— Расслабьтесь. Мы идём на крушение.
Делла Дак испугана, что уже само по себе примечательно: когда ты успела смотаться до Луны и обратно, прожив десяток лет во враждебной среде, не говоря уже обо всём остальном, — испугать тебя не так-то просто. Но Делле действительно страшно, страшно до озноба, головокружения и холодеющих рук; и она сама не понимает толком, почему это происходит.
Просто этот парень не похож на пилота. Не похож на того, кто способен управлять чёртовой шеститонной махиной, балансирующей в воздухе. Просто он недавно объяснял ей, что в её самолёте нельзя было закреплять шланг так, как положено, а не жвачкой; это всё настолько дико, сюрреалистично, не поддаётся никакой логике, что Делла не уверена — не тронулась ли она рассудком на почве долгого пребывания вне Земли.
Вероятно, всё-таки тронулась — раз уж сама отдаёт управление в его руки; хотя в ту же секунду, признаться, успевает мысленно проклясть свою совестливость на чём свет стоит, уверенная, что у неё самой шансов было бы всяко больше.
А в следующую секунду — этот парень преображается разительно, так, что Делла узнать не может в нём давнишнего неумеху-дурачка; и по его спокойным, уверенным движениям ясно видно — он точно знает, что делает; он контролирует ситуацию — и пускай это чёртова катастрофа, катастрофы он не боится. Когда их взгляды сталкиваются, Делла перестаёт бояться тоже; не благодаря каким-то дурацким психологическим приёмам, конечно, — а просто потому, что встречает в его глазах что-то до боли знакомое ей и близкое, и наконец признаёт в нём пилота — не на словах, не на коучерских фразах о том, как важно оставаться собой и иметь свой путь, а по-настоящему.
Вывалившись из кабины изрядно помятого самолёта на свежий воздух, вместе с радостью она ощущает ещё отголоски какого-то восторженного удивления.
Потом всё, естественно, забывается.
***
И забывается более чем быстро. На семью рушится ворох событий, разномастных и ярких, точно осколки в калейдоскопе; и, кажется, эти осколки норовят вот-вот сложиться в надпись, для Деллы совсем не приятную.
Ты не справляешься. Ну, или что-то вроде.
Там, на Луне, она отчаянно идеализировала и свою семью, и себя, когда наконец вернётся; она была уверена, что стоит им воссоединиться — она будет самой-самой лучшей матерью, сестрой и племянницей, и каждый день рисовался в воображении идиллически радостным, как на слащавой картинке с коробки готовых хлопьев для завтрака. Тогда, наверное, это вправду было ей необходимо, чтобы выжить; вот она только отчего-то совсем не думала, что для того, чтобы стать самой-самой лучшей матерью и далее по списку — уверенности окажется недостаточно.
Сложней десяти лет заточения на Луне — оказалась только свобода после этого заточения.
Иногда ей кажется, что пока она сидела одна-одинёшенька в разбитом корабле на поверхности Луны — всем было проще. Никто не показывал Хьюи, Дьюи и Луи дурной безответственной ролевой модели, тем самым нарушая авторитет старших. Никто не вдохновлял Вэбби на дикие авантюры, в которых и голову сложить недолго. Никто не расстраивал дядю Скруджа отсутствием спокойствия и гармонии в большой семье. Никто не отправлял Дональда на чёртову Луну. Никто не становился для народа чёртовой Луны чёртовым поводом пойти войной на чёртову Землю…
Хотя Делла, конечно, в курсе, что Лунарис вынашивал свой план давно и создал его задолго до её неудачного полёта. И от этого ей правда гораздо легче.
После того, как Лунарис был обезврежен, Пенни, к которой перешли обязанности главнокомандующего, отдала приказ прекратить наступление, объявив, что народ Земли устрашился мощи лунной армии и хочет обсудить условия перемирия. По счастью, солдаты, многие из которых были совсем не готовы к настоящей войне и куда больше боялись попасть в кого-нибудь из бластера, нежели промазать, приказу последовали охотно. Большинство из них отправили обратно на Луну, а Пенни и несколько её приближённых, уже знавших об обмане Лунариса, остались на Земле для переговоров.
