Одеяло чуть сползло, обнажив спутавшиеся на груди волоски, и Вадим тяжело сглотнул, развернулся на пятках и заставил себя вернуться в кабинет.
Когда сон все же навалился на его отяжелевшие веки, часы пробили уже семь утра, и он провалился в небытие, напоследок дав себе слово, что проспит никак не больше пары часов.
========== 4. ==========
Ехать в клуб не было никакого настроения. Змей опять решил устроить очередную платную встречу с фанатами, которую так или иначе после концерта неизбежно придется отработать, и Глеб уныло натянул темные очки, только чтобы поменьше пересекаться взглядами с безумной толпой у его ног. Толпы той правда и было-то человек 300, лет 20 назад они с братом совсем другие площадки собирали, помнится… Они с братом. Фраза словно из другой жизни, жизни, которая была прожита каким-то иным Глебом, не тем, что стоял сейчас у стойки и отчаянно и зло выкрикивал:
- Я говорю тебе: Здравствуй! Теперь я непобедим!
Впрочем, даже и эти слова не значили теперь для нынешнего Глеба ничего. Он стоял на сцене, делал заученные пассы руками, не глядя в толпу, а в голове стучал ритм новой композиции. Только бы не вылетел из памяти, когда Глеб вернется, наконец, в гримерку, и сможет хоть примерно набросать на планшете черновой вариант. Выступать с таким, конечно, не станешь, но истинным ценителям, кажется, даже нравится. А, значит, стоит продолжать.
В клубе было болезненно душно, жара сшибала с ног, волосы промокли, пот ручьями лил за ворот. Глеб поднял очки, вытирая лоб рукавом, и на мгновение бросил взгляд в толпу – непроизвольный, неконтролируемый. Да так и замер с полуоткрытым ртом и расширившимися от изумления зрачками. Прямо напротив него в толпе стоял и смотрел ему прямо в глаза его старший брат Вадим.
Глеб нахмурился, и его сознания успела коснуться всего одна мысль: «Какого черта?!» Когда вдруг перед глазами все поплыло.
Так, только устоять, только не упасть. И не из такой духоты целым выбирались. Глеб зажмурился, покрепче ухватился за стойку, сделал глубокий вдох… и вдруг ощутил, что воздуха стало заметно больше, а сам он больше уже не нуждается в опоре, поскольку…сидит на стуле, что-то сжимая в руках. Глеб в ужасе распахнул глаза, успев подумать, что выступает на трезвую голову и примерещиться ему все это никак не могло. Взгляд его выцепил старенький бас, который он сжимал в руках, а пальцы по инерции продолжали что-то наигрывать. Впрочем, вероятно немилосердно лажали, потому что стоявший у микрофона обернулся вдруг к Глебу, и тот едва не издал пронзительный крик. Поскольку столкнулся взглядом с Вадиком. Вадиком в черной рубашке и брюках со стрелками. С модным хаером. Вадиком, которому было никак не больше 26 лет. Вадиком образца 1990 года.
Так, Глеб, когда ты в последний раз пил? Кажется, позавчера. Похмелье давно прошло, белой горячкой это видение быть никак не могло. Я заснул прямо у микрофона? Или потерял сознание от духоты и рухнул на пол, а мозгу отчего-то привиделось именно это? Презентация Декаданса? Кажется, это была именно она. Глеб придирчиво осмотрел себя. Черная джинсовая куртка, штаны заправлены в высокие ботинки, в левом углу сцены Саша за клавишами. Впереди Вадик дергает ногой и что-то завывает в микрофон. Кажется, Шпалу. И, кажется, сейчас его партия. Глеб напрягает память, но пальцам воспоминания ни к чему, они и так все эти годы знали басовую партию Шпалы наизусть так, словно играли ее каждый день. И чей-то чужой и такой молодой голос прохрипел в микрофон:
- Шпалалалалалала-лалалалалалалалала!
Левая нога дернулась, и Глеб сам не понял, как влился в общий ритм и снова стал частью этого скромного коллектива на сцене убогого свердловского ДК.
Стоп, Глеб. Мы все это уже проходили 29 лет назад. Ты хочешь повторения? Хочешь прожить эту жизнь по второму кругу? Совсем не дорожишь с таким трудом добытой свободой? Вот же она – Шпала эта – в точности про тебя самого и была написана:
- Сначала мне отрубят у-уши, ноги руки, возьмут щипцами глаза,
Потом зальют гудроном, пойдут по мне вагоны во имя отца колеса.
