Прошли миллионы лет, пришли и ушли сотни империй, и теперь рядом с одним из богов, лежала Грайс - человеческая женщина, которую он обнимал. Не равная ему, не подходящая ему. И запах океана, источаемый его кожей, усыпил ее, и она уснула в его руках.
Грайс проснулась от того, как громко трезвонил будильник. Голова раскалывалась, и в черепе будто разом лопнули все натянутые струны. Грайс нащупала на тумбочке свой мобильный телефон. Она совершенно точно не выставляла будильник. Однако телефон надрывался, требуя, чтобы она проснулась.
Повтор был запланирован еще через десять минут, и Грайс отключила его. Часы показывали без пяти двенадцать.
Грайс не стала задерживаться в кровати. Она умылась, приняла душ, тщательно оделась и причесалась. Все эти действия происходили механически, будто бы без ее вмешательства.
Грайс вышла на кухню, там ее ждал Кайстофер. Перед ним была чашка с черным кофе без сахара и тосты с джемом, которые он неизменно употреблял с помощью ножа и вилки - неизменное завершение любого завтрака. В руках у Кайстофера была "Нэй-Йарк Таймс".
- Доброе утро, - сказал Кайстофер своим обычном тоном.
- Доброе утро, - ответила Грайс, точно так же, будто ничего не случилось. Она подозвала девушку, обслуживавшую их завтрак сегодня. Грайс даже не знала ее имени, она появилась не так давно и не должна была задержаться надолго.
Грайс принесли ее завтрак, по которому она узнала, что сегодня - среда. Яичница с двумя обжаренными сосисками и холодный зеленый чай.
Кайстофер махнул рукой, обозначая, что прислуга может выйти, пока они не закончат трапезу. Только когда Грайс и Кайстофер остались вдвоем, она поняла, какой все это фарс. Обычный завтрак, ничего не значащее утро.
Кайстофер сказал:
- На нефтехимическом комплексе в Наньхане произошла авария. Утечку отходов купировать не удалось.
- Это ужасно!
- Да, акции "Шелл" упали.
Кайстофер перевернул страницу, сказал:
- Нужно будет упомянуть об этом на телевидении завтра.
Грайс привычно улыбнулась:
- Удачи тебе.
Ее часто коробили слова Кайстофера, но она не подавала виду. А потом Грайс вдруг бросила вилку и нож на тарелку. Ощущение механичности, нереальности происходящего оставило ее, мозг стряхнул с себя дереализацию, и все события двух прошедших ночей предстали перед ней во всей красе.
- Ты не хочешь ничего мне рассказать? - спросила Грайс.
- О чем ты? - Кайстофер поднял взгляд от газеты. Глаза его выражали легкое раздражение - привычный буржуазный спектакль был нарушен. Кайстофер смотрел на нее, как на актрису, перепутавшую реплики.
- Мне жаль, что все так получилось. Я правда не хотела приходить туда, к тебе. Я не хотела этого знать.
- Что? - спросил Кайстофер. Грайс почувствовала, как пол медленно уходит у нее из-под ног, она откинулась на стуле, потеряв привычную прямоту осанки.
- Ты плохо себя чувствуешь? - спросил Кайстофер. Он принялся отрезать кусок от тоста с джемом. - Если да, то это нехорошо. Сегодня День Дайлана. Мы должны присутствовать на нем. А потом мы приглашены на обед к генеральному директору компании "Файзер".
- Ты не хочешь ответить мне, что происходит? Что произошло позавчера?
- Я при всем желании не могу ответить на этот вопрос в том, что касается тебя. Меня не было в городе.
Кайстофер посмотрел на нее очень спокойно, его глаза выражали в лучшем случае легкую озабоченность. А Грайс подумала, может она сошла с ума. Может она спятила от просмотра безумной порнографии и пуританской жизни с Кайстофером. Может ей это все приснилось, может ничего и не было, и все живы, и все в порядке. Как Грайс была бы счастлива этому. Однако почти тут же перед глазами ее просвистел водяной кнут, вгрызшийся к дома.
Грайс осторожно спросила:
- Ты не знаешь о трагедии, которая произошла позавчера?
- Очень прискорбно, что Аймили не может контролировать свои силы. Мне стоит публично осудить ее, а наедине посоветовать ей быть осторожнее впредь.
