- Одним словом, вы помирились? – насторожилась Таня.
- Можно и так сказать, - согласился Вадим.
- Вообще-то он мне тоже что-то похожее заявил перед тем, как лег спать. Что вы помирились. Что ссор и разборок больше не будет. Это что же, значит, быть Агате? – кажется, одна только мысль об этом неимоверно обрадовала Ларионову.
- Нет, Агата – пройденный этап, с ней покончено. Но мы хотя бы перестанем бодаться. И чем смогу – я помогу ему. Но я планирую пойти по стопам Ларри Даррелла.
- Хм, - задумалась Таня. – Это который из «Острия бритвы»? И чего ты задумал?
- Я знал, что ты поймешь. Вы с Глебом очень начитанные, а мне эта книжка попалась в руки совсем недавно. Я очень впечатлен.
Вадим не лгал. Ларри вызвал в нем живой интерес, желание взглянуть на мир его глазами. Казалось: вот он, тот самый путь, который должен пройти каждый, чтобы ощутить себя человеком в полной мере.
- Уезжаешь? Тоже в Индию?
- В Индию. В Тибет. Куда судьба забросит, куда жизнь подскажет, я не планирую. Мне надо переосмыслить все произошедшее и определить свое место в этом мире.
- Но ведь вы помирились! Что мешает творить дальше! – в отчаянии воскликнула Таня.
- То, что я мертв, а он жив. Если мне удастся воскресить себя, то это произойдет в Гималаях. А если и этот метод не сработает… ну что ж, я вернусь на сцену и продолжу работать сольно. Но труп Агаты эксгумировать не стану.
- По-моему, ты сошел с ума. Как и твой Ларри! – взвизгнула Ларионова и бросила трубку.
«Береги его. Пожалуйста», - настрочил Вад ей в ватсапе.
«Когда уезжаешь?» - тут же прилетел ответ.
«Думаю, в течение месяца».
Для начала надо было отыграть на двух обещанных фестах. Но Вадим тем временем занялся подготовкой документов на визу, составлением маршрута, списка вещей. Потихоньку выбирал удобную обувь, рюкзак.
Слухи о примирении братьев поползли буквально сразу. Вадим отказывался комментировать ситуацию, а вот Ларионова подтвердила их сразу. Глеб тоже шел на открытый диалог с прессой. Да и журналисты с поклонниками не смогли не заметить преображение младшего: он отказался от привычных гриндеров, вместо них купив высокие армейские ботинки, заправлял в них брюки, купил джинсовую куртку – копируя свой образ времен Декаданса, в котором ему было привычно и комфортно. Начал потихоньку отращивать волосы. Все приписывали это примирению со старшим, однако, как раз Вадим исчез из поля зрения: не давал интервью, почти не выступал. Но на тех немногих фотках, что все же просачивались в соцсети, он выглядел по-прежнему очень уставшим. Носил все те же афгани, не брил бороду, но продолжал сбривать виски. Его все чаще атаковали с вопросами по поводу будущего Агаты, он отвечал коротко и односложно: планы не изменились, все по-прежнему. Глеб сам по себе, он сам по себе.
Постепенно Глеб давал все более откровенные интервью, пока, наконец, его не прорвало. Журналисты тоже стали смелее.
Это было перед концертом, посвященным 10-летию Матрицы. Одна из местных московских радиостанций вызвала Глеба на открытое интервью без купюр.
Все вопросы касательно прошлого группы Глеб сразу же пресекал: отчасти потому, что толком не знал, что отвечать, а всю информацию про Матрицу сам же узнал исключительно из прессы. Отчасти, потому что тема его мало интересовала.
- Наверное, Матрица мне многое дала. Наверное. Сейчас я не могу сказать об этом с уверенностью. В любом случае, был период, когда мне независимость и свобода были просто необходимы. Но теперь это время прошло.
- Что вы имеете в виду под словом «независимость»?
- Независимость от своей группы. От людей, с которыми я работал.
- Вы имеете в виду вашего директора Снейка? Или вашего бывшего коллегу Константина Бекрева?
- Я имею в виду Агату Кристи. Я хотел бы ее вернуть.
- Означает ли это вашу готовность вновь сотрудничать с братом? – сказать, что журналистка была удивлена – не сказать ничего.
- Да. И он знает об этой моей готовности. Решение за ним.