Земным спецслужбам удалось выставить вторжение масштабной постановкой, организованной для нового высокобюджетного телешоу: по счастью, армия лунян недалеко ушла за пределы Дакбурга, а в Дакбурге и не такое видали, так что больших проблем не возникло. Но это было временным решением — всё шло к тому, что цивилизациям землян и лунян придётся официально познакомиться друг с другом…
Впрочем, Делла Дак, если честно, в преддверии первого контакта думала совсем не о судьбе цивилизации. И не она одна.
У Пенни выдался первый свободный вечер за те несколько дней, что она провела на Земле. Дело близилось к ночи, и они с Деллой сидели вдвоём на кухне, лениво говоря о каких-то малозначащих, но уютных мелочах. Отношения между ними стали куда теплее, чем раньше; Делла надеялась — хотя ничего уже не взялась бы утверждать наверняка — что теперь наконец-то может назвать Пенни другом. И, невнятно затронув эту тему в разговоре, получила в ответ целую лавину неожиданной откровенности, без которой, пожалуй, ей жилось бы куда проще.
Да, разумеется, теперь они с Деллой — настоящие друзья, как же может быть иначе. Если честно, Пенни ужасно стыдно за то, как она себя вела. Но это всё было следствием простой ревности и зависти, Делла же понимает, верно? Психология землян и лунян вообще на удивление схожа. Делла забрала у народа Луны войну, дававшую им силы жить десятилетиями, она совершила мудрый поступок, хотела подарить лунянам свободу, и не её вина, что Лунарис мастерски сыграл на их устаревшей системе ценностей, организовав новую войну вместо старой…
У Деллы голова трещала от обилия этических подтекстов, крывшихся, оказывается, в её простых попытках сделать как лучше; и каждый раз её неприятно царапало это вот «ты же понимаешь». Как будто это всё и вправду нельзя было не понимать.
Ты же понимаешь, у меня тоже забрали смысл всей жизни. Ты же понимаешь, было непросто принять, что вместо меня теперь все чествуют тебя. Ты же понимаешь, Лунарис так себя с тобой вёл, что…
— Что? — вздрогнула Делла.
— Ну, ты же понимаешь… — замялась Пенни.
— Что я понимаю?
— Ну, то, что говорили про меня и Лунариса… это правда.
— Что говорили про тебя и Лунариса?
— То, что я… была… к нему неравнодушна. Не подумай, это всё сейчас уже в прошлом, — поспешно добавила Пенни, — окончательно и бесповоротно. После того, как я узнала о его интриге. В голове не укладывается…
У Деллы тоже не укладывалось в голове. Не укладывалось в голове то, как она должна была, чёрт возьми, об этом догадаться; и почему ей должно было быть до этого дело; и почему Пенни сейчас ведёт себя так, будто дело непременно должно было быть.
Неловко кашлянув, она приобняла Пенни за плечи:
— Слушай, я… мне очень жаль. Но хорошо ведь, что всё выяснилось, правда? Ты ещё найдёшь хорошего парня. Ну, я имею в виду… того, кто не будет полжизни вынашивать план развязывания межпланетной войны, как минимум.
Наверное — почти наверняка — это было не то, что правильно говорить в такой ситуации; но Пенни, благодарно улыбнувшись, обняла её в ответ, и Делле было этого вполне достаточно.
Но ночью она долго сумбурно размышляла. Ещё в юности она не отличалась этической гибкостью, но тогда всё было проще: с братом и дядей они всегда понимали друг друга, а если что случалось — харизмы дяди Скруджа, ещё и приправленной звонкой монетой, хватало на троих. Теперь же она была матерью — матерью, за десять лет изоляции безнадёжно забывшей, кажется, как общаться с другими; и от осознания, что для соответствия мечтам об идеальной семье ей не хватает какой-то очень важной, не факт что восстановимой детали, в горле клокотала беспомощность.
Делла с силой жмурила глаза, перед ними плясали сине-оранжевые звёздочки — как осколки в калейдоскопе. Ни во что хорошее они не складывались.
Уснула она только под утро.
***
Только нырнув в привычный полумрак, прислонившись спиной к шершавой стене ангара, Делла ясно ощущает в груди чугунную пустоту, весь день невнятно не дававшую покоя.
Ещё утром Пенни уехала на переговоры в неприметной машине с тонированными стёклами; с ней отправился и дядя Скрудж, не намеренный выпускать судьбу планеты из-под контроля. А вчерашний разговор всё ещё довлел над Деллой, незаметно, но постоянно маяча в её мыслях; весь день она ощущала себя виноватой и какой-то неправильной, причём по самым разным поводам. Осуждающий косой взгляд миссис Клювдии, грубоватый ответ Луи, пара вспыльчивых реплик Дональда — всё задевало как-то особенно сильно; на всё новообретённая пустота внутри откликалась мрачным, напряжённым гулом.