Да уж, подумала Грайс, если он только попробует - Аймили даст ему по морде.
Грайс смотрела на Кайстофера, пытаясь понять, лжет он или нет. Он мог не помнить, он мог лгать. Грайс смотрела в его голубые глаза и видела, как пульсируют его зрачки.
- Пожалуйста, Грайс, - сказал он. - Возьми себя в руки. Это большая трагедия, но будучи членом этой семьи, ты должна отречься от некоторых человеческих представлений и переживаний.
Грайс слушала его очень внимательно, однако так и не поняла, его непривычно-длинная фраза была признанием или же продолжением этой лжи. Он не давал никаких намеков. И Грайс решилась. Она сказала:
- Ты больше не можешь скрывать от меня свою вторую часть. Беспорядок.
- Не понимаю, о чем ты. Что ты имеешь в виду, говоря о второй части? Ты выражаешься метафорически? Или ты имеешь в виду, что есть какой-то другой Кайстофер?
Грайс и сама не знала, что имеет в виду, поэтому она сказала:
- Неважно. Я видела тебя, в белом костюме с костями, у которых бесконечное количество граней. Ты был хаосом, беспорядком, безумием, я не знаю кем!
Кайстофер отправил в рот кусок тоста с джемом, принялся отрезать следующий.
- Не могу ничего сказать по этому поводу, Грайс. Возможно, тебе приснилось. Беспокойные сны могут свидетельствовать о передозировке флуоксетина. Я бы настоятельно советовал тебе снять этот препарат.
Грайс захотелось его ударить.
- Знаешь, как это называется, Кайстофер?
- Из вежливости спрошу: как?
- Газлайтинг!
- Я знаком с феминистским дискурсом лишь постольку поскольку я вынужден отгораживаться от таких личностей, как Раш Лимбо.
- Ты пытаешься выставить меня сумасшедшей! Заставить усомниться в реальности.
- Нет. Если хочешь удостоверить свою реальность, используй большее количество респондентов, чем один.
Кайстофер отпил кофе, а потом сказал:
- Я очень скучал по тебе.
И Грайс почувствовала, что он не скажет ей ничего, и она даже не поймет, о чем он думает. Он и вправду мог не помнить.
- Я тоже скучала по тебе, - сказала Грайс и улыбнулась. Она приняла правила игры, поддерживая привычные представления об идеальной семейной жизни.
- Пожалуйста, не дай своим переживаниям испортить День Дайлана. Он долго его ждал.
Как Грайс могла забыть. Сегодня был один из двух дней в году, когда Дайлан спасал людские жизни. Грайс никогда еще не была на подобном мероприятии. Те, кто были там, в слезах благодарили Дайлана за жизнь, дарованную им и с ужасом шептали об истинно древнем размахе празднества. Грайс слабо представляла себе День Дайлана. Насколько Грайс его знала, это должно было быть что-то вроде шоу про доморщенных целителей.
«Встань и иди!» или еще что-то подобное.
- Там можем присутствовать только мы и наши супруги. Лаис и Маделин с нами не пойдут. Я решил предупредить тебя, потому что, насколько я понимаю, вы подружились.
- А почему им нельзя туда? Они ведь тоже семья.
- Не с точки зрения закона.
Законы богов никогда и нигде не были кодифицированы. Однако у Грайс часто складывалось ощущение, что эти законы, дословно, хранятся в головах у каждого бога Дома Хаоса.
- Хорошо, - сказала Грайс. - Я понимаю, какой это важный день для Дайлана.
- Он любит эти дни больше, чем день нашего рожденья.
Грайс вдруг вспомнила, с какой страстью и голодом Кайстофер целовал собственного брата, и как Дайлан отвечал ему, и они, казалось, были так близки, как никто в мире. Грайс почувствовала укол ревности. Она сделала большой глоток зеленого чая, чувствуя, как живот охватывает холод.
- А потом? - хрипло спросила Грайс. - Наши планы ведь простираются дальше Дня Дайлана.
- Да. Потом мистер Рид будет ждать нас в своем особняке в пригороде. Полагаю, ты плодотворно проведешь время с его очаровательной женой, пока мы с ним поговорим о ситуации на рынке после всплывших недавно данных о федеральных преступлениях его компании.
Данных, всплывших после хакерской атаки на базы ФБР, подумала Грайс. Кайстофер говорил об этом слишком просто.
