Сейчас Делла, приглядевшись, замечает, что русалка другая: пышные волосы лежат немного иначе, чем раньше, а выражение лица стало более открытым и гостеприимным — если так в принципе можно сказать о выражении лица статуи.
— Ну да, как раз полгода назад было торжественное открытие, — кивает Зигзаг в ответ на брошенную ею фразу.
— Полгода назад? Подожди, они что, провозились с этим ещё девять лет?..
— Почему девять лет? Дьюи взорвал её за пару месяцев до этого. Они как раз очень быстро управились.
Делла замирает.
— Дьюи взорвал? Погоди… как? У моих мальчишек было приключение здесь?
— О, ещё какое. Хьюи вычислил, что под городом должен находиться тайный ход, который ведёт как раз внутрь этой статуи. Ну, не этой, а той, что тогда здесь стояла. Там они нашли старый тайник, в котором уже не было сокровищ, зато была парочка неотработавших ловушек. Их заперло внутри, а у Дьюи чисто случайно оказалось с собой немножко взрывчатки, ну и…
— Статуя восстановлению не подлежала, да? — Делла широко улыбается. Кто бы что ни говорил — это её, её мальчишки; тогда, одиннадцать лет назад, всё было почти так же, вот только взрывчатки у неё чисто случайно не оказалось — пришлось искать другие методы.
— Ага.
— Но почему мне об этом никто не рассказывал?
— Ну как тебе сказать… После вскрылось, что это мистер МакДи обчистил раньше тот тайник, и статуе тогда тоже не поздоровилось. В общем, на второй раз власти Кейп-Сюзет здорово разозлились, грозились даже закрыть въезд в город всей семье и приближённым мистера МакДи, но обошлось. В итоге просто запретили мальчикам и Вэбби появляться тут одним. Ну, они стали ездить с мистером Ди или со мной, в общем-то, ничего страшного, но… наверное, все решили, что не стоит тебе знать эту историю. Что она тебя расстроит.
Зигзаг осекается; на его лице постепенно проступает осознание.
— О чёрт. Ты ведь меня не выдашь?
— Я? — Делла весело щурится. — Ладно. Так и быть, но с одним условием.
— С каким?
— Расскажи мне, что здесь делали мои мальчишки.
***
За последующие пару часов Кейп-Сюзет полностью преображается в её восприятии. Из портового городка, пусть симпатичного, пусть вызывающего щемящую ностальгию, но не более того — он превращается в место, где, оказывается, любили бывать её мальчишки; и — разумеется — визиты их никак нельзя было назвать скучными.
Всё вокруг играет новыми красками. Вот в том неприметном домике, где в её время был какой-то магазин, — теперь шахматный клуб, где провёл немало часов Хьюи. Вот с того высокого пирса Дьюи долго тренировался в прыжках в воду — хотя кое-кто из рыбаков ощутимо нервничал от его восторженных криков и не раз просил прекратить. Вот в том кафе Луи устроил целый турнир по покеру, после которого в наибольшем выигрыше остался, разумеется, организатор. Да что там, ладно — не кафе, а настоящем баре, куда в его возрасте и пускать-то были не должны; и наверное, Образцовую Мать с коробки кукурузных хлопьев это должно было бы как минимум взволновать — но Делле сейчас плевать даже и на это. Она радуется всей душой, представляя, как её мальчишки наводили шороху в этом городе; и даже неизбежная подспудная горечь от того, что всё это время её не было с ними рядом, почти не омрачает этой радости…
— С тобой точно всё в порядке? — осторожно спрашивает Зигзаг, когда Делла, вымокшая до нитки, в третий раз взбирается с моря обратно на пирс. Она должна была попробовать то, что выдумал её сын. И разумеется — она и не сомневалась — это действительно круто.
— Более чем, — смеётся она, откидывая за плечи мокрые волосы.
— Ты не простудишься?
— Я?..
Она накидывает на плечи куртку — единственную деталь одежды, предусмотрительно оставленную на пирсе и потому сухую.
— Пойдём! — паутина узеньких улиц Кейп-Сюзет зовёт дальше; Делле не терпится услышать ещё больше историй о своих детях.
С Зигзагом как-то неожиданно просто и легко; он не выражает ни обиды, ни неприязни, хотя что уж там — есть за что, и вообще — для всего, что случилось между ними раньше, на удивление открыт и дружелюбен. Он рассказывает о мальчишках не так, как Дональд или дядя Скрудж, он явно относится к ним иначе — не как взрослый, не как воспитатель, а скорее как старший брат или даже друг, который не оценивает, не стремится чему-то научить, а просто составляет компанию, лишь иногда в силу возраста проявляя чуть больше благоразумия.
