Грайс чистила зубы, пока набиралась вода. Ее щетка действительно оказалась в верхнем ящике, и будто лежала там всегда. Щетка с мультяшными динозаврами, купленная в "Воллмарте" по акции, лежала рядом с белой, ничем не примечательной щеткой Кайстофера.
Грайс залезла в ванную, сжалась в комочек, хотя теплая вода и расслабляла ее. Она просидела так довольно долго. Может быть, Кайстофер заснул и не придется с ним разговаривать. Грайс все делала неторопливо, подождала, пока уйдет в слив вода, не спеша оделась и лишь потом вышла.
Он сидел на кровати, и когда она появилась в дверях, он чуть склонил голову набок. Грайс прошла к нему и села с ним рядом. На нее вдруг нахлынула яростная решительность с ним поговорить. Грайс всматривалась в его спокойное лицо, смотрела и смотрела. В темноте, проницаемой лишь светом снаружи, он блестел от золота и неона, казался то бледнее, то ярче.
- Какое твое настоящее имя? - спросила она, вскинув голову на Кайстофера. У каждого из богов было истинное имя, смертные не знали его. Они знали, что боги могут, не всегда, впрочем, в полной мере, но истинного имени бога, которое давал ему родитель, смотря на его силу и предсказывая его предназначение, не знал никто. Грайс было интересно, скажет ли Кайстофер ей, как его жене, матери его будущего ребенка.
Кайстофер некоторое время смотрел на нее молча, а потом издал очень странные звуки, безумную смесь шипения и щелканья. Впервые Грайс слышала язык богов, о котором говорили на мессах родители. Он не имел ничего даже отдаленно общего с любым, включая не ностратические, человеческим языком. Грайс вообще не догадалась бы, что это язык, если бы не ожидала ответа на нем.
- Понимаю, почему ты пользуешься человеческим именем, - тихо сказала Грайс. А потом спросила:
- Что это значит?
- Бог порядка, - ответил Кайстофер, а чуть помолчав добавил. - И беспорядка.
А потом, не дав Грайс опомниться, он поцеловал ее в губы. Поцелуй был вовсе не такой прохладный, как в храме. Грайс задохнулась от волнения, она попыталась отстраниться, но он не дал ей сделать этого. Он целовал ее, и она пыталась делать то же самое, что и он, отвечать ему, так об этом писали в романах. Наверное, нелепо выглядело. Грайс коснулась рукой его щеки, он был выбрит безупречно, у него были красивые, выступающие скулы. Кайстофер был похож на человека, был неотличим от человека, почему бы не представить, что он - человек?
Кайстофер принялся ощупывать ее тело, не задирая рубашку, прямо сквозь ткань. Он не был грубым, но был довольно требовательным. Грайс чувствовала себя, как на медицинском осмотре. Ей было неловко, и в то же время любопытно. Она потянулась к пуговицам на его рубашке, принялась расстегивать их, как в романтических фильмах. Там, кстати, не особенно видно, как это неудобно, как соскальзывают от волнения пальцы, какую злость вызывает каждая неудачная попытка высвободить пуговицу из петли.
У него было красивое тело, поджарое, бледное, с небольшой россыпью родинок, темнеющих в свете неона, лившегося с ближайшей рекламы "Пепси" за окном. Грайс хотелось потрогать их все, одну за другой.
Кайстофер принялся стягивать с нее ночную рубашку, и она задрожала, ей снова стало страшно. Он расстегнул ее лифчик и аккуратно положил на край кровати. Грайс скрестила руки на груди, ей стало очень стыдно, как будто она была в чем-то виновата, на глаза навернулись слезы. Он протянул руку и погладил ее по голове, а потом схватил ее за запястья, отвел ее руки. Грудь у Грайс была большая, но она никогда не носила ничего обтягивающего, демонстрировать особенности фигуры казалось ей постыдным, глупым занятием. И сейчас то, что незнакомый человек видел ее такой открытой вызывало дрожь. Он трогал ее грудь, гладил, целовал, и это было приятно, но Грайс не знала, что делать ей самой. Он мягко надавил ей на плечо, заставив лечь на кровать. Его зубы сомкнулись на ее соске, и она испугалась боли. Он ведь мог сделать с ней что угодно. Однако сейчас Кайстофер делал с ее телом приятные вещи. Ей нравилось, как он ее трогает, и в то же время вдруг захотелось заплакать от того, что никто не дал ей привыкнуть к тому, что ее будет трогать, как что-то, ему принадлежащее, этот мужчина.