Он не спеша завтракал и пил кофе, у Грайс же аппетита не было. А ведь она даже не могла вспомнить, когда ела в последний раз.
- Поешь, пожалуйста, - сказал Кайстофер. - Ты очень бледна. Передозировка флуоксетина способна спровоцировать отказ от пищи.
Грайс кивнула. Период полувыведения флуоксетина составляет от суток до трех - при разовом применении. Если же дело касается более или менее длительного приема - вплоть до шести суток.
Грайс играла с идеей сняться с препарата, но потом ей вспоминался тусклый, нависающий над ней мир времен ее депрессии.
Совершенно лишенная аппетита, Грайс принялась разрезать одну из сосисок на ровные кружочки.
- Все в порядке, - сказала она. Кайстофер посмотрел на нее спокойно, хотя в его светлых глазах и мелькнуло недовольство, оно было легким. Ничего не значащее, досадное ощущение. Ему на самом деле было все равно, и Грайс это устраивало.
Ей хотелось, чтобы ее жизнь принадлежала ей. Грайс вдруг представила, как тот, другой Кайстофер, грубо хватает ее за подбородок и вталкивает ей в рот завтрак, приговаривая что-то сладкое.
Грайс сжалась на стуле, опустила взгляд в тарелку. Кружочки сосисок действительно получились ровными, Грайс могла ими гордиться. Она с трудом заставила себя проглотить половину завтрака. Они с Кайстофером одновременно встали из-за стола. Кайстофер посмотрел на ее тарелку с недовольством, больше, наверное, лежащим в области его обсессивно-компульсивного желания абсолютного порядка.
- Переоденься. Это праздник.
- Хорошо.
Неужели он не даст ей понять, что хоть что-то изменилось теперь. Грайс поднялась к ним в комнату. В качестве приданого родители заказали ей несколько невероятно дорогих платьев как раз для таких случаев. У нее было алое платье, куда больше подходящее Маделин - роскошное, с глубоким декольте. Грайс покрутила его в руках, но она стеснялась открывать свою грудь. Из школы она вынесла стойкое убеждение о том, что если у женщины большая грудь, которую она не стесняется показывать - она доступна или, говоря языком тех времен, шлюха. Второе платье, с вырезом сзади, бархатное, во-первых было слишком жарким для лета, а во-вторых спина у Грайс была не слишком красивая. Словом, у нее оставался только один вариант. Чопорно-синее, ничего не имеющее общего с небесным или морским цветами, длинное платье из легкой ткани с закрытым воротником. Оно сразу понравилось Грайс, с удовольствием примерив его, Грайс осталась удовлетворенной. К платью, упакованная в отдельный герметичный пакетик, прилагалась шляпка с вуалеткой, как из фильмов о роковых женщинах тридцатых. Распаковав ее и попытавшись примерить, Грайс обнаружила, что она вовсе не держится сама по себе. Пришлось прикалывать ее к волосам шпильками. Грайс с тоской посмотрела на туфли на высоком каблуке.
- Я переоделась, - привычно крикнула Грайс. Она ушла в ванную, чтобы накраситься и подождать, пока переоденется Кайстофер.
Ей нравилось то, что она увидела. На королеву она похожа не была, но герцогиня из нее вышла бы неплохая. Грайс окатила себя, сильнее чем следовало бы, фиалковыми духами и, прислонившись к двери, принялась ждать Кайстофера. Минут через пятнадцать, успев выкурить сигарету и заполировать табачный запах еще одним пшиком духов, Грайс услышала:
- Пойдем, дорогая.
Она вышла к нему. На Кайстофере был насыщенно-синий смокинг, который на ком угодно другом выглядел бы игривым образом, но только не на Кайстофере. Галстук-бабочка был завязан так ровно, что мог бы служить образцом для эскизов в художественной школе.
Кайстофер окинул ее долгим взглядом, потом втянул носом воздух.
- Хорошо пахнешь, - сказал он. И Грайс не поняла, попытался ли Кайстофер сделать ей комплимент, или же это был намек на то, что она нарушила вселенский порядок курением в ванной.
Они спустились вниз, где их уже ждал водитель, по-особенному нарядный сегодня. В машине Кайстофер и Грайс сели на почтительном расстоянии друг от друга.
