Только фестралы, как и прежде, льнули к нему, а после встречи нос к носу со Смертью и вовсе полюбили так, что, выходя из домика по утрам, Кроули то и дело натыкался на двух-трех крылатых коней, ожидающих его пробуждения.
Адам, Хасс и Пес прибегали к нему дважды в день, дети катались на фестралах, пока Пес с лаем носился вокруг. Хасс никогда не видел смерти, но тем не менее, фестралы не оставались для него незримыми. Кроули рисовал по памяти карту подземелий Хогвартса, отмечая, где могут быть потайные комнаты, но ни одной они пока не нашли.
— Надо придумать, как нас назвать, — сказал Адам. — В Татфилде у меня были Эти, то есть, не были, а есть, но они в Татфилде. А мы с тобой…
— Те? — фыркнул Хассалех.
— Не знаю… мы придумаем.
— Серьезный вопрос, — Азирафаэль нацепил очки и вышел из-за стойки, взял из руки Адама список. — Вы уверены, что хотите моего совета? Это ведь ваша… банда.
— Кто сейчас говорит банда? — скривился Адам. — У нас компания друзей. Двух. Точнее, трех, еще пес.
— Двое в лодке, не считая собаки? — осторожно предложил Азирафаэль. Он как никогда остро ощущал в себе отсутствие творческого начала.
— Мы не в лодке, — нахмурился Адам.
— И глупо называться по книге, — добавил Хасс.
— Вы можете побыть пока безымянными, а потом название само придет в голову, — ангел проглядел бумажку. «Драконы», «змеи» — ну, это понятно, влияние факультета, «Элмгрин и Драгсет»? Тут он вспомнил, и покраснел: надо Кроули уши надрать за такие шутки, наверняка не объяснил детям, в чем соль, а если объяснил, то ему Габриэль что-то открутит. «Дикая охота», «те», отчего-то «конспирация».
— Безымянные! — вдруг просиял Адам. — Спасибо! — он обнял опешившего Азирафаэля и, схватив Хасса за руку, помчался из библиотеки.
— Я не успел… — вслед им прошептал Азирафаэль, и поэтому появление Вельзевул в школе стало для Хассалеха полной неожиданностью.
***
Гермиона Уизли не любила пятницы: у нее не было занятий, но, являясь деканом Гриффиндора, ей приходилось весь день разбираться с факультетскими проблемами, а их становилось все больше: именно на Гриффиндор попадало больше всего магглорожденных, прочитавших знаменитую в маггловском мире книжку, которые жаждали приключений, а так как реальность не предоставляла возможности стать героем, они искали ее сами, задирая других, пытаясь влезть в закрытые секции и нарушая правила. Когда Гермиона начинала отчитывать виновных, все поднимали на нее удивленные глаза и говорили одно и то же: «Но вы же сама…» Она уже устала объяснять, что книга и настоящая жизнь — разные вещи, дети отказывались это понимать. Из-за этого второй и третий курс ее не любили, но к четвертому дети уже разбирались, потому со старшекурсниками у нее трудностей не было.
В эту пятницу ей предстояло разбирать драку между двумя первокурсниками ее факультета с… кто бы сомневался, с первокурсниками Слизерина. Хорошо еще, не Адам и не Хасс, те только разнимали. Гермиона мрачно цедила кофе, поглядывая в сторону декана Слизерина: кто бы мог подумать, что ее коллегой станет Теодор Нотт, а также о том, что он станет тем деканом, каким хотела быть сама Гермиона. Змейки хвостиком ходили за высоким красивым Теодором, те, что постарше, уважали и побаивались, у него, кажется, вообще не было проблем. Или он не считал все трудности важными.
— Никто не погиб, миссис Уизли, — небрежно сказал ей тогда Нотт.
— Расслабьтесь, — пока она задыхалась от гнева, повернулся к Хассу и Адаму. — Молодцы, Безымянные.
— Безымянные? — переспросила Гермиона.
— Мы так называемся, — отозвался Адам.