Ты видишь, я нормальный, трамвайно-рельсо-шпальный, не убегу никуда…
И ты опять на алтарь во имя пережитых и отболевших уже идеалов собрался? Братская любовь, светлое будущее, музыка, слава… это все уже было и чем все кончилось? Болью, агонией, смертью, гниением, полным разложением. Чего некромантией заниматься и к жизни духов вызывать? Агата умерла, нет ее и никогда больше не будет. Даже здесь и сейчас она мертва, эти пляски Вада у микрофона – лишь иллюзия жизни. Все они марионетки в руках коварной судьбы, запланировавшей их смерть с самого момента их рождения. Ничего уже не исправить.
Саша еще доигрывал соло на клавишах, а Глеб уже приставил бас к спинке стула, поднялся и молча отправился за кулисы прямо посреди концерта. Саша изумленно завертел головой. Вадим же, казалось, и виду не подал, спокойно доиграл Шпалу до конца, извинился перед немногочисленной публикой в зале и тоже скрылся за кулисами. Глеб пытался по памяти найти выход из этого ДК, чтобы потом вернуться к бабушке и там спокойно все обдумать, но Вадим успел его догнать и схватить за рукав.
- Ну что опять такое? Тошнит с гашиша? Мы же не доиграли до конца.
Глеб вздохнул. Сейчас просто так уже не уйти, громко хлопнув дверью. Это его Вад вопросов задавать не станет, просто с места орать начнет или и сам пинка для скорости даст, а этот пока еще невинен в вопросах их сложных взаимоотношений. Ну да, ссоры, кажется, были уже тогда, но они ни в какое сравнение не шли с тем, что произошло впоследствии. Глеб нахмурился, напрягая память. Маленький Фриц уже вышел или еще нет?
- Я ухожу, Вадик.
- Ну иди проспись, раз плохо. В следующий раз не будем больше так рисковать и принимать дурь прямо перед концертом. Такую презентацию запороли…
- Такую презентацию? – Глеб почуял удобный момент для того, чтобы разом расставить точки над и. – В зале всего несколько десятков человек! Кому нужно наше творчество, Вадим?
Старший выглядел таким жалким и потерянным, да и какой он был теперь старший? Он Глебу в сыновья годился, весь его прежний авторитет, на котором когда-то и держалось уважение младшего к нему, рассыпался в прах. 26-летний наивный глупец, не нюхавший жизни. Гашиша испугался. А слабо тебе героином передознуться, как я передознусь как раз лет через десять?! Какой к черту Декаданс? Я от Опиума и Ковра-вертолета отказался ради свободы, никакой Декаданс меня и тем более не удержит!
- Глеб, нас приняли в рок-клуб. Нас похвалил Макаревич. Мы в Свердловске вторые по популярности после Наутилуса!
- Про Чайфов забыл, - угрюмо напомнил ему Глеб.
- Да что с тобой такое сегодня?! Что за депрессивные настроения тебя накрыли?
- Я ухожу, Вадик.
- Это я уже понял. И вправду тебе надо пойти и проспаться. А мне придется администрации в ноги валиться, клясться, что тебе плохо стало прямо посреди концерта, и тебя госпитализировали. Никаких других причин они просто не примут.
- Ты не понял, Вадик. Я не с концерта ухожу, я вообще ухожу. В принципе. Из Агаты. От тебя. От вас с Сашей то есть.
- В каком смысле? - Вадим непонимающе таращил глаза и часто хлопал ресницами.
- В прямом. Вспомни, что ты мне обещал, когда брал в Агату? Что когда у меня появится возможность создать свою группу, я спокойно могу ей воспользоваться и уйти. Считай, что этот момент настал. Все свои песни оставляю вам, мне их не жалко, я новые напишу. Но я больше не в Агате. Думаю, нового басиста найти не проблема, - и Глеб широким шагом направился к выходу.
Вадим опешил и несколько секунд не мог сдвинуться с места, словно врос в пол, но потом будто очнулся и побежал за братом.
- Глеб, постой. Стой, тебе говорю! – и дернул младшего за локоть. – Давай поговорим. Что случилось?
Ничего не случилось, Вадик. На данный момент не случилось пока ничего. Но еще случится. Много чего случится, чего лучше бы никогда не случалось. И вот ты, конкретно ты ничего мне пока не сделал. Но еще сделаешь, если я останусь рядом и дам тебе хоть один шанс уговорить меня. Надо рвать сразу, пока еще свежи те воспоминания, пока не подкралась тихим шагом ностальгия и не поманила в свои цепкие лапы.