Но Делла отчего-то уверена, что мальчишкам нужен такой друг. Не всем же быть воспитателями?..
К той самой кафешке с горячим шоколадом они подходят только через пару часов, и Делла лишь тогда вспоминает, что изначально привело их в город. А уже расположившись рядом с Зигзагом на набережной, сжав в руках горячий картонный стаканчик, — вспоминает и следы на приборной панели, и то, с чего вообще всё это началось.
Ей кажется, что полёт до Кейп-Сюзет был давным-давно, сотню лет назад. А ещё — что всю эту сотню лет она знает этого парня; и теперь ей, по правде сказать, уже не хочется выяснять, кто из них в самолёте хозяин, состязаться в искусстве пилотирования или вроде того. Но именно сейчас мысли, невнятно вившиеся в голове, сплетаются воедино; и Делла почти понимает, что не давало ей покоя в его манере вести самолёт, — во всяком случае, понимает, что именно ей давным-давно следовало спросить.
Она не отказывает себе в этом. Может быть, напрасно.
— Слушай, можно я задам тебе один вопрос, а ты не обидишься? — негромко спрашивает она, рисуя пальцами кружки вокруг основания стакана.
— Замётано, — кивает Зигзаг.
— Как… где… ты учился пилотированию?
И он рассказывает, что учился как получалось и где придётся — у мальчишки из небогатой семьи шансов получить качественное образование было немного, зато энтузиазма хоть отбавляй. Ещё подростком, едва стукнул подходящий возраст, он купил в долг подержанный автомобиль, стал зарабатывать извозом — и через несколько лет смог себе позволить обучение в лётной школе. Разумеется, самой бюджетной, далеко не из лучших; преподаватели там совсем не были асами, а содержимое ангара оставляло желать — кое-каким самолётам, кажется, и вовсе уже много лет подделывали паспорта безопасности. Впрочем, в этом можно было найти свои плюсы: ученики быстро переставали бояться даже полноценных аварий, не говоря уже о небольших неполадках, а навыки оперативного ремонта подручными средствами осваивали в совершенстве.
Делла опускает глаза; на картоне стаканчика в тех местах, где она особо усиленно водила пальцами, уже виднеются махристые следы. Чёрт возьми, она могла бы догадаться; могла хотя бы задуматься. Но вместо этого легко и упоенно демонстрировала Зигзагу своё превосходство как пилота — хотя условия у них были абсолютно, катастрофически неравными: в своё время дядя Скрудж, узнав, что племянница мечтает о небе, обеспечил ей и высококлассных инструкторов, и личный самолёт…
— Слушай, я… мне жаль, что тебе так не повезло со школой.
— Не повезло? Мне? — с неприкрытым удивлением переспрашивает Зигзаг. — Да ты шутишь! Меня выбрал мистер МакДи! Не представляю, как мне вообще могло повезти больше. И до сих пор не понимаю, если честно, что он во мне нашёл…
Делла медленно вдыхает и выдыхает прохладный морской воздух. Смотрит на чаек, покачивающихся над водой, на тот самый пирс, с которого прыгала пару часов назад, на стаканчик в своей руке. Вспоминает, в каком состоянии была сегодня утром, и осторожно прислушивается к себе сейчас. А ещё — думает о том, в каком состоянии был дядя Скрудж, когда сначала она пропала без вести, а затем Дональд хлопнул дверью, уведя с собой детей.
И не то чтобы понимает, так, чтобы толком сформулировать, — но определённо чувствует, почему дядя Скрудж выбрал Зигзага.
— Знаешь, даже если меня уволят — это такой опыт, с которым я уже нигде не пропаду…
Делла вздрагивает.
— Что? С чего ты взял, что тебя уволят?
— Ну мало ли. Всякое бывает, — он разводит руками, глядя на неё невинно и бесхитростно — словно никакого другого смысла не вкладывал в такую коротенькую простую фразу.
— Перестань. Никакого всякого. Никто тебя не уволит.
— Почему ты так уверена?
— Потому что ты часть этой семьи, неужели ты не видишь!
Это фраза звучит ощутимо, болезненно неправильно; и в ту же секунду, как она срывается с губ, Делле становится жгуче стыдно.