- То есть, получается, теперь сам Вадим против возрождения группы?
- На данный момент против, да, - и уголки губ Глеба резко поползли вниз.
- Но ведь у вас были серьезные разногласия. Вы даже подавали на него в суд, называли вором…
Глеба словно бы передернуло, он потер пальцами лоб и натужно улыбнулся.
- Да, у нас всякое было, и я готов принести ему за это свои извинения. Знаю, что он и сам не против извиниться передо мной. Однако, Агату почему-то возвращать не хочет. Возможно, гласность и публичность помогут нам.
- Глеб, вы отдаете себе отчет, что сейчас множество ваших преданных фанатов, выступавших на вашей стороне против вашего старшего брата, чувствуют себя обманутыми.
Глеб пожал плечами.
- Это их проблемы. Да, мы с Вадиком виноваты в том, что перевели конфликт в публичную плоскость, вовлекая в него посторонних людей. И извиниться перед этими самыми людьми нам теперь тоже не мешало бы, но в целом это только наше с ним дело. Наши ссоры, суды. И наше нынешнее примирение, наконец. И я больше не допущу поливания его грязью. Как, надеюсь, и он меня.
- Ну что ж, будем ждать ответа от вашего брата. Во всяком случае, наша радиостанция дает вам слово в самое ближайшее время пригласить к себе на разговор Вадима.
- Спасибо, - тихо отозвался Глеб.
Когда милая диджей набрала номер Вадима, он уже стоял в аэропорту в очереди на посадку.
- Извините, - произнес он, стараясь перекричать шум, - но я надолго уезжаю из страны. Все интервью будут после возвращения.
- А когда оно примерно состоится?
- Этого я и сам не знаю.
Диджей отключила громкую связь и подняла на Глеба виноватый взгляд:
- Я сделала что могла.
- Ничего страшного, - понимающе кивнул он, а в глазах его тем временем осела тьма. – Я догадывался, что так и будет.
========== 10. ==========
Илья с Глебом сняли поначалу крохотную двушку на окраине Нью-Йорка. Рик смог выбить им бессрочную рабочую визу, да в те годы с этим проблем было значительно меньше: после падения Союза любого мало-мальски годного специалиста любой области принимали в США с распростертыми объятиями.
Рик не стал скрывать от них, что пока вплотную занимается более значимыми проектами, однако, постоянно держал руку на пульсе: раз в неделю приезжал на студию, следил, как продвигается написание музыки. Он дал Глебу полный карт-бланш на электронщину, попросил лишь пару хитов с английским текстом, и Илья в спешке переводил текст Опиума и Ковра-вертолета. Глеб отдавал себе отчет, что стащил музыку у Саши, но в имеющихся условиях он также понимал, что Саша вряд ли напишет хоть что-то стоящее. Да и как объяснить Саше всю ситуацию – Глеб не знал.
В новой обработке и с английским текстом песни в одночасье стали хитами в США и возглавили все чарты. Рик радостно потирал руки. Вслед за синглами они выпустили и второй альбом. Пару композиций с него Рик сумел пропихнуть в Голливуд в качестве саундтреков к весьма перспективным фильмам в надежде, что Грэмми и Оскар не обойдут новых звезд своим вниманием.
И уже к концу 92го из маленькой квартирки на окраине города Илья с Глебом перебрались поближе к центру, сняли каждый по отдельному жилью в непосредственной близости друг от друга и взялись за работу еще активнее. У Ильи тоже было много музыкальных идей и наработок, которые в рамках Наутилуса реализовать он не мог. Теперь же они шли в авангарде перемен, выступали законодателями мод в области звука. И теперь страх того, что однажды он проснется утром в своей старой московской съемной квартире и в старом теле одолевал Глеба все сильнее.
Изредка звонила мама. Вадим не звонил вообще. Новости о нем Глеб узнавал окольными путями: с Бутусовым они не сработались. Выпустили один совместный альбом, который не взлетел, да и разбежались. Наутилус тоже переживал сейчас тяжелые времена: после ухода Ильи у них ничего не клеилось, и хоть Слава продолжал писать музыку, тексты его вызывали отторжение у публики, да и в целом концепция группы резко изменилась, и из гонки за место в первом эшелоне русского рока Наутилус безнадежно выбыл.