Кайстофер стянул с нее белье, как ни смыкала она колени, и Грайс попыталась представить, что она у врача, но получалось не очень удачно. Одной рукой он гладил ее бедра, другой сжимал грудь, и ей оставалось только закусывать кожу на запястье.
У нее еще не было мужчины, и ей ужасно хотелось, она чувствовала, что откликается на его прикосновения, между ног стало горячо и влажно.
Он не хотел делать ей больно, это точно. Его пальцы долгое время не входили в нее, гладили, чуть надавливали. Он не хотел делать ей больно, он хотел ее попробовать. В конце концов, он приобрел ее, если быть совершенно откровенной с собой. В обществе, где защищались все возможные права, декларировались все возможные свободы, Кайстофер просто выбрал ее из сотни других девушек, как вещь на И-бэй.
Совершенно неожиданно она поняла, что Кайстофер ее гладит, медленно, осторожно, от макушки и вдоль всего тела. Она только заметила, что плачет навзрыд. Как стыдно-то, расплакаться в свою первую брачную ночь. Кайстофер больше не трогал ее, он смотрел на нее с недоумением и интересом, не больше, но гладил очень осторожно.
- Успокойся, - сказал он. - Я не буду причинять тебе боль.
- Я знаю, - всхлипнула Грайс. Она ведь правда знала.
Он погладил ее по щеке, движение вышло бережное и оттого - приятное. Она поймала его за запястье, даже не думая о том, что могла бы удержать. Не могла бы, ничто не могло бы его удержать.
Под его кожей бился пульс, но по телу текла не человеческая кровь. Грайс не знала, что могла бы ему сказать. Чуть приподнявшись, она поцеловала его в губы, медленно, осторожно, пытаясь приноровиться. Если не сосредотачиваться и не невротизировать процесс - получалось сносно. От него приятно пахло этой морской водой, этой грозой, приятно, и в то же время человеческого запаха очень не хватало. Он бы дарил иллюзию безопасности.
Кайстофер ждал, пока она привыкнет, не торопил ее, но и не отпускал. Грайс ждала тоже, перед глазами мелькали картинки кровавые картинки из шоу Дайлана, и она не знала, почему подсознание выбрасывает их наружу, как прибой выбрасывает мусор, именно сейчас.
Кайстофер гладил внутреннюю сторону ее бедра, он не спешил, может быть, процесс ему даже нравился. Ласковым он не был, но грубости себе не позволял. Мог бы позволить, и это не переставало ее пугать.
Его пальцы проникли в нее, ощущение заставило ее дернуться, сжаться, но Кайстофер ее удержал. Он положил руку ей на горло, явно привычным движением, но почти тут же соскользнул к плечу.
- Не бойся, - сказал он, а потом поцеловал ее, и это нехитрое занятие снова отвлекло Грайс, и неожиданно от его движений стало приятно, хотя она думала, что никогда не сможет расслабиться. Его движения внутри были точными, осторожными, и от них все горело, и хотелось ей неизмеримо большего, чем делал он. И если еще пять минут назад ей казалось невозможными желать хоть чего-нибудь в подобной ситуации, то сейчас ее тело с готовностью откликалось на его прикосновения, и ей хотелось, чтобы он не останавливался, чтобы был еще ближе, совсем близко. Даже укус в шею, легкий, не болезненный, который он ей оставил, был на удивление деликатным. Он растравил в ней любопытство, ей хотелось узнать его, ощутить. Наверное, из-за выброса гормонов, тревога спала, ей стало хорошо и как-то спокойно от его прикосновений. К тому времени, как он поцеловал ее в третий раз, она стала совсем ручной, и ей захотелось самой гладить его, потому что она не знала, как еще действовать. Он поцеловал ее под мочку уха, и она услышала:
- Хорошо.
И тут Грайс поняла - он действительно ее приручал, ей стало унизительно и грустно. Он ведь был другого вида, он не был с ней, как мужчина с женщиной, он гладил ее, приучал к рукам, ласкал, но она была для него не больше, чем зверушка. В детстве у Грайс была мышка, и она долго не давалась в руки, и Грайс была с ней ласковой, чтобы показать мышке, что сидеть на ладони - безопасно. Но Грайс всегда могла ее раздавить, если бы захотела. Ей просто нужно было, чтобы мышка стала ее животным.
