они особенно велики, значит, сегодня Вокорбей опять будет расхваливать приём у ле О.

Месье Мерант ничего не делает и ненавидит себя за это. Он смотрит в зеркало и видит жалкого труса, недостойного Одетты. Она-то наверняка видит в зеркале честного человека, лгавшего по необходимости, а он…

Неужели он вправду виноват?

Он виноват уже тем, что ищет себе оправдания. Оставил её и живёт одними лишь танцами, хотя обещал себе, что не забудет советов мадам Маури.

Это он должен был сгореть в ту ночь. А она бы танцевала, обеспечивала себя сама и его бы обеспечила, если бы согласилась на такое неравенство. Его это не смутило бы ни капли, ведь она действительно сильнее и смелее его. Но если раньше он был хоть немного её достоин, то теперь цена ему меньше, чем пыли у её ног.

Каждый раз, выходя на сцену, месье Мерант воображает языки пламени вокруг себя. Иногда огонь воображается просто так, без танца. Если в это время за окном дождь, месье Мерант представляет себе, как тёмно-серая бездна извергает на пламя потоки воды и гасит его. Но если на улице гроза, то огонь затаился в самих тучах, и ни от чего он месье Меранта не спасёт.

Дождь — по-прежнему хорошая примета. Но он не предвещает настоящего, того самого чуда. Оно не спешит, позволяя времени смеяться шелестом песка в песочных часах. Песок наполняет театр с каждой новой парой обуви, и Одетта день за днём сметает его, пока не обопрётся от усталости на трость или швабру. И даже когда она хромает домой, стук её трости безукоризненно ритмичен и музыкален. Где бы месье Мерант его ни услышал, он стучит своей тростью в такт её и выстраивает шаги под этот ритм. Его собеседники невольно перестраиваются тоже, иногда сам директор ходит так, как задаёт ему Одетта. Но вряд ли это понимает кто-то, кроме месье Меранта.

Назад Дальше