— Вы, кажется, хотели отвести меня в камеру — так отведите. — Напомнила о себе Силимэри, не желая больше смотреть на их мокрые лица.
— Идемте, госпожа, — Стекалори деликатно взял ее под руку и сопроводил в одиночную камеру.
Они шли молча, и только, когда в замке провернулся ключ, и они стояли по разные стороны решетки, Стекалори сказал, что приложит максимум усилий, чтобы настоящий преступник заплатил за содеянное зло.
Силимэри в отчаянии опустилась на узкую деревянную кровать, исписанную бранными словами, и, подтянув колени к подбородку, обхватила себя за ноги и стала раскачиваться из стороны в сторону. — Нет, я не могла убить Элеонору. Не могла! — Голова раскалывалась. Силимэри и думать забыла и об Иглесиасе, которому так и не ответила, и о поездке на остров Орошайо для помощи союзникам. Все потеряло всякий смысл.
Так она просидела два часа, совершенно не реагируя ни на перепуганного Хубрарио, ни на галантного и обеспокоенного Стекалори, который пытался задать еще несколько вопросов. А когда в камеру вошел Анк-Морхорке с газетой в руке, Силимэри опустила ноги и встала перед мужем, не произнося ни единого слова. Они стояли друг напротив друга и пристально смотрели в глаза.
— Почему ты ослушалась меня? Я волновался, — начал Анк-Морхорке. — Утром я ездил в Каринсан и в лесу обнаружил лохмотья старого плаща Луизии, в котором ты покинула дом. Там повсюду пятна зловонной жидкости, похожей на кровь. Я чуть не загнал Охламона, так торопился в деревню, чтобы убедиться, что ты в безопасности, а ты, оказывается, не можешь и дня без приключений. Луизия сказала, что ты не ночевала в деревне, и я сразу понял, где тебя искать. — Силимэри слушала молча, натянув маску невозмутимости на лицо и совершенно не реагируя на газету, которой размахивал муж. — Не знаю, видела ли ты свежий выпуск газет. Но сегодня ты побила все рекорды своей популярности. Я даже спрашивать не буду, что тебя связывает с этим модельером: это твое личное дело. Но теперь мне придется вытаскивать тебя из тюрьмы, вместо того чтобы искать настоящего убийцу Тэдиэн.
— А я читала утренний выпуск, — бросила она ему в лицо, — и в отличие от тебя, у меня есть к тебе вопросы. — Кто убил Элеонору, — прошептала она на ухо очень тихо, — кто похоронил ее в нашем саду и кто отдал приказ выкопать ее и, как я предполагаю, для того, чтобы в дальнейшем сбросить тело с моста Милреоси?
Анк-Морхорке не проявлял никаких эмоций, но Силимэри была уверена на сто процентов, что он просто-напросто умело их скрывает.
— Ты действительно хочешь услышать ответы на свои вопросы? — Силимэри кивнула в знак согласия, приготовившись услышать самую страшную правду. Анк-Морхорке оглянулся по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, начал рассказывать: «Элеонора Арранитри работала в городской школе учителем основных наук. Она была особенной, и не только потому, что в ее жилах текла кровь английских лордов вперемешку с кровью эльфийских друидов: в ней была изюминка. Это не выражалось ни в размере груди, ни в милом очертании губ, ни в цвете глаз, дело вообще не в ее теле. В душе ли, во внутреннем мире? Не знаю. Но когда она проходила мимо, на первый взгляд обычная, за ней хотелось бежать. А когда она поднимала свои необычайного цвета глаза, то в них я видел бездонный океан, свет и искры, и все переставало иметь значение. Я стоял как вкопанный и забывал куда шел, провожал ее взглядом и потом ломал голову над тем, чем же она меня очаровала, и не находил ответа. — Анк-Морхорке взял жену за руку и вдвоем они присели на деревянную лавку. Силимэри рядом с ним почувствовала себя увереннее, несмотря на его откровенное признание в любви к другой особе. Неразбериха и угрызения совести отступили на второй план. Анк-Морхорке говорил спокойно, и она была готова верить каждому слову. — Это была моя единственная и настоящая любовь, глубины которой не измерить ничем, как и не дотронуться рукой к далеким