Для Кайстофера она тоже была животным, и он гладил и ласкал ее, чтобы она успокоилась и привыкла к нему.
Ей стало тоскливо, но одновременно внутри все оставалось горячим, и влага была на бедрах, и она его ждала. Он посмотрел на нее, чуть склонив голову, ожидая ответа. Она кивнула, почти до крови прикусив губу.
Прикосновения его пальцев ушли, оставив за собой такую пустоту, что все сжималось внутри, спазмы этой пустоты приносили удовольствие, но болезненное, почти мучительное. Грайс закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на ощущениях. Она почувствовала его член, упирающийся в нее, и сильнее сжала зубы.
Грайс вскрикнула, когда он вошел, вцепилась в него. С одной стороны ей не хотелось, чтобы он отстранился, оставил ее один на один с этой пустотой внутри, а с другой стороны это было больно, действительно больно, а вовсе не так, как в женских романах. Он замер, изучая ее лицо. Грайс старалась не выставить себя слабой или беспомощной. Она чувствовала теплую кровь на бедре, это было неприятно, даже тошнотворно. Но хуже всего было бы, если бы он прекратил.
Он неспешно двинулся, и сначала внутри отозвалась боль, а потом что-то странное, чего прежде она никогда не чувствовала. Так не должно быть с человеческим мужчиной, она понимала это инстинктивно. По телу будто разливалось тепло, какая-то сладость плясала на языке. Наверное, так действовали наркотики, все тело было легким, беспомощным. И с каждым его движением ощущение нарастало, оно было настолько интенсивным, что даже пугало.
Грайс потеряла счет времени, удовольствие от его движений отдавалось всюду, и она едва могла отдавать себе отчет в том, где она и с кем. Никогда прежде она не чувствовала ничего подобного, кажется она кричала с ним, но уверенности не было. В то же время ей было больно, она в первый раз была с мужчиной, но ей так хотелось, чтобы все продолжалось, что она сама подавалась к нему. Он удерживал ее крепко, потому что она дергалась, металась по кровати, громко стонала. Иногда Кайстофер ее целовал, и она хотела дать ему почувствовать, как ей с ним сладко, как хорошо, но язык с трудом слушался. Она будто вся онемела, и были только бесконечные вспышки наркотического, запредельного удовольствия.
Зависимость то, чем мы платим за способность испытывать удовольствие, подумала Грайс, ее мышление было необычайно спутанным, но это не пугало. Он целовал ее и гладил, что-то говорил, но она не слышала. Кажется, он испытывал что-то подобное, он не стонал и его не била дрожь, но что-то говорило ей о том, что они делят это поглощающее удовольствие вместе. Грайс будто ловила эхо, отзвуки его собственных ощущений, они были совсем вместе, ближе, чем могли бы быть, если бы общались годами и знали друг о друге все. Ее инстинкты заставляли притягивать его к себе, чтобы ощутить еще глубже. Он кончал, и она ощущала толчки его семени, разливающееся внутри тепло, почти выкидывавшее ее в бессознательное состояние, но все начиналось снова, он оставался в ней. Перед глазами вставали картинки, красивые и бессмысленные, Грайс даже видела пару снов, осознавая, что она не засыпала, перед глазами просто проходило ее детство, яблочные деревья в саду, золото полей, в котором можно было утонуть. И она тонула, но Кайстофер выхватывал ее из забытья, как из океана, целовал, трогал ее, кусал, и она приходила в чувство.
Все закончилось совершенно неожиданно, она дрожала, как от холода, во рту пересохло, и ей стало беспокойно. Она обнаружила, что лежит на боку, близко к краю кровати, и Кайстофер подтянул ее к себе, чтобы она не упала.
- Что...
Слова не сразу пришли на ум, будто она их не помнила.
- Что со мной? - спросила она. Кайстофер ее обнимал, у него были теплые руки. Его губы коснулись одного из ее шейных позвонков.
- В первый раз бывает сложно себя контролировать. Ты привыкнешь.
Грайс вспомнила все эти истории про героин, все истории, про которые она думала, что никогда в них не попадет. Он обнял ее крепче, простынь под ними была смятая и влажная от его семени, ее влаги и их пота.