- Ничего, Вадик. Ровным счетом ничего. Я просто хочу свою группу, понимаешь? Не твою с Сашей, а свою собственную. Где лидером буду именно я. Где я сам буду определять звучание и концепцию. Где никто не будет править мои тексты и мелодии. Где на афише будет всего одно имя – Глеб Самойлов.
- Глеб, ты сошел с ума! Нас только-только приняли в рок-клуб. Если следующий альбом выстрелит, и Москва сдастся нам на милость, а ты разом обрубаешь все на корню. Ты кого-то уже подыскал себе из музыкантов?
- Пока еще нет, но я как раз думаю об этом.
Вадим выглядел таким растерянным и несчастным, что Глеб на секунду испугался, что он не сможет настоять на своем, видя этот потерянный взгляд щенка, которого пинком выбрасывали на улицу. Но перед глазами маячил совсем другой Вадим – взрослый, сильный, властный, жестокий, бескомпромиссный, бьющий его с размаху кулаком в нос за очередное пьяное выступление… И этот пока еще юный Вадим очень скоро превратится в того, дай только Глеб слабину.
О музыкантах Глеб в тот момент даже и не подумал. Его имя здесь хоть и не гремит на каждом углу, как будет греметь лет пять спустя, но кто-нибудь обязательно должен отыскаться. Можно с Наутилусом на крайний случай посоветоваться. С Наутилусом? Так здесь же еще жив Илюха! Внезапное озарение прошило его от макушки до пят, и Глеб ускорил шаг, лихорадочно соображая, где же у них теперь репетиционная база и где живут Слава с Ильей. Остановился, обернулся и бросил семенившему сзади брату через плечо:
- Не знаешь случайно, где Нау теперь репетирует?
- На нашей репбазе, - пробормотал Вадим, запыхавшись.
- А где Кормильцев живет помнишь?
Вадим скривил губы и помотал головой.
- Ладно, сам разберусь.
- Глебка, постой! – Вадим схватил его за запястье и развернул брата к себе. – Ты точно все решил? Не пожалеешь потом?
- Абсолютно. Если все это не сон, - Глеб обвел рукой пространство вокруг себя, - значит, судьба дает мне второй шанс. И вот уж на этот раз я все сделаю как надо.
И Глеб хлопнул тяжелой дверью, выходя на крыльцо и всей грудью вдыхая теплый сентябрьский воздух.
А внутри остался Вадим, прижимаясь лбом к шершавому косяку и уставившись невидящим взором прямо перед собой.
========== 5. ==========
Когда Вадим открыл глаза, на часах уже давно перевалило за полдень. Он перевернулся на бок, угрюмо окинул взглядом книжный шкаф, в котором как попало навалены были книги, за которые он давно уже не брался, и медленно сполз с дивана. Через несколько секунд его вдруг накрыло осознанием произошедшего, и он ринулся в спальню проверить не приснилось ли ему все случившееся накануне, не ушел ли Глеб, внезапно вспомнив, кто он такой.
Тот по-турецки сидел на постели. Неодетый. Жевал бутерброд, запивая его соком, и что-то увлеченно читал. Вадим облегченно выдохнул и присел на кровать рядом с ним.
- Шедевры свои читаешь?
- А неплохо кстати, - закивал Глеб, протягивая Вадиму тарелку со вторым бутербродом. – Пошловато конечно, да и рифму я бы поправил, а в целом…
- Это все-таки писал ты, а не кто-то другой. Разумеется, полного отторжения у тебя эта история не вызовет, - он сунул в рот бутерброд и залез на постель с ногами, отбирая у младшего пакет с соком.
- А вот с музыкой лажа какая-то, - нахмурился Глеб. – Не хочешь подлакировать ее, ну чтобы мне не совсем уж позорно было на сцене показываться?
- Ты уже 9 лет с этим материалом выступаешь. Любое ощущение позора должно было затереться до блеска, - усмехнулся Вадим.
- Ну да. У него, но не у меня. Тебе когда на самолет?
- Завтра утром. Сегодня еще могу подсобить тебе, а дальше сам. Только ради бога, не выходи из дома дальше ближайшего магазина. Если кто-нибудь что-нибудь прознает, тебя же в дурку упекут.
- Не переживай, я справлюсь. Я подумываю еще и со сцены намекнуть малолеткам этим, чтобы крутанули свою шарманку назад. Если вдруг они не явятся на концерт, так хоть на видео потом посмотрят. Задумаются, может.