звездам. Прости, что говорю тебе все это. Я знаю, ты поймешь и простишь, ведь мы с тобой давно два друга не разлей вода. Также я знаю, что ты подозреваешь меня и в убийстве Тэдиэн, и Элеоноры, и что полгорода считает меня аморальным и лживым эльфом, сколотившим свое состояние исключительно на убийствах, выполняя приказы от гильдии рейнджеров и Эруанфалони Великого. О тебе ходит та же слава. Я отошел от дел, а ты наоборот заявила на всю Империи о себе, и твоего имени давно боятся даже в соседних Империях и королевствах. Я признаю свою вину перед тобой, Силимэри. Это я разбудил в тебе жестокость и желание убивать. Но, знай, что бы не случилось, я всегда встану на твою сторону, попытаюсь понять и простить, как это произошло в случае с Элеонорой. — Он замолчал и повернулся лицом к жене. Их взгляды пересеклись. — Это не я убил Элеонору. Я же говорил тебе это вчера, а ты не поверила. Мы с тобой почти двадцать лет вместе, а ты сомневаешься во мне. Разве я давал повод? Отбрось мои интрижки на стороне, я не об этом. Ты же знаешь, какой я! Я бы не убил ни ту, которую люблю, ни ту, которая готовилась стать матерью, и мне не важно, кто отец ребенка. Я не убиваю мирных так же, как и ты, и в этом мы с тобой похожи, с одной лишь разницей: у меня не было психических расстройств, я не лежал в психиатрической лечебнице, не сбегал оттуда и не совершал необдуманных поступков под действием седативных препаратов, как ты. Я хранил в тайне историю с несчастном случае, повлекшим смерть Элеоноры, я пытался защитить тебя от себя самой и возмущенного общества, я простил тебе смерть любимой и не держу зла, но, если уж на то пошло, то настало время узнать правду: это ты задушила Элеонору в порыве очередного психоза. — Силимэри опустила голову и заплакала. Анк-Морхорке обнял ее и поцеловал в висок. — Мне стало известно о твоем разговоре с Асиртогом, и я понял, что, уж кто-кто, но ты точно захочешь разгадать эту загадку, единственное, что я не учел: я надеялся, что ты будешь ночью спать, а не следить за раскопками в саду. Это ведь ты оглушила рабочего и спрятала останки в разваленном доме?
— Да, я. А тебе хватило ума захоронить тело в нашем саду, — все еще всхлипывала она. — Как ты вообще жил с этим десять лет? Как с этим теперь буду жить я?
— Успокойся, ты ни в чем не виновата: ты не отдавала себе отчета, и тебя оправдает любой суд, если собрать все необходимые бумаги и разыскать доктора, который занимался твоим лечением. А почему я похоронил ее в нашем саду, сам не знаю, что на меня нашло: я должен был оградить тебя от закона, и мне хотелось, чтобы Элеонора была со мной, да и любила она наш орешник и однажды сказала, что хотела бы, чтобы на ее могиле рос именно орешник. У меня не было времени, чтобы все хорошенько обдумать.
— Значит, Ваминея сказала мне правду: я убийца, — говорила Силимэри, не реагируя на мужа, — а я еще тебя подозревала.
— Ты о чем? Какая Ваминея? Мать Тэдиэн и чокнутого Асиртога? Ты с ней разговаривала? Когда ты все успеваешь? — Анк-Морхорке встал и начал расхаживать по камере из угла в угол. — Нужно что-то предпринять, но что?
— Она все эти весны знала, что я убила Элеонору, и молчала. Я не понимаю почему? — Силимэри с отрешенным взглядом уставилась в пол. — Почему мне вообще стало все известно? Лучше бы я ничего не знала! А теперь как жить с осознанием своей вины? Как смотреть людям в глаза?
— Тебе придется покинуть Империю, — Анк-Морхорке вернулся на прежнее место, — я обо всем позабочусь сам. Как звали доктора, ты не помнишь?
— Кементариндур Фабиоре. Но он не практикует уже несколько лет. Я слышала, он уехал в Империю Англов.
— Мы его разыщем и спасем твою репутацию.
— Мою репутацию уже ничто не спасет. Она запятнана кровью.
— Нет ничего невозможного. Я докажу всем, что ты не виновата.
— А как же Асиртог и его мать? Она прилюдно назвала меня убийцей. Сплетни уже наверно расползаются по городу. Мы сидим тут бездействуем, а сплетни ширятся.