Впрочем, Агата в эту гонку не вписалась с самого начала. Они играли все больше по клубам. С горем пополам выпустили альбом без единого хита. Конечно, поклонники нашлись и у них, но Вадику с Сашей было тяжело. Котов ушел, получив более выгодное предложение, и на его место взяли очередного безвестного сессионщика.
Тем временем Глеба с Ильей номинировали на Грэмми за саундтрек к одному из выстреливших фильмов. А затем и на Оскар. Деньги потекли к ним рекой. Они много и плотно гастролировали по США, начали постепенно выбираться и в Европу. А в своей родной стране и вовсе обрели почти божественный статус. Кое-кто из бывших коллег правда нет-нет да и отпускал укол в адрес двух «предателей дела рока», перекинувшихся на электронщину, но их тут же обвиняли в черной зависти и затыкали им рты.
В середине 93-го – уже с Грэмми и Оскаром на руках – они дали первый с момента отъезда в США концерт на Родине.
Это событие долго готовилось. Реклама висела по всей Москве. Организаторы арендовали Лужники. Билеты разлетались с немыслимой скоростью, подумывали даже дать два концерта – два дня подряд.
Глеб с Ильей прибыли на отладку звука за пару дней до концерта. Прогулялись по Москве, поняли, что от многого отвыкли, что не хотели бы вернуться сюда и вновь работать здесь.
В день концерта в гримерку проскользнул их менеджер – весь красный и запыхавшийся.
- Насилу отбился! Там к вам несколько человек с боем пытаются прорваться. Пришлось охрану ставить. Кажется, кто-то из ваших бывших коллег.
Илья насторожился:
- Они представились?
- Да, попросили даже вам имена передать. Вя-чес-лав Бу-ту-сов, - по слогам прочел менеджер, - и Ва-дим Са-мой-лов. Фамилия такая же, как у Глеба. Заявил, что он твой родной брат. Да только мало ли чего наплетут эти сумасшедшие фаны!
- Пусти, - нахмурился Илья. – Мы знаем их.
- Но… до концерта всего час!
- Пусти, кому говорят! Может, это наш единственный шанс увидеться со старыми знакомыми. Не поедем же мы в Свердловск!
Через пару минут на пороге гримерки и вправду оказались Слава с Вадимом – оба печальные и осунувшиеся. С восхищением осматривали помещение. Слава полез было обниматься с Ильей, но тот мягко отстранил его.
- Вы теперь большие звезды, - с некоторой обидой в голосе произнес Бутусов. – Не чета нам.
- Ты пришел давить на жалость? – даже Глебу послышалась в голосе Ильи ничем не оправданная жестокость.
- Нет, ну что ты, как я могу. Жизнь расставила все по своим местам, все справедливо, - с горечью и смирением добавил Слава.
Вадим молчал, почти не поднимал глаз, не смотрел на брата. Глеб так и не понял, зачем он так рвался в гримерку, о чем хотел поговорить. Он был совсем худым, под глазами пролегли багровые тени, волосы были коротко острижены. От былого жизнерадостного и энергичного Вадима не осталось ничего. Впрочем и Слава выглядел не лучше. Казалось, они оба хотели о чем-то попросить бывших коллег, но ни у одного не поворачивался язык. Еще пара ничего не значащих фраз, и оба покинули гримерку.
Лужники были битком, и организаторы пожалели, что не сделали второй концерт на следующий день. У дуэта Глеба и Кормильцева было в России множество фанатов – тем паче, что они были своими, родными, которые слишком быстро переросли уровень российского шоубизнеса.
Глеб вдруг осознал, как сильно он соскучился по таким крупным площадкам. Много лет вещая о том, как здорово выступать в клубах, Глеб прекрасно понимал, что лжет. Что тысяча человек лучше сотни, а десять тысяч – при любом раскладе лучше тысячи. И глаза тут уже неважны: раз они пришли на твой концерт, значит, они хотят видеть именно тебя.
Фан-зона неистовствовала: электронной музыкой в ту пору почти никто не занимался, а благодаря Рику синтезаторные мелодии стали задорными и запоминающимися. Пара часов концерта пролетели как пять минут.