- От меня требуется что-то особенное? - спросила Грайс.
- Нет. Как и от других членов семьи. Это День Дайлана, но праздник для всего Дома Хаоса. Антураж свойственен всем нашим праздникам, но Дайлан привнес в него свой колорит. Однако я полагаю, тебе будет не только необходимо, но и полезно увидеть закрытые праздники Дома Хаоса. Когда ты понесешь от меня ребенка, в честь тебя тоже устроят праздник.
Почему-то это перспектива мало грела Грайс.
Про Дни Дайлана Грайс знала только, что под страхом смерти никто не разглашает того, что происходит внутри храма. Люди, благодарные ему за жизнь, подаренную им, не говорят ничего. А даже само наличие мобильного телефона или любого иного средства связи в храме карается смертью.
Дайлан вскользь обмолвился, что начинает со стенд-апа, и Грайс это показалось шуткой.
Клатч воинственно завибрировал, и Грайс вздрогнула. Зато теперь она не забудет оставить телефон в машине. Интересно, а ее бы казнили, нарушь она правила Дайлана? Грайс взяла трубку.
- Да, папа?
- Как там моя любимая дочка с шизоидно-депрессивной динамикой?
- Папа, я верю, что ты мог бы придумать ласковое прозвище за столько лет, но не хочешь, чтобы усилить мою депрессивную динамику.
- Сегодня ведь День Дайлана, девочка!
- Да, папа!
- Вы с мужем уже там?
- Будь я уже там, мне бы, наверное, отрезали голову за то, что я с тобой говорю.
- Я слышал теории о том, что именно этим там и занимаются.
Папа засмеялся очень добродушно, но Грайс почувствовала раздражение.
- Почему ты звонишь, папуля? - спросила она. Кайстофер делал вид, что вовсе не слышит ее разговора.
- Я хотел сказать, что если Олайви изучает синдром Блейка, то я готов просветить ее насчет каждого нюанса, в конце концов, именно я кодифицировал все случаи, ей было бы полезно пообщаться со мной.
- Я передам ей это, - сказала Грайс. - Уверена, что она будет очень благодарна тебе, но не уверена, что ей нужна помощь. А теперь пока, папа, мы подъезжаем.
- Да, да, милая, я понимаю...
Грайс нажала на сброс так сильно, что ей казалось - экран сейчас треснет. Кайстофер теперь смотрел на нее. Грайс поймала его взгляд. Ее вдруг взяло злорадство. Ну и что ты скажешь, думала она, что же ты можешь? Ты ведь делаешь вид, что ничего не случилось. Что ты скажешь, даже если слышал папин вопрос.
Я изучала тебя, ты знаешь.
Их взгляды встретились, и Грайс чувствовала, что еще чуть-чуть, и ей не выдержать. А ей хотелось выстоять как можно дольше.
Взгляд Кайстофера будто бы не означал ничего, но он был пристальным, тяжелым. Грайс повезло - машина затормозила. Кайстофер обернулся к двери, ожидая, пока шофер откроет дверь сначала ему, а потом Грайс.
Когда они вышли из машины, Грайс взяла Кайстофера под руку. И совершенно внезапно эта обязанность, налагаемая этикетом, показалась ей очень приятной. Ее охватила паника - слишком много вокруг было народу. И они взревели, увидев Кайстофера и Грайс. Грайс прижалась к Кайстоферу, почти испуганно, будто это непокорное море людей вокруг могло поглотить ее.
Сам Кайстофер держался уверенно, на губах его снова застыла улыбка. Он кивнул толпе. Грайс с облегчением обнаружила под ногами красную ковровую дорожку, но почувствовала себя не кинозвездой, а девочкой из сказки, которой нужно не сбиться с пути.
Сначала Грайс показалось, что их окружает обычная толпа, а потом Грайс увидела, как люди вокруг измождены. Некоторые из них были только призраки, тонкие, как щепки, бледно-желтые, с запавшими глазами. На них были больничные рубашки, они цеплялись за стойки с капельницами, их поддерживали родные или они были в полном одиночестве. Некоторые носили парики, другие открыто выставляли лишенные волос головы на солнце. Это были очень больные люди. Опухоли пожирали их изнутри, а некоторые, измученные раком кожи, как корка покрывающим их тела, были в такой жаркий, солнечный день, замотаны до самого лба, носили перчатки.