Папа лежит у большого дерева, которое Гарри называл Маха Дживита ( что значит “большая жизнь”) и красный окрашивает все вместо зеленого. Большая смерть.
Он прикладывает ладони ко всем ранам на теле, а где-то за спиной проносится громкий рёв раненного животного. Руки окрашиваются красным, и папины глаза закатываются от боли.
Что сделать?
Что мне сделать, папа?
Вопросы без ответа. Дыхание жизни уходит быстрее слов.
Сквозь слезы где-то в плече он чувствует пронизывающую боль и мелодичный нежный запах. Запах смерти, папы, одиночества.
Второе цветение в его жизни.
***
Луи просыпается от настойчивого цветочного запаха, такого сладкого и душистого. Он даже во сне знает, что это Гарри. Только он может пахнуть так восхитительно, поэтому мужчина на ощупь прижимается ближе к мягкому телу, утыкаясь в чужие ключицы. И тогда запах становится еще ярче, даже приторнее, будто Луи уткнулся носом в цветок, или пролил какие-то женские духи. Он хмурится и тут же просыпается от резкого удара запаха. Его глаза комично расширяются, когда он видит на спящем мальчике…это. Небольшой цветущий отросток.
Синий селеницереус достигает пика своего цветения, раскрываясь до конца и излучая самый волнующий аромат. Луи не может оторвать взгляда от растения, которое буквально за несколько часов выросло из Гарри и сейчас цветет. Хотя нет, не так. Это не растение, это Гарри.
Луи тянется рукой, желая коснуться цветка, но в последний момент одергивает себя, замечая болезненное выражение лица спящего мальчика. Через секунду его глаза открываются и он смотрит туда, куда сосредоточенно все внимание Луи.
Они оба в молчании наблюдают за тем, как медленно цветок раскрывается до самого своего апогея, и тут же начинает отцветать. У селеницереусов короткая жизнь. Жизнь, длиною всего в одну ночь.
Когда Гарри поднимает свой взгляд на Луи, в его глазах плещется и страх и опустошенность.
— Я не буду сопротивляться, — вдруг говорит он.
— Что?
— Если ты хочешь увезти меня тому мужчине… то я не против. Можешь сделать это.
— Что? — еще в большем изумлении произносит Луи. — О чем ты вообще, Гарри? Я не собираюсь никуда тебя везти!
— Но тебе же нужны деньги, — хмыкает он.
— Ты что, думаешь, я настолько ублюдок? Я не буду продавать тебя как вещь, Гарри.
— Но я не против. Возможно, там будет неплохо, — пожимает плечами мальчик. — И ты мог бы навещать меня иногда, да? Мог бы? Может, тот колеционер будет хорошим.
— Коллекционер, Гарри, — поправляет Томлинсон. — И нет! Черт! Нет! Не думай об этом, ладно? Я не буду продавать тебя или что-то еще. Ты ведь часть острова, верно? — улыбается он, поправляя непослушную кудряшку Гарри. — Все равно большой мир не достоин иметь такую красоту.
— Значит… ты не…
— Нет, — вздыхает он, замечая первые лучи утреннего солнца. — Давай доспим остатки утра, да?
Гарри кивает, устраиваясь у него на груди.
Луи ни за что не позволит кому-то купить этого мальчика.
***
— У тебя достаточно воды? — слышит Луи обеспокоенный голос за спиной.
— Да, Хаз, все отлично, — через силу улыбается он.
Они собрали остатки вещей Луи в полном молчании, но пока Томлинсон укладывал их в хаусбот, то провел с самим собой тысячу диалогов. Главными вопросами было «зачем я уезжаю?» «действительно ли я этого хочу?» «что будет с Гарри?».
Конечно, с Гарри все будет хорошо. Он привык к одиночеству. Привык к острову. Но Луи знает, что это не так. Каждый человек нуждается в ком-то, и, если честно, Луи бы застрелился, если бы остался на острове один. Но важнее всего, что Луи и так останется один, даже не смотря на то, что вернется на Большую землю с миллиардом человек вокруг.
Он с грустью смотрит на то, как из кармана Гарри торчит глупая статуэтка Луи. Черт, он не может оставить это вот так.
— Гарри, — зовет он. Тот смотрит словно сквозь него. — Я… помнишь, когда ты сказал мне, что приглашаешь меня остаться на острове, я ответил «я бы с радостью, но…». А потом ты меня прервал.
Гарри кивает, не понимая, к чему клонит мужчина.
