- Поменьше наркоты, побольше правильного образа жизни, и в нашем возрасте ты будешь выглядеть значительно моложе. Если снова не возьмешься за кокс с герычем.
- Что, и до этого дело дошло? – печально протянул Глеб.
До чего у них только не доходило дело в их прошлой жизни. Вадим прикрыл веки и ухватился за дерево, чтобы не упасть. Голова раскалывалась от недосыпа и коньяка. В жизни творится какой-то форменный сюр, а ты идешь и думаешь, как бы побыстрее слинять от брата на гастроли, окунуться опять в привычную атмосферу, не думать о том, как выстраивать отношения с тем, с кем не общался уже целых 30 лет. Тогда 30 лет назад этот идущий сейчас рядом с ним парень был его родным братом. Они целые сутки проводили вместе, разве что на один унитаз вместе не садились, хотя и до такого со временем могло дойти. И вот сейчас он шагает рядом, спрятав руки в карманы, словно чужой, а Вадим не знает даже, о чем с ним разговаривать. Про будущее Агаты рассказал, про Матрицу рассказал, про музыкантов его новых рассказал. Да на этом, собственно, и все. Нечего больше рассказывать, и разговор не клеится. Да и младший, кажется, все понимает.
- А ты и вправду другой, Вадик. Не тот, что еще вчера со мной Декаданс со сцены наяривал. Чужой какой-то… - бормочет Глеб, накидывая капюшон и глядя куда-то в сторону.
И будто бы и не нужна ему окружающая его шумная и яркая Москва. Он все равно в ней безнадежно одинок. И рядом никого. Даже родной брат и тот из другого мира. Из мира больших городов, большой сцены, больших залов, большой славы, больших денег, большой наркоты, большой политики, больший скандалов и больших трагедий. Его, Глеба, мир пока еще слишком маленький для таких больших вещей. Маленький Свердловск. Маленький Глеб. Маленький Вадим. Маленькая Агата. И их маленькое скромное счастье – одно на двоих. Раз – и нет его. Разлетелось на осколки одним взмахом жестокой подростковой руки.
- Осилишь Матрицу-то? – наконец после затянувшейся паузы спросил Вадим, чтобы хоть что-то спросить и как-то тянуть давно истлевшую нить разговора.
- Тексты там, конечно, аховые. Но я их правлю по ходу. Думаю порадовать фанатов свеженькими. С музыкой уже вряд ли что-то сделаешь. Наверняка музыканты уже отрепетировали то, что есть. Да мне бы лишь бы этот концерт продержаться.
- А ты молодец, Глебка, - тепло улыбнулся Вадим. – Я-то думал, ты в ступор впадешь от всего происходящего, а ты вон тексты переписываешь, в новой Москве осваиваешься, будто и всегда тут жил. И ничем-то тебя не шокируешь. Только вот я у тебя какой-то не тот… - горько протянул старший.
- Ты же знаешь, Вадик, я с детства мечтал на будущее хоть одним глазком глянуть. Не всякому такая возможность выпадает. А тут все так мрачно и печально. Ну телефоны. Ну компьютеры. А в остальном… разве вы лучше живете, чем мы тогда жили?
- Хуже, - бросил старший, надвигая кепку на лоб.
Они побродили по торговому центру, купили Глебу кое-каких шмоток, чтобы было в чем выступать на концерте. Зашли в кафе перекусить. Купили дешевенький мобильный, чтобы была хоть какая-то связь - отправлять его домой к Тане Вадим не решился. Та бы мигом заподозрила неладное, а там и до санитаров недалеко. Впрочем, Снейк успел, вероятно, нажаловаться Ларионовой на то, что старший брат увел у него фронтмена, и к вечеру Таня уже вовсю обрывала телефон Вадиму.
- Да, Глеб у меня, - спокойно заявил он. – И останется у меня на некоторое время. Да, он в запое, - Вадим поморщился, произнося явную ложь. – Ему надо оклематься до концерта. Телефон его остался в гримерке, но привозить его не стоит, мы купили ему новый. Потом после концерта разберетесь.
- Но… - попыталась хоть как-то возразить Таня, однако Вадим и слушать ее не стал.
- Так и передай Снейку короче.
- А могу я поговорить с ним? – робко попросила она.
Вадим поднес трубку к уху Глеба, а тот в ужасе замахал руками.
- Ни к чему это. Как придет в себя, я дам знать. Отбой, - на этом разговор и был окончен.
Глеб хотел проводить Вадима в аэропорт, но тот, хоть и понимал, что брат не совсем уж беспомощен и в состоянии найти дорогу домой, запретил ему ехать с ним. Ключи правда оставил в надежде, что тот не начнет буянить, и уехал с тяжелым сердцем.
