Почему не он пришёл в сон Одри? Зачем вместо него явился Бэтмен? Какое он имел право красть её грёзы?
— Я не хочу тебя убива-ать, — он усмехнулся и подтолкнул Одри к столу.
— Тогда… Что вы задумали? — она покосилась на камеру.
— Я предлагаю тебе сделку. И-и-и… Выиграют все.
Одри сомневалась. Во что же она вляпалась? Может, это всё-таки она заигралась в непокорную дочь, решившую найти незабываемые приключения в большом мире? Но всё каким-то удивительным образом сузилось до пыльной, невзрачной комнаты с зарешёченными окнами. Стол. Тренога. Джокер. Что между ними общего? Нелепая задача, ответа на которую Одри не знала, но ей предлагали сыграть в эту игру.
— Вы хотите меня пытать?
Джокер засмеялся, заливисто, пугающе. Его смех звучал подобно вьюге, ворвавшейся в нагретую квартиру, чтобы посеять панику. Холод, который обжигал. Может, поэтому Джокеру по нраву были бомбы? Это жар, это адское пекло, которого ему так не хватало. Он переворачивал всё вверх дном, сеял хаос и панику, и хотелось укрыться, сбежать, спрятаться, лишь бы найти тишину. Но только не Одри. Она не хотела жить в мёртвом безмолвии.
— Нет, нет, нет, нет, нет, нет, — затараторил Джокер. — Нет. Что мне это даст? Я не маньяк. Я не получаю удовольствия от чужой боли. Если я убиваю, то делаю это быстро, сама смерть — уже-е достижение цели.
Джокер облизнул губы, всплеснул руками и изобразил, будто печатает на невидимой клавиатуре.
— «Уэйн корпорейшн» объявила за мою голову пятьсот тысяч долларов. Что-о такое пятьсот тысяч? Любой плешивый пёс может испытать удачу, попытаться поймать её. Любой алкаш, возомнивший себя героем. А что будет, если я тебя убью? Папочка Уэйн поплачет. Он будет го-орько плакать и объявит за меня… — Джоркер закатил глаза и снова облизнул губы. — Миллион. Хорошо, два. А потом Брюс женится, у него родится новый наследник, который вырастет послушным.
Джокер указал на Одри пальцем и склонил голову набок:
— Не таким как ты. Я хочу, чтобы па-апо-очка Уэйн объявил за меня пять… нет, десять миллионов. И он объявит. И мне даже не придётся тебя у-уби-ива-ать.
— Вы не боитесь, что на вас объявят охоту за такие деньги? — удивилась Одри.
— Я этого желаю, — он всплеснул руками. — Весь фокус в том, что никто этих денег не получит. Знаешь почему? — он кивнул. — Потому что я — анархия, а анархию невозможно обуздать, хаос неподвластен законам. И Брюс Уэйн будет жить с этим. Его награда как непрогремевший взрыв. Он будет засыпать под шёпот ярости его внутреннего «я», просыпаться с нею, с его губ каждую минуту будет слетать: Джокер, Джокер, Джокер. И-и-и… Разве ты этого не хочешь? Отомстить. Мы поможем друг другу лишить Брюса Уэйна покоя.
— И что надо делать?
Джокер расстегнул пуговицы на фиолетовом пиджаке, стянул его и небрежно бросил на спинку стула. Кожаные перчатки упали на стол.
— Что вы делаете? — спросила Одри, когда Джокер развязал узел галстука.
— Мы снимем для папочки домашнее ви-иде-ео-о, — прорычал он.
— Видео? О чём оно будет? — Одри вжалась в стол, догадываясь, куда клонил Джокер.
— Вот об этом.
Он наклонился к Одри и поцеловал. Она закрыла глаза и на секунду представила, как это будет. Воображение рисовало умопомрачительно страшные и вместе с тем томительные картины. С ней ли это происходило? Или это видение? Может, её опоили, вкололи что-то, и вместо Бетмена в сон ворвался змей-искуситель со шрамами на лице? Но Одри тонула в жадном поцелуе наяву. Сдаться? Рискнуть?
— Мы можем каждый сыграть свою роль. Ты-ы можешь брыкаться, кричать, звать папочку на помощь, кусаться и рыдать, а мо-ожешь показать греховную страсть. Решать тебе.
— Я… согласна… — в горле пересохло. Руки дрожали. Иллюзия, ещё недавняя невинная грёза сбывалась. Хорошо это или плохо? Одри вдруг подумала о том, что когда боги хотят наказать, они исполняют желания.