Спал он тихо, она даже дыхание его едва слышала. Дрожь утихла, уступив место приятному опустошению, успокоению, и Грайс заснула, не успев подумать ни о чем важном.
Проснулась она, когда свет уже волнами бился в окно, то отступая из-за туч, то возвращаясь. Все тело болело, и ломало кости, как будто у нее начинался грипп. Кайстофера рядом уже не было, и его часть кровати оказалась аккуратно заправлена.
Никто не предупредил ее, что секс с богом отличается от секса с обычными людьми настолько разительно. Если, конечно, не считать того вульгарного комментария Маделин в дамской комнате. Грайс поняла, что она все еще голая, и этот простой факт вызвал у нее панику. Она никогда не спала обнаженной и считала единственным на земле местом, где нужно полностью снимать одежду - душ. В комнате она была одна, но даже это не остановило ее от похода в ванную в простыне, потому как ее рубашка и белье сразу не нашлись.
С собой в ванную Грайс взяла телефон, батарея была почти разряжена, а где в этой комнате теперь живет ее зарядка, Грайс еще не проверяла. Она сосредоточенно и обстоятельно почистила зубы, приняла душ, смыв с бедер кровь и сперму и сделав вид, что ничего подобного на ней никогда не было, а потом надолго залегла в ванную. Под туалетным столиком обнаружилась соль для ванной с ароматом леденцов и розовая пена. Довольно странный выбор для Кайстофера, но, может, здесь жила его девушка. Вдыхая сладкий, сахарный запах конфет, Грайс смотрела в экран телефона, проглядывая сотни сообщений на Фейсбуке. У нее и друзей-то столько не было.
С тоской глянув на непрочитанные сообщения, Грайс решила больше никогда не заходить в социальные сети. Сейчас ей казалось, будто вся ее жизнь на виду, ей хотелось бездумно пялиться в экран, сидеть в интернете, но не хотелось присутствовать в нем.
Она ввела в строке поиска "характеристики вида: боги". На странице высыпали, как грибы после дождя, биологические изыскания ученых, сопровождаемые разгневанными комментариями верующих.
Больше всего Грайс привлекла ссылка на статью, где описывалась их физиология. В далекие времена, когда боги были существами, с десятками глаз и сотнями щупалец, главным способом привлечь самку для них оставался запах, специфический, озоновый и соляной. В периоды брачной активности, этот, присущий всем богам запах, усиливался. Грайс было очень интересно, откуда ученые это выяснили и очень забавно, что так пах Кайстофер, хотя щупалец у него не было и самкой его вида Грайс не была.
Ужасно. Как смотреть "Энимал Плэнет", только если бы выпуск касался ее собственной личной жизни. Грайс добавила статью в закладки, не спеша вылезла из ванной и долго решала, как одеться. Она была дома, но здесь было слишком много незнакомых существ, чтобы расхаживать в шортах и майке, так что Грайс оделась как на работу, даже про чулки и туфли на низком каблуке не забыла. Она прошлась по круглому коридору с самым невозмутимым видом, как будто прекрасно знала, где здесь и что находится. Такой моцион она совершила три или четыре раза, пока не заметила дверь, ведущую в отделанную красным деревом кухню. За столом сидел Дайлан, одно его щупальце размешивало сахар в чашке с кофе, другое - переворачивало омлет, а он сам читал книгу. Щупальца его двигались легко и ловко, так что Грайс даже ему позавидовала, мог не напрягаясь делать три дела сразу.
Грайс хотела было отступить в тень, чтобы не мешать ему, но Дайлан приветливо сказал, даже не оборачиваясь к ней:
- Заходи! Доброе утро! Как дела?
- Хорошо, - промямлила Грайс. - Спасибо.
На Дайлане был пушистый, мягкий халат и, кажется, ничего больше. Очень странно. Она села за стол перед ним, сцепила пальцы. Хозяйничать в чужом холодильнике казалось ей неловким, поэтому она ждала. Дайлан, впрочем, никакой неловкости явно не чувствовал, он размешал кофе, его щупальце обвилось вокруг ручки чашки, и он не спеша отпил горячий напиток, перевернул страницу книги с интервью Райнольда Рэйгана. "Откровенно говоря" гласил заголовок. Одно это было ироничным, потому что политики откровенно не говорят.