Ближе к вечеру дети собрали друзей, чтобы устроить очередную вечеринку с ночёвкой, а на миссис Клювдию легла почётная обязанность — следить за сохранением целостности особняка и здоровья всех его обитателей. Делла честно хотела, как ответственная мать, составить компанию; но та, окинув её взглядом, железным тоном порекомендовала:
— Сходили бы вы развеяться, мисс Дак. Погуляйте по городу, повидайтесь с кем-нибудь из старых знакомых. В конце концов, вас не было десять лет! За детьми я пригляжу, не беспокойтесь. В этом деле у меня, — она сделала паузу, бросив ещё один короткий взгляд поверх очков, — богатый опыт.
Делла так и не поняла, с чего вдруг такая забота — смотрелась ли она настолько паршиво, или же миссис Клювдия видела в ней не поддержку, а ещё одну угрозу структурной целостности здания. Но сейчас, окунувшись в прохладную тишину ангара — чёрт возьми, а куда она ещё могла пойти развеяться? — ощутив, каким этот чёртов гул в груди был, оказывается, громким, Делла совсем не исключает первый вариант.
Тишиной она, впрочем, наслаждается недолго. Из подсобки доносится шум, затем слышатся шаги — и вскоре дверь открывается, вырисовав в проёме высокий широкоплечий силуэт.
Ох, точно. Там, куда отправились Пенни и дядя Скрудж, лишних гостей не любят, и водителей это тоже касается; они уехали на казённой машине, и стало быть, у кого-то сегодня выходной.
— Добрый день, мисс Ди, — бодро выпаливает Зигзаг.
— Добрый, — кивает она.
Он подходит ближе, приветливо улыбаясь; издалека доносится смутный бубнёж какой-то покинутой телепередачи. Делле отчего-то ярко вспоминается их первая встреча, и вместо былого раздражения она — да что за напасть такая — чувствует который уже за день укол совести. С чего она тогда взъелась, чего ждала? Неужели думала, что в знак траура по ней дядя Скрудж должен теперь всю жизнь передвигаться пешком — ну или сам сесть и за руль, и за штурвал?..
— Если вам нужен ваш самолёт, — да не выделил он голосом это «ваш», ну нет, ну ей же показалось, — то он в полной боевой готовности.
Это звучит почти торжественно, будто Зигзаг втайне гордится тем, что пока ничего не разбил.
— Ну или, если нужно… я могу вас отвезти? — полувопросительно, очень тихо добавляет он.
Делла качает головой:
— Нет, спасибо. Я сама.
Ей немного неловко, и она, резко двинувшись с места, направляется к самолёту, давая понять, что разговор окончен. И разворачивается через плечо, услышав за спиной:
— Мисс Ди?..
— Да?
— Можно мне с вами?
Честно говоря, полёт в компании в планы Деллы никак не входил. Но сейчас она чувствует, что если откажет Зигзагу — компанию ей составит собственная совесть. Причём вооружённая тупой пилой.
Поэтому она пожимает плечами и говорит:
— Ладно. Полетели.
***
Делла опасается, что Зигзаг рассчитывает на ещё один урок пилотирования; следовало бы, конечно, сказать напрямую, что никаких уроков сегодня не будет, да он в них и не нуждается — но вспоминать тот полёт слишком стыдно. И она молчит.
Он, впрочем, молчит тоже, за что она ему чертовски признательна. Только спрашивает, когда они садятся в кабину:
— Куда вы?..
— Не знаю, — Делла дёргает плечами. — Сделаю несколько кругов над Дакбургом, потом…
Чёрт, да какая разница. Она просто хочет почувствовать штурвал под руками. Тяжесть её Ласточки, рассекающей воздух. И ещё бы отсутствие чёртовой пустоты в груди — совсем было бы здорово.
С первыми двумя пунктами получается весьма неплохо. В кабине царит восхитительная тишина, и вскоре Делла, сосредоточившись на полёте, вовсе забывает, что она здесь не одна. Руки вспоминают знакомую до нежности панель управления, будто сами собой ложась на прежние места; Делла сливается в единое целое с самолётом и с небом, и оттого ощущает себя могущественной и почти счастливой.