— Друго-ое дело, — довольно ответил Джокер и, хлопнув в ладоши, включил камеру. — Итак, начнём.
Одри вздрогнула, когда он подхватил её и усадил на стол. Это определённо самоубийство, но воспоминания о поцелуе, о вчерашнем волнительном и первом прикосновении будоражили. И сегодняшний поцелуй был не менее особенным. Кажется, ещё никто так не касался её губ. Такая близкая опасность притягивала, манила, обманывала сладкими обещаниями. Одри представила, что она нож в руках Джокера, и пальцы касались её, удерживали, не выпускали ни на миг, боясь потерять равновесие и власть.
«Отец это увидит», — голос разума врывался в желание согрешить, не давал покоя, и Одри раз за разом встречалась с камерой взглядом. Боролась с собой, готова была передумать и тогда несмело убирала крепкие, жилистые руки, но поцелуи убивали в ней сомнения, затягивали обратно в омут.
Утонуть. Раствориться. Умереть.
Джокер немного отстранился, чтобы раздвинуть её ноги и устроиться между ними поудобнее. Щелчок, и нож аккуратно вспарывает трусики. Одри вздрогнула, глядя, как он отбросил их на кровать.
— Преграды больше нет, — ухмыльнулся он.
Одри снова посмотрела в камеру, пока Джокер задирал её юбку. Ей страшно, но в то же время она ни за что не повернула бы время вспять, не отказалась от этого момента. Джокер что-то мурлыкал себе под нос, и Одри услышала, как он расстегнул молнию на дорогих брюках. Томительное и вместе с тем пугающее предвкушение.
Пусть сердце колотится. Пусть. Страх и желание переплелись. Руки всё ещё дрожали, и Одри ухватилась за плечи Джокера, пытаясь перевести дыхание, но ничего не получалось.
Одно неверное прикосновение, и она передумает, сломается, крикнет в камеру, что это ошибка. Сомнение не отпускает из острых коготков, оплетает паутиной страха, но желание всё равно бьётся мотыльком.
Жар ожидания заставлял вспыхивать фантазии, горячие и опасные, и когда руки Джокера обняли Одри, когда он прижал её к себе, сомнение вновь растаяло, наконец выпустив на волю несмелого мотылька. На секунду ей показалось, что она в объятиях, обещающих защиту, ласку, любовь, но когда она подняла глаза и встретилась с безумным взглядом, утонувшим в чёрных провалах краски, то увидела насмешку. Он играл с ней. Паук и бабочка.
Страшно. Поздно поворачивать вспять, Джокер сам сказал, что она может кричать и вырываться, это не повлияет на происходящее. Прикосновения Джокера настойчивые, требовательные, умелые пальцы касались легко. Искушённые. Ни капли сомнения, ни брезгливости, ни жёсткости. Он целовал её губы, целовал шею, и Одри таяла, хотя знала, что загляни она в глаза Джокеру, встретится с лукавством, с безумием.
Джокер подтянул Одри к краю, развёл её ноги чуть шире, приноравливаясь, и она охнула. Сжала пальцы на рубашке, задышала глубже, тяжелее. Прикрыла глаза, ощущая каждую секунду остановившегося времени. Свет в комнате мигнул, и Одри вздрогнула, заскребла пальцами по плечам Джокера, сжала его бёдра. Он нетерпеливо толкнулся внутрь. Ещё. Одри задыхалась, хватала ртом воздух.
Комната сжалась до размера очертания фигур, словно ночь осыпалась с потолка и заполнила всё вокруг, забилась в каждый угол, целовала холодные руки, оплетала Джокера. Его смелые движения в этой густой тьме подкупали. Он тоже тяжело дышал, толчок, и каждый раз с его губ срывалось заветное, томное «хах».
Он рванул блузку, и пуговицы застучали по полу.
Толчок.
Небо на закате заволокло чёрными тучами.
Толчок.
Словно непослушный ледяной ветер целовал в губы.
Джокер навис над Одри, приостановившись, коснулся щеки, оставив на ней влажный поцелуй, а во взгляде привычное безумие. От его рубашки обжигающе пахло полынью и древесной горечью. Он протянул руку к лицу Одри и убрал волосы за ухо, куснул за шею. Какое искушение. Одри впилась в его плечи, прижимаясь, слушая, как вокруг сжалась тревожная тишина. С губ сорвался тихий стон. Джокер снова толкнулся внутрь. Сильнее. Яростнее. Одри откинулась назад, запрокинула голову, вздыхая в такт. Толчок. Горячо. Толчок. Опасно. Она скрестила ноги на его бёдрах и уже не прятала стоны, не стеснялась пытливого взгляда камеры. Сердце колотилось.