Анк-Морхорке посмотрел на часы:
— Без пятнадцати час. Мне нужно идти. Асиртог не дружит с головой, а его мамочке я в который раз дам денег, и она сыграет роль обезумевшей от горя эльфийки. Эти двое меня сейчас интересуют меньше всего, но я должен с ними повидаться. Пойду на похороны Тэдиэн, а вечером будь готова к дальней дороге. Тебе придется выехать из Империи на некоторое время, пока я не решу твои вопросы.
— Постой, я должна сказать тебе еще кое-что, — Силимэри достала из лифа маленький ключик от сберегательной камеры. — Возьми, и сделай все, что сочтешь нужным. Ночные раскопки в нашем саду я сняла на камеру. Камера в гостинице у Керфиолонея.
Анк-Морхорке улыбнулся и взял ключик:
— Ну, ты и сыщик, Силимэри Вендинэ! Эта запись не должна никому попасть в руки: с нас хватит и обвинения в смерти Тэдиэн, а в смерти Элеоноры пока нет подозреваемых, насколько мне известно, и будем надеяться, что ни тебя, ни меня в этом не обвинят, — он поцеловал ее в щечку. — А мне пора.
— Постой, это еще не все, — Силимэри нерешительно взяла его за руку.
— Что еще?
— Ты сам сказал, что мы давно просто друзья. По-моему, и всегда были только друзьями.
— К чему ты клонишь? — Анк-Морхорке взял ее за руки и заинтриговано ждал ответа. Силимэри временила с ответом.
— Ты должен жениться на другой эльфийке, хочешь — на своей новой знакомой, а хочешь на какой-нибудь леди из Империи Англов. Но так продолжаться больше не может. Наша с тобой дружба не приносит нам счастья. И мне, и тебе нужна любовь. Настало время перемен, Анк-Морхорке. Так, как мы жили, жить нельзя.
— Это модельер тебе мозги запудрил?
— Волоинс здесь совершенно ни при чем. Я понимаю, что не место и не время, но так, как было, уже не будет.
— Давай обсудим этот вопрос позже: ты переволновалась и тебе нужно отдохнуть, а вечером поговорим.
— Нет. У меня всего одна просьба.
— Какая?
— Развод. Я хочу начать новую жизнь. Анк-Морхорке, прости, но так больше продолжаться не может.
— Ты хорошо подумала?
— Да. Возьми наши паспорта и сходи к Райну в паспортный стол. Он все сделает, даже без моего присутствия. Пожалуйста, позволь мне изменить свое будущее, — умоляла она.
Анк-Морхорке ничего не ответил.
Силимэри протянула руку и их пальцы соприкоснулись, и затем ее рука плавно опустилась.
— Охрана, — Анк-Морхорке позвал полицаев и загадочно посмотрел на жену.
Вскоре донесся звук металлического скрежета дальних дверей и по бетонному полу застучали сапоги. К решетке подошел Стекалори. Не произнося ни единого слова, он выпустил Анк-Морхорке, и тот ушел, не оглядываясь.
Силимэри огорченно схватилась обеими руками за решетку. Осознавать себя заключенной в камере — мысли не из приятных. Было жутко до мурашек по коже. Перед глазами железные прутья, а где-то далеко в затуманенном сознании мерцала красная звездочка в созвездии воздушного змея.
Шли минуты, часы, в голову лезли мысли, о том, как хорошо должно быть на улице, как поют соловьи в зеленых рощах, как агукает малыш Ластон на руках у веселой и выздоровевшей Венисуэль. Силимэри огорчилась еще сильнее, вспомнив, что ее ППП остался в кармане плаща, и она так и не ответит на письмо Иглесиаса, а ей по непонятным причинам хотелось продолжить переписку и познакомиться с ним ближе.
Ни Хубрарио, ни Стекалори так и не появились. — Может, они забыли обо мне? — размышляла Силимэри, а в камере становилось все темнее. Близилась ночь. Серые стены давили на сознание, и чувство неуверенности, как в завтрашнем дне, так и в прошедших — угнетали. Она съежилась на твердой доске и закрыла глаза, напрягая память, пыталась вспомнить хоть что-то, хоть один обрывочек, сюжетик из прошлого десятилетней давности, но ничего кроме красного гроба ей не приходило на ум. Все остальное словно стерли начисто, стесали как наколку об асфальт. Ни единого намека, ни зацепочки, ничего, что помогло бы разобраться, что же произошло в тот смутный вечер в саду городской учительницы.