- Чокнутым фанатам даже их кумир не указ. Я подумываю просто начистить обоим морды и не отпускать их, пока не вернут все как было.
- Вообще забавная ситуация, Вадик. Прочел бы я что-то подобное в книге, умер бы от хохота. Но в жизни что-то вот вообще никак не смешно.
- Наша с тобой жизнь в принципе далека от веселья. Всегда была и, видимо, теперь уже всегда и будет.
- Что, помириться с ним нет никаких шансов? – опечаленно уточнил Глеб.
- Я и сам не знаю, что у него сейчас в голове. Думаю, тебе должно быть виднее. У меня есть шанс, Глеб?
- Не знаю, - пожал плечами Глеб. – Ты и сам сильно изменился. Суровым стал каким-то. Холодным. Будто и не ты вовсе. Не удивлюсь, если и я теперь совсем другой. А таким вам вообще мириться несподручно. Как двум ледышкам отогреться друг об друга?
- Две ледышки, - эхом повторил Вадим и соскочил на пол, стряхивая с простыни крошки. – Давай учи дальше, я пойду хоть омлет сделаю что ли. А то жрем с тобой что попало. Потом в магазин надо смотаться, холодильник тебе на неделю забить, чтоб не голодал.
Глеб поднял с пола гитару, принялся бренчать, подбирая к текстам мелодии, что-то черкал и правил на распечатанных Вадом листах, а Вадим отправился на кухню готовить одно из немногих блюд, которое смог осилить в своей полухолостяцкой жизни.
С одной стороны, его подмывало отменить концерты и просидеть эту неделю с Глебом, насладиться, наконец, обществом младшего, распробовать его, рассмотреть как следует, ощупать, погладить, познакомиться повторно – спустя 10 лет размолвок, недомолвок и одиночества. А с другой – и публику кидать не хотелось, и музыкантам надо было платить, да и самому себе нельзя было давать шанс вновь поверить в то, что они с Глебом вместе. Вот так поверишь на несколько дней – а потом вернется тот прежний Глеб, расковыряет затянувшуюся свежей кожицей ранку, пнет в самое больное и уйдет опять в свою одинокую берлогу воспевать свой непонятый окружающими внутренний мир. Нет, и этого Глеба подпускать близко было нельзя. Слишком больно будет потом.
Вадим принес ему поесть, а сам сел в кухне. Жевал омлет, запивая его коньяком и краем уха вслушиваясь в бренчание гитары за стеной. Глеб выполз часа через три, вынес тарелку с засохшими следами яиц, выбросил в мусор коробку из-под сока и сел рядом на табуретку.
- Ты же обещал мне помочь с разучиванием.
- Сам справишься, - буркнул Вадим. – Не маленький уже.
- Может, пойдем погуляем? За эти тридцать лет Москва изменилась. Да и я в ней был всего несколько раз наездами. Когда, говоришь, мы выстрелить должны?
- Через три года, - Вадим бросил тарелку в раковину, мыть не стал.
- Ты напился, Вадик? От тебя алкоголем разит за километр.
- Ничего, на пешие прогулки по столице меня хватит. Иди одевайся, я подтянусь, - и он пошлепал в спальню искать подходящую одежду.
Когда он вышел в коридор облаченный, как обычно, в привычные афгани и тунику, Глеб вдруг прыснул.
- Вадик, что это еще за обмундирование? Ты давно так ходишь? Сейчас мода что ли такая?
- Можно и так сказать, - миролюбиво проворчал Вад. – Ты вот гриндера свои не снимаешь – заметил по видео поди, а мне эти штаны полюбились.
- Ну с гриндерами все ясно, - махнул рукой Глеб. – В них я кажусь чуть выше. А здесь что? Торжественный сквозняк, чтоб не прело? – хохотнул он.
- Как ты сказал? – удивился Вадим. – Торжественный сквозняк? Откуда это у тебя?
- Как откуда? Только что придумал. Нравится сочетание?
- Так я ж вроде бы уже… А, ладно, - махнул рукой Вадим. – Пошли, - и накинул на плечи пальто.
Глебу пришлось одолжить старую куртку Вадима. В последний год он тоже успел серьезно раздаться в фигуре, а у Вадима сохранилось несколько вещей, которые он носил еще до своего радикального похудения. Вот и пригодились.
- Вы паршиво выглядите. Оба, - бросил Глеб, когда они выползли из подъезда. – Нет, я понимаю: возраст и все такое.