Она не должна была этого говорить. Не того, конечно, что Зигзаг является частью семьи, — а того, что насчёт себя она не очень-то уверена. Того, что она не формулировала в словах — но всё равно почему-то произнесла.
Зигзаг ничего не отвечает — только на мгновение задерживает взгляд в её глазах; затем медленно поворачивает голову и смотрит на море. Не меньше минуты оба так и сидят в молчании, слушая рокот волн и прибережный гомон. И крики чаек — которые сейчас звучат как-то особенно неуместно, настырно и противно.
— Знаешь, они обожают хлеб, — наконец говорит Зигзаг, кивнув головой на одну из чаек; и говорит так, будто и не было этого молчания. — Если разломить батон где-нибудь на набережной, слетится целая стая.
И добавляет после небольшой паузы:
— Однажды мы с ребятами ехали вдоль моря в машине с открытым верхом. Как раз примерно здесь. И Луи очень вовремя достал сэндвич.
Делла ещё раз вдыхает полной грудью солоноватый воздух — и внезапно для себя широко улыбается.
— Все остались целы?
— Ага. Не считая сэндвича и обивки.
Она едва не говорит ему вслух «спасибо», ощущая захлёстывающую благодарность; будто бы пришла на светский приём и умудрилась развернуть фонтанчик с пуншем — а окружающие не поджали губы, обдав её холодным демонстративным молчанием, а искренне, по-настоящему сделали вид, что ничего не заметили.
Позже она сидит на пирсе, ощущая сквозь уже высохшие на летнем солнце брюки тёплую древесину, болтает ногами, смотрит на чаек и вертит в руках телефон. И выбирает в адресной книге номер Хьюи — наверняка он единственный положил аппарат к себе достаточно близко, чтобы расслышать звонок в вечериночной кутерьме.
Дозвонившись, она слышит в динамике звуки падающих предметов ещё прежде, чем деловитое «Алло?», и понимает, что не ошиблась.
Да, мам, у нас всё замечательно, мы отлично проводим время. Нет, мам, ничего особенного не случилось. Ну, более особенного, чем обычно. Нет, мам, дом всё ещё на месте и даже цел. Нет, мам, мы никого не призвали из потустороннего мира, во всяком случае, пока, хотя Вэбби нашла одну любопытную книгу…
Сердце Деллы сладко вздрагивает от каждого «мам»; а ещё она не может отделаться от слабых, но настырных мыслей о том, что порядочная мать должна была бы беспокоиться за своих детей, а она — вместо этого ими гордится. Порядочная мать должна была быть там, дежурить у двери на пару с миссис Клювдией, а она сидит на пирсе в другом городе, болтая ногами в воздухе.
— Повеселитесь там хорошенько, — тихо говорит Делла; саднящее чувство собственной неправильности просыпается где-то глубоко в груди. — Помнишь, что я тебе говорила насчёт потусторонних духов?
— Не давать имён, не поворачиваться спиной, не принимать подарков, не приглашать войти, — уверенно, как по написанному отвечает Хьюи. — В крайнем случае — у дяди Скруджа в гараже лежит посох Морганы. В самом, самом, самом крайнем случае.
Он вздыхает немного разочарованно:
— Думаю, сегодня он точно не понадобится.
Делла не может не улыбнуться.
— Хорошей вечеринки. Передавай всем привет и напомни правила. Особенно Луи. Особенно про подарки. Деньги тоже считаются, вы же помните?
— Конечно. Я всё передам, — отвечает Хьюи, а потом прибавляет тихо-тихо:
— Люблю тебя, мама.
***
Когда они возвращаются в самолёт, черничные сумерки уже потихоньку густеют в воздухе. После разговора с Хьюи Делле свободно и легко, тянет улыбаться и всё вокруг кажется прекрасным; во всяком случае, до тех пор, пока она не натыкается взглядом снова на чёртовы следы на приборной панели.
Чёрт. Да. Точно. Её самолёт и всякое такое.
Очень хочется замять эту тему — но, наверное, надо всё-таки взять себя в руки и объясниться. Хоть как-нибудь.
— Послушай, — медленно произносит она, поворачиваясь к Зигзагу.
— Да? — тот задумчиво водит ногтем по приборам со своей стороны панели, разглядывая их так, будто видит впервые; и, кажется, вполне увлечён этим занятием.
— Я хотела сказать. Ну, насчёт дяди Скруджа и его пилота. Ты ведь понимаешь, что теперь я большую часть времени буду уделять своим детям?