Дышать становится легче.
В какой-то момент она бросает взгляд на Зигзага — и видит, что тот внимательно наблюдает, как она управляет самолётом, не отводя глаз следя за движениями её рук. И это неожиданно приятно: да, быть может, у неё много чего не получается, но кое в чём Делла Дак действительно профи. Более того, даже спустя десять лет она помнит свою Ласточку до мельчайших деталей, разве что не считая некоторых неожиданных модификаций, ну вот например…
— Это что, следы от кофе? — невольно вырывается у неё. — Ты ставил стакан сюда? Но… как?
— О, там есть специальные крепления, посмотрите по бокам, — охотно отвечает Зигзаг. — И стакан нужен правильного размера. Сейчас покажу, где-то тут валялся один…
Он поворачивается было в сторону, но замирает — должно быть, увидев лицо Деллы, отчаянно вспоминающей в этот момент законы земной гравитации.
— Мисс Ди, если вам это не нравится, или мешает, я всё демонтирую, это же ваш самолёт…
— Делла, — тяжело выдыхает она, ощущая, как тягучее чувство вины снова разливается внутри.
— Что?
— Делла. Зови меня Деллой. Я устала от этих формальностей. И… нет, мне ничего не мешает. Не надо демонтировать.
— О, вот и отлично, — какое-то время Зигзаг осматривает кабину, видимо, в поисках завалявшегося стакана. — Потом попробуйте… попробуй сама, это очень удобно.
— Непременно, — она с нажимом проводит пару раз по тонкому кругу, будто проверяя, что он ей не привиделся. На пальце остаётся коричневый след.
— Кстати, в основном там не кофе, а горячий шоколад. В одной кафешке в Кейп-Сюзет его готовят шикарно.
— А, «Арахисовый рай»? — почти на автомате спрашивает она.
— «Арахисовый рай» закрыт уже четвёртый год, на его месте рыбный ресторан или что-то вроде. Постой, ты не была в Кейп-Сюзет с момента своего… возвращения?
— Нет, не была, — Делла качает головой.
— Хочешь, слетаем? Здесь пути не дольше часа.
— В смысле — сейчас?
— Ага.
Звучит довольно внезапно. С учётом того, что каких-то пять минут назад Зигзаг называл её «мисс Ди» и снова вспоминал о том, что это её самолёт, — чертовски внезапно.
Делле почему-то это нравится.
***
В Кейп-Сюзет по-прибрежному ветрено, и воздух то и дело разрезают зычные гудки прибывающих кораблей. Раньше Делла бывала здесь нередко — Дональд навещал своих друзей-моряков, а она любила составлять ему компанию; не обошлось и без приключений — в сети подземных ходов, с незапамятных времён расположенной под городом, обнаружилось несколько интересных сюрпризов.
Сейчас она жадно глазеет по сторонам, узнавая и не узнавая город. За десять лет он изменился не то чтобы разительно, но на удивление неоднородно: одни улицы остались прежними, другие Делла видит будто бы впервые. Порой она спрашивает у Зигзага, куда делась какая-нибудь кафешка или магазин; но в основном — в молчании осматривает, впитывает в себя полунезнакомый Кейп-Сюзет, ощущая характерную сладкую тоску, какая бывает при возвращении после долгой разлуки.
— О, они всё-таки её восстановили, — легко усмехается она, когда они выходят на главную площадь, где гордо высится статуя золотоволосой русалки — символа Кейп-Сюзет.
Примерно за год до её злосчастного полёта на Луну они с Дональдом и дядей Скруджем обнаружили, что один из скрытых подземных ходов ведёт ровнёхонько к статуе, а точнее даже — в статую; полая внутри, она содержала в себе тайник, где хранилась Жемчужина Белого Спрута, давно утерянная драгоценность. По ходу дела выяснилось, что Жемчужину охраняет парочка очень недружелюбно настроенных духов; словом, в результате приключения каменная русалка лишилась не только содержимого тайника, но и половины хвоста, на месте которого стала угрожающе зиять большая дыра с ломаными краями. Дядя Скрудж, как честный миллиардер, выделил городу средства на реконструкцию; однако в мэрии Кейп-Сюзет начались споры — приделать полой статуе новый хвост или же заменить её на цельную, — и дело затянулось, так что на момент последнего посещения Деллой города русалка всё ещё оставалась бесхвостой.