Он врывался в неё яростно, и стол под ней отстукивал ритм. Казалось, Джокер потерял контроль над холодной, железной выдержкой, впившись пальцами в её бёдра, оставляя синяки на бледной коже. Облизнув губы, он хохотнул, глубоко и сильно толкнулся, грубее, чем следовало. И ещё. Толчок. И замер, дрожа всем телом.
Одри почувствовала, как липкое и горячее семя обожгло бёдра, когда Джокер вышел из неё. Она посмотрела на него, но уже не было того человека, потерявшего связь с миром. Перед ней снова стоял привычно усмехающийся Джокер. Он застегнул ширинку и неряшливо поправил волосы, обернувшись к камере.
— А красавица и правда плохая девочка. Оказывается, я у неё не первый, — он погрозил пальцем камере и кивнул.
Одри застенчиво соскользнула со стола, несмело одёргивая юбку и прикрывая грудь блузкой. Она всё ещё дрожала, но уже не искала взглядом камеру. Сердце горело, ликовало, хотелось повернуть время вспять и ещё раз ощутить Джокера внутри. Может быть, это преступно, но запретный плод манил.
— А теперь к делу, — Джокер облизнул губы, и улыбка сошла с его лица. — Хо-очешь увидеть своё сокровище? Я отдам тебе её. Посмотрим, захочет ли Бэтмен помочь тебе. А теперь новая дра-ама: пустит ли па-апо-очка блудную дочь домой. Итак. Я скажу тебе адрес…
***
На Памеле, штатном психологе, не было лица, когда они с Альфредом вошли в кабинет Брюса. Он сидел к ним спиной и смотрел в окно, на непривычно солнечное небо. Может быть, это хороший знак.
— Мне сказали, что прислали новый диск. Где он?
— Мистер Уэйн, — голос Памелы дрожал и срывался. — Я думаю, вам не стоит… на это смотреть…
— Где он? — в голосе Брюса сталь.
— Мистер Уэйн, — вмешался Альфред. — Джокер перешёл все границы. Вам и правда не стоит смотреть этот диск.
Брюс повернулся к ним.
— Включите.
Альфред покачал головой.
— Не здесь.
— Что это у тебя? Это прислали с диском?
Брюс кивнул на небольшую праздничную коробочку в руках Альфреда. В глазах Памелы вспыхнула паника, а щёки покрылись багрянцем.
— Идёмте, — позвал Альфред.
Комментарий к Часть 4
Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)
Кто угадает, что было в коробочке, тому приснится Джокер ^^
Я так и не смогла подобрать музыку к этой главе. Ни одна романтическая песня не подходит, потому что Джокер отшпиливилил Одри не из чувства великой любви. Но и не был груб. Он хитрый и расчётливый.
В итоге выбрала Kelly Osbourne “Papa Don’t Preach” https://www.youtube.com/watch?v=jjxlk6WgAOM
========== Часть 5 ==========
Комментарий к Часть 5
Это заключительная часть небольшой истории о приключениях Одри. Спасибо всем, кто верил в меня, читал и был со мной!
Вы лучшие!
Я берегла этот арт для прошлой части, но благополучно про него забыла :)) Я балда. Так что вот, исправляюсь, ведь лучше поздно, чем никогда.
https://sun9-31.userapi.com/c850416/v850416265/145531/zDWpCm1CaJo.jpg
Музыкальная тема главы: Marilyn Manson “Running To The Edge Of The World” https://www.youtube.com/watch?v=k7C2s1WHqsQ
Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)
Брюс долго смотрел в погасший экран и молчал. Смотрел страшно, взгляд неподвижный, незрячий, будто Брюс перестал быть человеком. Тяжёлый вздох, шумный выдох, и он закрыл лицо ладонями, затем коснулся щёк, словно хотел убедиться в том, он существует, не исчез вслед за страшной картинкой. Слова застряли в горле, и дышать стало тяжелее, как если бы кто-то перекрыл кислород. Свет померк в комнате, бежевая краска скрутилась в грязную стружку, оползая на пол и оставляя после себя чёрные стены. Не цвета ночи и не цвета плаща Бэтмена, а гораздо чернее. В этом сумраке жили страшные тени, они несмело толпились у стены и робко протягивали руки к Брюсу.