— Я хотел сказать тогда, что я бы с радостью, но моё место там, — вздыхает Луи, наблюдая, как волны плещутся о железную поверхность лодки. — Но, правда в том, что там нет места для меня.
Гарри удивленно приподнимает брови.
— Если бы однажды я решил воспользоваться твоим приглашением… ты бы разрешил мне остаться?
— Только если ты обещаешь построить тут бар, — улыбается мальчик. Луи преодолевает расстояние между ними, целуя гибрида и в последний раз проводя пальцами по разным щекам. Они улыбаются друг другу, даже не смотря на то, что оба понимают, как прозрачны и непрочны эти мимолетные обещания.
Луи заводит лодку и плывет по обратному курсу, понимая, что оставляет на острове что-то более ценное, чем то, что он с него увозит.
========== Запах обещания ==========
Гарри знает, что пора перестать надеяться. Прошло уже слишком много дней, и Луи не вернется.
Он не думает об этом, по крайне мере, уже не так часто.
Его силы почти на исходе, он зол большую часть времени. Ему кажется, что всё на острове стало черным и холодным, как его сердце. Ему так чертовски одиноко.
Он позволил раздразнить себя этой эфемерной видимостью того, что не одинок. Что есть кто-то настолько понимающий его, разделяющий его чувства. И вот он снова один.
Он приходит на могилу отца слишком часто, представляя, что это могила и Луи. Намного проще считать, что тот оставил его не до конца и хоть какая-то часть мужчины все еще присутствует на острове.
Куст цветов, что ободрал Томлинсон снова цветет, но сердце Гарри увядает. Он надеется, что больше не переживет ни одно цветение, потому что они приносят только боль и несчастья.
Гарри смотрит на себя в зеркало с жалостью и горечью. Если бы он был чуть больше похож на нормального человека, он мог бы уехать с Луи. Или уехать за Луи. Но он здесь, среди этих молчаливых растений и бездушных птиц, свистящих каждое утро надоедливой песней, напоминающей о его одиночестве.
В целом, его жизнь такая же, как и прежде. Он делает все то же, что и всегда, но только теперь все абсолютно иначе. Теперь он не может примириться со своей обыденной жизнью, после того, как был так счастлив.
Он продолжает сидеть на пляже, иногда ночует там, вспоминая, какими были на ощупь руки Луи, каким теплым было его тело. Но вместо мужчины его обнимает лишь прохладный ветер.
Он следит за каждым рассветом, вспоминая, как отражалось солнце в глазах Томлинсона, как оно окрашивало его кожу в теплый цвет.
Он скучает так сильно, что иногда ему хочется кричать.
Проснувшись утром, Гарри медленно семенит по протоптанной тропинке до пляжа — ему некуда спешить, рыба точно далеко не уплывет. Его копье болтается на плече, когда он подходит ближе и не верит своим глазам. Похоже, он перегрелся на солнце, или его мозг играет с ним злую шутку, потому что вдалеке маячит какой-то блеск, смутно напоминающий давно ушедшую железную рухлядь, которую люди называют лодками.
Он спешит ближе, роняет копье и вглядывается вдаль, пока не понимает, что очертания становятся более четкими. Первая его мысль конечно о Луи. Вторая отрезвляет и говорит о том, что это маловероятно. Третья шепчет, что это может быть кто угодно, и его вот-вот обнаружат. Он решает вернуться к первой и просто надеяться.
Спустя пять минут знакомая лодка подходит ближе к берегу, а Гарри уже бежит по мелководью, слыша, как бешено стучит его сердце.
Мужчина за бортом глушит мотор и высовывается из кабины. На нем кепка и знакомые глупые шорты, а еще улыбка — огромная и счастливая, и Гарри не верит, что это реальность.
Он подходит ближе, пока мужчина поспешно спускается и нагоняет его, встречаясь в долгожданном объятии. Тепло его тела жарче любого солнца, и Гарри вот-вот сгорит.
— Я привез для тебя кучу глупых статуэток и альбомы с нормальной музыкой, — шепчет Луи ему в волосы. В глазах Гарри щиплют слезы.
— А телевизор со спутниковой антенной? — всхлипывает он.
— И его тоже, — смеется Томлинсон. — Вместе с кучей денег.
— Здесь все равно нечего покупать.
— Я буду разводить ими костёр, — хмыкает контрабандист. — Чтобы ты не замерзал по ночам.
— Лучше просто останься, — тихо отвечает ему Гарри. Луи заглядывает ему в глаза и понимает, что не в состоянии произнести ни слова, так что он просто целует мальчика, обнимая самую ценную находку, какую он только видел.