Это были последние три концерта в уходящем году. После этого Вадим наметил длинный отпуск, надеясь поваляться на пляже и не думать о текущих проблемах. Но слухи о появлении в его квартире Глеба уже каким-то образом проникли и в прессу, и в фанатскую среду. И первым же вопросом от журналистов местного телеканала был вопрос о его взаимоотношениях с братом. Вад отбрехивался слухами, не желая врать про запой, но пресса наседала. Кто-то заметил, как они вдвоем ходили в супермаркет, кто-то обратил внимание, как Вадим отправился в аэропорт, оставив в квартире Глеба, кто-то проследил их путь по магазинам… Их даже умудрились сфотографировать и выложить в инстаграм с тегом #самойловыпомирились. Хэштег постепенно набирал популярность, а фотка кочевала с ресурса на ресурс.
Вадим представлял, как взбесится его нынешний Глеб, когда вернется сюда. Каким ядом он будет брызгать в ответ на вопросы любопытствующих журналистов и фанатов. И как тяжело ему будет выкручиваться в контексте таких фото…
И на концерте вместо того, чтобы в очередной раз передать привет брату Глебу, он пожелал «крепкого здоровья двум талантливым парнишкам с физтеха, которые творят будущее, топчась по прошлому». Больше он не добавил к этой тираде ни слова в надежде, что Паша с Егором поймут его намек, но в зале их лиц он не опознал.
Он звонил Глебу каждый день. Тот покорно брал трубку, покорно отвечал, что усиленно готовится к концерту, подбирает шмотки и пытается хоть как-то уложить волосы, чтобы они не выглядели как подгоревший блин. Что иногда на домашний звонит Таня, а разок набирал даже Снейк. Что Глеб не берет трубку, поскольку не знает, как вести с ними диалог, предпочитая отмалчиваться. И по истечение недели на гастролях по Сибири Вадим как угорелый мчится домой.
Глеб встречает его облаченным в махровый халат. Он поджарил сосиски и заварил чай – все лучше, чем ничего. Первым порывом Вада было броситься ему на шею, зажать халат в горстях и уткнуться носом в вихрастую седеющую макушку, но в этом Глебе хоть и много было от Глеба 20-летнего, побеждал все же нынешний. Организм неизбежно напоминал о прожитых годах и пережитых эмоциях. А за последние десять лет все эмоции по отношению к брату были сплошь отрицательными. Поэтому как не старался юный Глеб показать свою привязанность и теплое отношение – они таяли и потухали в холодных глазах нынешнего Глеба как едва уловимый огонек в огромной ледяной пещере.
Он облазил все соцсети, он даже создал фейковый профиль и с него попытался подружиться с несколькими фанатами в попытке выяснить подробности про Пашу и Егора, но никому из фандома эти персонажи не были знакомы. Все наоборот переполошились после памятного пожелания им здоровья от Вада и активно расспрашивали друг у друга, кто такие вообще эти Паша с Егором.
К началу концерта Матрицы оба брата были уже настолько злы на студентов, что готовы были взять их в заложники, только чтобы заполучить назад свою прежнюю жизнь: Глеб – так, словно он мог бы теперь жить спокойно, зная свое будущее, Вадим – так, как будто его нынешняя жизнь была хоть в чем-то лучше прежней. И оба они – так, словно только и мечтали, что избавиться от общества друг друга.
========== 6. ==========
Репбаза располагалась на окраине Свердловска, и Глеб, поднапрягшись, даже вспомнил номер курсировавшего туда автобуса. База арендовалась Наутилусом, Агата вынуждена была брать свободные часы. Пока еще дело обстояло так. Через три года ситуация переломится, Вадим устроится работать на студии, будет получать приличные деньги, они будут сами выбирать время записи, а не выкраивать время, остававшееся после работы Наутилуса… Воспоминания нахлынули на Глеба теплой волной, погребли его под собой, и пока он дошел до покосившейся и облупившейся остановки дожидаться старого тарахтящего автобуса, ноги его уже едва держали. До юридически оформленного развала страны оставался всего какой-то год, но фактически ее уже и так не существовало. Заводы закрывались, люди потихоньку челночили, кто-то даже в Турцию начал выезжать. С падением берлинской стены вообще многое в Союзе изменилось. Глеб сидел на убогой остановке, вспоминая тот яркий глянцево-неоновый мир, который покинул тридцать лет…вперед? И не скучал по нему. Здесь был жив Илья, здесь он сам был молод и полон сил. Его пока не настиг алкоголизм и панкреатит, пока не случилось ни одного передоза, и если Глеб будет аккуратнее, то и не случится. Пока его не душит в объятиях толпа, и если с Агатой отныне покончено, то теперь уже и не задушит. Дышалось как-то свободнее и вольготнее. В это мире внезапно нагрянувшей и такой желанной свободы его электронные фантазии станут для всех открытием. Здесь не нужна даже Матрица, да с ней и тоже покончено, как с недодавленным до конца апельсином. После Эпилога он выжал из него весь оставшийся сок и шагнул в новую жизнь и новое будущее.