Они решили задержаться в Москве еще хоть на несколько дней: встретиться со старыми знакомыми, обсудить возможность еще одного концерта: билетов в Лужники и так было продано едва ли не в полтора раза больше необходимого. Но уже на следующий день – прямо с утра – администратор сообщил Глебу, что его очень хотела бы видеть его мама. Глеб смутился: как-то глупо встречаться с матерью здесь при таких обстоятельствах в качестве мировой звезды.
Мама явно стеснялась – долго вытирала ноги о ковер в холле, комкая в руках старый цветастый платок, а в номере боялась и повернуться, чтобы не задеть белоснежные стены своим замызганным пальтецом. Глеб почувствовал внезапный укол совести, словно в нынешнем положении матери была и его вина. Он ведь даже не мог дать ей денег: у него была только валюта, ее надо было сначала обменять на рубли.
- Проходи, мам, - он поспешно убрал одежду с кресла, освобождая ей место. – Завтракать будешь? Мне сейчас прямо в номер еду привезут, я заказал.
- Да нет, сынок, какое там, - махнула мама рукой и покраснела, по-прежнему переминаясь с ноги на ногу у самого порога. – Я у Вадика чаю попила с утра.
- Ты у него остановилась? – нахмурился Глеб, это известие чем-то неприятно кольнуло его, словно было каким-то невнятным укором.
- Я у него теперь часто бываю, - пробормотала она. – Подумываю совсем в Москву перебираться. Реаниматологи тут тоже нужны, с работой проблем не будет.
- Молодец, правильно! – поддержал ее Глеб, просто чтобы хоть как-то отреагировать.
- Да я ради Вадика, - насупилась мама и все-таки прошла в номер, расстегивая пальто. – Плох он совсем…
- Что с ним? – Глеба укололо куда-то прямо в солнечное сплетение. Стало вдруг так страшно, словно он стоит над обрывом, а внизу плещется ледяная вода, застывая на морозе причудливыми прозрачными узорами. Инфаркт? Инсульт? Рак? – пронесся вихрь версий в его голове. Он тут же вспомнил, каким потерянным и худым Вад выглядел вчера. Как ни слова не сказал ему в гримерке…
- Я вот как раз пришла с тобой это обсудить. Хоть ты с ним поговори, повлияй на него как-нибудь.
Глеб помог матери раздеться, убрал пальто в шкаф и все-таки заставил ее сесть в кресло.
- Наркотиками он увлекся, - дрожащим голосом произнесла она и тут же принялась утирать слезы старым платком.
- А, - тут же с облегчением выдохнул Глеб, - ну это ничего страшного. Побалуется немного да слезет. Ну кто из рок-тусовки нынче не нюхал кокс. Даже я… - и он тут же осекся.
- Он на героине, Глебушка. Все вены исколоты. Год уже. Исхудал весь, в долги влез, - и мама вдруг громко разрыдалась.
В этот самый момент в номер доставили завтрак. Глеб попросил вторую чашку. Разлил чай, разделил поровну блинчики со сгущенкой… От еды мама отказалась, а вот чай одолела в два глотка.
- Он у каких-то серьезных людей уйму денег занял на дозы… Теперь не знает, как отдавать, Агата же не окупается совсем. Саша подумывает бросить музыку и вернуться в медицину. Бутусов этот, друг его, который и подсадил его, уже слез. В бога уверовал и переломался. А Вадик все никак. Смысла, говорит, нет, все равно жизнь под откос пущена.
У Глеба отчаянно защемило в груди. И осознание того, что в этом нет никакой его вины, не помогало. Ну разве виноват он, что у Вадима не получается писать песни? Разве виноват он, что группа брата загнулась без него? Разве виноват, что талантливее и успешнее старшего?
Не зная, как утешить мать, он сбегал вниз в пункт обмена валюты и принес ей толстую пачку. Им с Вадимом должно было хватить на несколько месяцев.
- И скажи ему, пусть придет ко мне, я помогу ему с долгами. Но только если он решит завязать с наркотой – дозы покупать ему не стану.
Мама благодарно закивала, от денег не отказалась, они и вправду были ей сейчас очень нужны, чего уж тут комедию ломать… Когда она ушла, Глеб тут же побежал в номер к Илье и все ему рассказал. Тот нахмурился, потер ладонью лицо.
- Паршиво. В этом есть и твоя вина, приятель, как не отнекивайся.
- Да в чем тут моя вина?!
- В нечестности. Ты пользуешься коллективными трудами и наработками Агаты…