Обвинение Ваминеи сильно зацепило Силимэри, но, успокоившись, она все-таки стала размышлять над тем, что ей делать, как выбираться из участка, ведь она не из тех, кто будет сидеть, сложа руки, а еще стала сомневаться, а правильно ли поступила, отдав ключ от камеры хранения Анк-Морхорке. — Он так и не рассказал, как все произошло, а я и не спросила, а Ваминея могла, так же как и Асиртог видеть только «часть айсберга» или намеренно солгать мне. Но для чего? А может, это Анк-Морхорке ей заплатил. Ведь она почему-то десять лет молчала. Анк-Морхорке? — Силимэри произнесла вслух его имя. Подозревать мужа ей не доставляло ни малейшего удовольствия. Только горечь в груди и боль в сердце. — Я все равно узнаю всю правду. Любой ценой докопаюсь, но сниму с себя тяжесть гнетущих мыслей.
Ей так никто и не принес ни подушку, ни одеяло, только стакан невкусного чая, а сон так и сковывал. Зевнув, Силимэри прилегла и подложила под голову руки, прижала ноги к животу и в позе эмбриона уснула крепким сном. Таким крепким, что не услышала, как ее взяли на руки и понесли, как кричали бранными словами, связанные полицаи с закрытыми глазами, как со скрипом ударилась массивная входная дверь и чьи-то легкие шаги ступали по дождевым лужам, как холодные капли падали на лицо и чья-то рука нежным касанием убирала мокрые волосы с приоткрытых губ.
— Просыпайся, Ревекка Нэдивен, пришел твой звездный час! — приятный голос разбудил Силимэри, и она изумленно распахнула глаза.
— Кто ты? — спросила у незнакомца в черной маске и огляделась по сторонам.
Лес. Над головой синее небо и кроны деревьев, косые линии серебряного дождя и мутное пятно скрытой за тучами луны. Силимэри лежала на мокрой листве. Юбка облепила ноги, блузка не скрывала плотно сидящего лифа и вздымающейся груди. Насквозь мокрая, Силимэри ощущала кожей теплое взволнованное дыхание.
— Я твой друг, не бойся меня, — ответил незнакомец.
— Как ты меня назвал? Ревекка?
— С этой минуты ты Ревекка Нэдивен! Документы на это имя у меня в рюкзаке, как и твои личные вещи из полицейского участка, а также новый костюм лучника, арбалет, колчан со стрелами, парик жгучей брюнетки и профессиональная косметика.
Силимэри приподнялась, упираясь локтем в рыхлую почву, и, все еще не осознав происшедшего, с интересом рассматривала силуэт незнакомца.
— Кто нанял тебя, друг, и почему ты в маске? — она протянула к его лицу руку, но он перехватил ее и легонько сжал сильными, но нежными пальцами.
— У нас вся ночь впереди, успеем наговориться еще. А пока нужно идти. Здесь неподалеку есть хижина лесника. Переждем в ней дождь, согреемся, и я помогу тебе перевоплотиться в новый образ. Утром я посажу тебя на корабль, и ты отправишься на южный полуостров Орошайо с войском императора. И запомни, никто не должен знать, что ты это ты. Запомнила? Никто! Для всех Силимэри Вендинэ сгорела этой ночью в пожаре.
— Как сгорела? В каком пожаре? — Силимэри нахмурила брови, ничего не понимая, — давай на чистоту: я не люблю недомолвок. Здесь и прямо сейчас: кто ты и на кого работаешь? — потребовала она.
— Можешь называть меня Турэлио. Я, так же как и ты, работаю на императора Эруанфалони Великого, но вытащить тебя из тюрьмы — это исключительно мое решение. Доверься мне и ничего не бойся. А сейчас вставай, и вперед! — он помог ей подняться.
— Турэлио?! Мне незнакомо твое имя, — сказала Силимэри и подняла вверх тяжелую юбку, оголив стройные ноги. Незнакомец отвернулся, — О, да ты еще и хорошо воспитан. Что же, это радует.
Завязав подол юбки на узел сбоку, чтобы не мешала при ходьбе, Силимэри сделала шаг вперед.
— Я не знаю, что тебе известно обо мне, Турэлио, но я упертая, как баран, и если ты мне сейчас же не скажешь, почему тебе вздумалось вытаскивать меня из тюрьмы, то тебе и дальше придется нести меня на руках, потому что я не пойду туда, не знаю куда, только потому, что ты так хочешь.