Кроме Ильи за помощью обращаться было не к кому. Бекрев был совсем еще юн. Ни с кем из рок-клуба он не общался, это была прерогатива Вадика. Но просить старшего подыскать ему музыкантов Глеб не собирался. Хватило и того, что Матрица была создана руками брата. Свою новую жизнь без долгов Агате он начнет один. Абсолютно свободный.
Теперь даже и дышалось как-то по-иному. В том его 2019-м давила какая-то ностальгия, печальные глаза Вада вгоняли в тоску и мрачные размышления, а не стоит ли попробовать все вернуть, все равно ни с Матрицей, ни с электронными экспериментами не выходит ничего путного…
Все решилось как-то само собой. Чья-то злая, а, может, наоборот добрая воля забросила Глеба сюда, подарив второй шанс. И уж на этот раз разбазаривать свою жизнь почем зря он не станет.
К остановке подполз покосившийся автобус, чем-то напоминавший старое затертое фото Чехова в пенсне. Глеба вдруг осенило, что у него нет денег на проезд. Впрочем, покопавшись в карманах, он выудил несколько монет, но тратить их не стал. Кондукторов в автобусах в те времена еще не водилось.
Окунуться в старый Свердловск было словно вернуться домой. Глеб прижался носом к стеклу и вспоминал, вспоминал город, каким он был 30 лет назад. Нет, каким он являлся вот сейчас, в эту самую минуту. Глеб вдруг испугался, что это сейчас исчезнет, и его снова отбросит в его кошмарную неоновую реальность, где ему 49, где нет ни надежды, ни веры, ни будущего, ни любви, ни света, ни друзей. Автобус подскакивал на каждой кочке, проваливался в каждую яму, и вместе с ним взмывал кверху и падал вниз и Глеб. Вокруг все было таким, словно он и не уезжал из этого мрачного города. Словно он так вот и ехал в этом обшарпанном автобусе, закрыл глаза, подпрыгнул на выбоине, а когда открыл их – прошло уже 30 лет, а он все до сих пор едет по осеннему Свердловску, в автобусе все так же пахнет бензином, а впереди целая жизнь – большая и еще не прожитая…
К репбазе Наутилуса Глеб добрался уже под вечер, когда на город упали молчаливые серые тени. Он не знал часов аренды студии группой, но решил по крайней мере попытаться узнать там адрес Ильи или хотя бы Славы. Однако окна в подвальном помещении горели, и Глеб сбежал по ступенькам и толкнул тяжелую дверь.
У громоздкого микшерного пульта восседал Слава, чуть поодаль качался на стуле Илья. Больше никого в студии не было.
- Привет, - улыбнулся Глеб, оглушительно хлопая дверью.
- Привет, Глеб! – отозвался Слава, а Илья даже не поднял голову.
В том далеком 1990-м Илья не воспринимал деятельность братьев Самойловых всерьез. Они были для него двумя фриками, исполнявшими форменную ерунду. Он обратил на них хоть какое-то внимание, лишь три года спустя, когда Слава позвал Вадима записывать с ними Титаник. А в данный момент жизни Глебу придется еще как следует попотеть, чтоб Илья начал с ним хотя бы просто здороваться.
- Какими судьбами? – продолжал Слава. – И Вад где?
- Я один, - хмуро произнес Глеб. – Могу я с Ильей поговорить?
- Ну разумеется, - изумился Слава. – Мы как раз собирались уходить. Пойдемте я запру студию.
Долго мялись на остановке, потом Слава не выдержал, вызвал такси и умчал домой к новоиспеченной супруге, а Илья с Глебом остались вдвоем. Закурили в тишине. Глеб не знал, как приступить к щекотливой теме. Потом решился наконец:
- Скажи, ты веришь в машину времени?
- Хм, - сделал неопределенный жесть Илья. – Это же не вопрос веры. Насколько мне известно, чисто теоретически такая штука возможна. А уж сколько лет займет ее создание…
- Как думаешь, а бывает так, что во времени перемещается только разум? Ну вот жил и жил ты себе 49-летний взрослый мужик. А потом бац! – и оказываешься в теле себя же 20-летнего.
- Глеб, ты с веществами перебрал? – в голосе Ильи мелькнули озабоченные нотки.