Он качнул головой, стряхивая морок с глаз, моргнул, и всё вернулось на свои места. Наваждение спало. Только в груди так же пусто.
— Мистер Уэйн… — позвал Альфред.
Брюс не обернулся. Из пустоты, из глубины души поднималась ярость, густая, смоляная, горькая, как выходка Одри. Рука легла на прозрачный стеклянный столик и нашарила хрустальную вазу с конфетами в цветных обёртках. Пальцы коснулись края и крепко сжали. Брюс тяжело поднялся, он ощутил, как ломота прошла по телу, будто все кости разом заныли. Несколько конфет выпали на пол. Брюс размахнулся и швырнул вазу в телевизор. Бабах! Густая паутина протянулась по всему экрану, простирая белые нити до краёв. Ваза вдребезги, рассыпалась по полу острыми осколками вперемешку с конфетами. И всё замерло.
Брюс запрокинул голову и закричал. Пронзительно, больно, страшно. Как раненый, поверженный зверь. Он схватил столик и перевернул его, пнул по нему, и от удара звон повис в ушах, а россыпь прозрачных осколков усыпала пол. Брюс выругался, осел на диван и стянул ботинок. Схватился за пальцы, причитая и открывая рот в немом крике.
— Я предупреждал, — голос Альфреда очень тихий, — что вам не стоит на это смотреть.
Брюс поднялся и, прихрамывая, стал отмерять шагами кабинет, круг за кругом, вздох за вздохом. Он обхватывал голову руками, утопая в молчаливом горе, чувствуя, что испил чашу невзгод сполна, и они обожгли его, окрасили душу в чёрный цвет. И эта смоль заполняла его.
Раз за разом в памяти всплывал взгляд Одри, ловившей встречи с камерой. В её глазах паника, сменяющаяся желанием, каким-то тягучим, безрассудным. Но затем словно она осознавала, что происходит и вновь с мольбой смотрела в самую душу Брюса; казалось, Одри хотела закричать, убрать от себя руки Джокера и заплакать. В её глазах стояли слёзы, но она вытирала их, и очередной поцелуй опьянял её. Брюс закрывал глаза и видел в её глазах страх и ненависть. Она боялась, но хотела этого.
— Что мне делать, Альфред?
Брюс подошёл к окну и посмотрел на улицу. Погода такая же пасмурная, как и душа главы корпорации.
Альфред вздохнул. Брюс посмотрел на него и увидел убитого горем старика. Как бы ни старался Альфред надеть на себя маску спокойствия, но глаза его блестели от слёз, а губы подрагивали.
— Искать в себе силы, мистер Уэйн.
Дворецкий тихо подошёл к Брюсу и положил на подоконник лист бумаги с аккуратно написанным на нём адресом.
— Не дайте ей умереть.
Брюс скомкал листок и зажмурился, подавляя желание закричать и выбросить несчастный адрес в окно, отдать его ветру, и пусть тот делает с ним что хочет.
Как же ему страшно. За себя, за Одри, за Альфреда. Что с ними теперь будет? Осознаёт ли Одри, что она натворила?
— Вы нужны ей как никогда раньше.
Альфред положил ладонь на плечо Брюса. Уэйн кивнул, достал телефон из кармана пиджака и набрал номер.
— Чак? Это Брюс. Позвони в полицию, пусть обновят данные о Джокере. “Уэйн корпорейшн” объявляет награду за живого Джокера: пятнадцать миллионов. Нет, Чак, ты не ослышался. Звони.
***
Одри испуганно оглядывалась по сторонам. Широкая улочка в заброшенном районе. Или это только видимость заброшенности, но всё было в крайнем запустении, чтобы тратить столько сил на декорации. Плющ крепко обнимал невысокие бараки, отвоёвывая частичку города дюйм за дюймом. Почерневшие дома угрюмо разглядывали Одри пустыми глазницами выбитых окон. Она не переставая озиралась, баюкая страх. По какой-то причине её и правда не убили, но это нисколько не успокаивало в подобной обстановке.
Одри связали руки за спиной и обмотали крепко-накрепко бечеву вокруг старого ржавого гидранта, давно выцветшего от проливных дождей и палящего солнца. Вокруг ни намёка на жизнь, только ветер свистел в обветшалых домах да натужно скрипели незапертые двери, жалуясь на проклятое одиночество. Одри боялась, что её оставили здесь медленно умирать. К тому же не давали покоя провода, протянутые от гидранта до ближайшего барака.