— Ну… да, понимаю, — с некоторым недоумением отвечает он.
— И не смогу больше летать с дядей Скруджем на все его переговоры, сделки, встречи с партнёрами на другом конце континента и прочее?
— Ну… да, наверное, — Делла не слышит в его голосе ни грамма издёвки, чему, не будь это Зигзаг, изрядно бы удивилась.
— И ему в любом случае сейчас нужен пилот… не я…
Она поднимает голову; они с Зигзагом встречаются взглядами, и Делла тут же отводит глаза, принимаясь ожесточённо разглядывать штурвал, и вспыхивает наконец:
— Слушай, мне просто ужасно, ужасно стыдно за то, что произошло! Я понятия не имею, почему себя так вела, но я наговорила тебе кучу обидных вещей, и теперь мне постоянно неловко, потому что ты такой милый, а я не знаю, как это исправить! То есть исправить не то, что ты милый, а то, что я наговорила. Я просто не хочу, чтобы из-за того, что я вернулась, тебя теперь уволили… или ты остался на земле… или чтобы это был только мой самолёт, — последнее она говорит тихо, преодолевая какое-то внезапное сопротивление внутри. — Ты оказался хорошим парнем, и я была неправа, хотя, конечно, если бы ты не оказался хорошим парнем, я бы всё равно была неправа…
Резко, с усилием заставив себя прерваться, Делла шумно выдыхает, пытаясь причесать мысли.
— Короче. Мне очень жаль. Мне просто было сложно здесь первые дни, да и сейчас ещё… Прости меня, пожалуйста.
— Да всё в порядке, — просто говорит Зигзаг.
Делла медленно поворачивает голову. Он смотрит на неё без улыбки, но легко и открыто, будто бы для него и вправду ничего страшного, да и особенного не случилось.
— Правда?
— Конечно. Да забудь. Слушай, если бы я просидел десять лет на Луне, я бы ещё не такое творил…
В следующий момент она абсолютно импульсивно, не задумываясь, вскакивает с места — градус разворота кресла оказывается более чем полезен, — и обнимает Зигзага; и его руки почти сразу ложатся ей на плечи в ответ. Объятие длится всего пару секунд — а затем оба одновременно отстраняются, и Делла легко плюхается обратно в кресло, совсем не ощущая неловкости.
Она отчего-то уверена, что он всё понял правильно; точнее — что он не стал и не станет понимать спонтанный жест, в котором не было никакого тайного смысла. И не решит, что это что-то значило, кроме того, что ей просто захотелось его обнять.
И как же хорошо от этой уверенности.
— Может, обратно поведёшь ты? — ляпает Делла тоже совершенно спонтанно, чтобы не успеть передумать.
Не то чтобы она считает это благоразумным; не то чтобы ей не страшно; не то чтобы она не успевает ещё до начала взлёта повторить себе несколько раз, что дядя Скрудж крайне редко ошибался в кадрах.
Но сейчас так будет правильно, и это она знает наверняка.
***
Зигзаг, как и раньше, совершенно преображается, стоит ему только взяться за штурвал; и Делла быстро выкидывает из головы все отголоски страха, с интересом наблюдая за ним. И чувствует даже какую-то странную, непривычную, пассажирскую свободу, ощущая, как взлетает с нею внутри самолёт, которым рулит не она; это ощущение, лёгкое и щекотное, живёт в ней вплоть до того момента, когда шасси самолёта касаются взлётно-посадочной полосы аэропорта Дакбурга. А потом она вдруг понимает, что больше уже не будет бояться летать, когда за штурвалом Зигзаг. И не вполне понимает, почему боялась раньше.
В конце концов, это всего лишь шеститонная металлическая махина в воздухе. Ничего особенного.
А потом она бродит по ангару, осматривая его, но не так, как раньше, ревниво обжигаясь о каждую мелочь, изменившуюся с тех пор, как этот ангар безраздельно принадлежал ей, — а с интересом и любопытством, пытаясь понять, как и чем живёт здесь новый хозяин. Она уже не злится, спотыкаясь о разбросанные инструменты и сломанные детали, — впрочем, она и сама никогда не была большим фанатом порядка; тепло усмехается, наткнувшись в углу на большущую, явно промышленных масштабов пачку фруктовой жвачки; проскальзывает в крохотную подсобку, ранее раздражавшую её особенно, чуть ли не до дрожи.