- Ничего кроме гашиша. Ты ж знаешь, тут у нас больше ничем особо-то и не разживешься… Что если я скажу тебе, что мне сейчас 49 лет. Что еще несколько часов назад я давал свой сольный концерт на сцене одного столичного клуба в ноябре 2019 года, а потом в секунду вдруг оказался на сцене с Вадиком и Сашей исполняющим презентацию Декаданса? Ты поверишь мне или вызовешь санитаров?
- Хм. Интересный поворот, - Илья и бровью не повел. – А почему тогда ты приехал сообщить об этом именно ко мне, а не обратился к Вадиму? Родной брат в этом вопросе куда полезнее совершенно постороннего…
А что если я скажу тебе, что ты в будущем будешь мне не просто не посторонним, а станешь вообще моим лучшим и единственным другом? Что если я пришел к тебе, потому что только тебе и доверяю, только в тебе и уверен – что ты способен меня принять и поверить мне?
- А что все-таки не так с Вадимом?
- Давай упадем где-нибудь, и я все тебе подробно расскажу. И мы вместе подумаем, как нам дальше жить?
- Нам?
- Нам, Илюх. В том будущем, из которого я сюда пришел, ты погиб в 2007 году. И я хотел бы попробовать это предотвратить.
Они вернулись на репбазу, предварительно заскочив в магазин. У Илюхи еще оставались талоны – Глеб и забыть успел о тех годах, когда деньги были бесполезными бумажками. Развернули из газеты теплую водку, порезали колбасу.
- Не думай, что я тебе сходу поверю, но говори, перебивать не стану.
И Глеб начал рассказывать. Сперва сбивчиво, перескакивая с мысли на мысль, забывая, возвращаясь к уже пройденному, чтобы поведать что-то упущенное, но важное… Илья, как и обещал, не перебивал. Внимательно слушал все два часа, лишь водки выглотал два стакана почти без закуски. Когда Глеб закончил, он налил себе третий стакан и резюмировал:
- Я тебе верю. Все это звучит весьма правдоподобно. И моя смерть через 17 лет, и Сашина – за здоровьем ваш клавишник совсем не следит. И распад Нау, все к тому идет уже сейчас. И распад Агаты вашей. Вечно ты Вадимовы правила терпеть не станешь. Любому автору нужен свой коллектив, работающий на него. Да и слишком сложные отношения у вас уже сейчас, пока вы юны, дальше только хуже будет. Что до судов дело дошло, признаться, меня удивило. Но раз нарыв ваш так долго зрел, не находя выхода, значит, все произошло как и должно было быть. Скажи мне, ты сейчас не держишь на него зла? Простил?
- Простил, - кивнул Глеб, доедая очередной кусок колбасы. – Но в жизни своей больше не хочу его. Ни 55-летнего, ни 26-летнего. Хочу прожить эту жизнь иначе, не так, как прожил раньше. Поэтому и ушел из Агаты прямо сейчас, не дожидаясь оглушительной славы. Вадик и без меня наверняка чего-нибудь добьется, а я… я хочу пройти свой творческий путь с тобой. Если ты не пошлешь меня сейчас ко всем чертям…
- Предлагаешь и мне свинтить из Нау? – задумчиво протянул Илья. – Для этого у меня должны быть серьезные аргументы. Ты и сам пишешь неплохие тексты, зачем тебе я?
- Сейчас уже не пишу, - энергично и без тени сожаления помотал головой Глеб. – Сейчас меня увлекло совсем иное. Если получится изобразить вот здесь… то я попробую.
Это было не приложение на айпаде, и Глеб долго и безуспешно тыкал в клавиши синтезатора, чтобы изобразить хоть что-то, похожее на звучавшие в его голове сюрреалистичные шумы. Подумал вдруг о терменвоксе. А потом в отчаянии уронил голову на микшерный пульт.
- Пожалуй, здесь мне потребуется помощь аранжировщика, чтобы изобразить все, что я слышу вот здесь, - и он постучал пальцем по виску.
- Разберемся. Подыщем кого-нибудь, раз с Вадом работать не хочешь. Тебе есть где жить?
- Вроде сейчас я обретаюсь у бабушки. Но хотел бы от нее съехать, сам понимаешь…
- Понимаю. Перебирайся пока ко мне, там разберемся. И оставим мой вопрос с Нау до того момента, пока ты не покажешь мне, что ты сочиняешь сейчас.
Жена Ильи не возражала против внезапно нагрянувший гостей – она, в отличие от супруга, Агату Кристи уважала и верила в их большое будущее. Поэтому Глеб не стал огорчать ее вестью о своем уходе из группы. Поужинали в тишине и тут же разошлись по комнатам: в убогой хрущевке Глебу отвели что-то вроде чуланчика сзади гостиной, но ему хватило и этого крошечного своего уголка, чтобы отрубиться, как только голова его коснулась жесткой подушки.