— Это оксюморон, — добавил Хассалех.
Открылись двери в зал, и в проеме Гермиона увидела силуэт в черном маггловском костюме. Вспомнила, что сегодня должен прибыть кто-то из родителей Хасса, чтобы поставить на замок защиту от врагов — именно такая формулировка. Длинный расстегнутый пиджак, жилет на узких лямках, прямые брюки до явно мужских туфель. Отец? Или мать?
Хассалех и Адам еще не вернулись с прогулки — у них была сегодня только история Магии, она перед самым обедом, поэтому они могли позволить себе задержаться. Гость или гостья прошел широким шагом до стола и остановился перед директором, которая отставила кубок в сторону.
— Добрый день, — невозмутимо поздоровалась Минерва первой, поняв, что гость не собирается проявлять уважение.
— Добрый день, — голос пробрал Гермиону до позвоночника. Она увидела, как приосанился Теодор, и ей сразу стало противно: голос теперь уже ясно, что женщины, был явно магический. Она тихонько наложила на себя блокатор всей посторонней магии, но впечатление не пропало. Когда мать Хассалеха говорила, казалось, что по всем органам нежно проводят бархатом. — Мы договаривались через посредников о моем визите.
— Вы сначала будете заниматься защитой или повидаете сына?
Женщина на миг прикрыла глаза и усмехнулась.
— Он пока не здесь. Гуляет. Сначала работа. Мне нужна самая высокая башня.
— Я провожу вас, — сразу подскочил Теодор. Гостья смерила его взглядом и повернулась к Гермионе.
— Вы приносили моему сыну письмо?
— Да, — ответила Гермиона.
— Проводите меня, — велела женщина. Гермиона хотела было сказать, что еще не закончила завтрак, но увидела, как по ее тарелке ползают толстые блестящие мухи. Передернувшись, Гермиона бросила в тарелку салфетку и поднялась на ноги. Почему-то она была уверена, что мухи — дело рук матери Хасса, как ее зовут, кстати? Она не представилась, а Кроули и Азирафаэль избегали называть ее имя.
Женщина была ниже Гермионы, но некстати вспомнилось, что Беллатрикс Лестрейндж тоже не отличалась ростом. И тоже шла сзади, как конвой, в особняке Малфоев.
— Не надо меня бояться, — в спину Гермионе сказала гостья. — Я, может быть, похожа, но я не Беллатрикс.
— Вы знали ее? — опешила Гермиона.
— Я знаю ее, — поправила Вельзевул.
— Беллатрикс умерла. Моя свекровь убила ее, — отчеканила Гермиона.
— Да, — согласилась та. — Но я не говорю в прошедшем времени об интересных собеседниках.
— Вы называете ее интересной? Она была убийцей!
— Беллатрикс была убийцей и интересным человеком — не вижу противоречий, но у меня нет желания вести философский спор, — отозвалась гостья. — Я хочу, чтобы вы проводили меня и не тряслись от каждого моего шага.
Гермиона снова развернулась и постаралась абстрагироваться от тихих шагов за собой. Белла тоже ходила едва слышно на своих чудовищных каблуках, умудрилась подкрасться в министерстве незаметно, по менору передвигалась как кошка.
Вельзевул поглядела с Астрономической башни вниз, вздохнула вкусный воздух полной грудью и раскинула руки в стороны. Гермионе показалось, что во все стороны от нее полетели красноватые импульсы, создавшие видимый всего на миг купол, накрывший школу полностью.
— Вы колдуете без палочки, — проговорила Гермиона пораженно.
— Поразительная наблюдательность, — заметила Вельзевул. — Аппарация к школе невозможна теперь никому, придется идти пешком. Четыре дороги — там оставлены разломы моего купола. Попасть в школу можно только по… приглашению или по порталу. И с дурными помыслами войти не получится.
— Дурными помыслами?
— Да. Например, с намерением убить, — уточнила Вельзевул. — У вас был такой случай: Крауч-младший, насколько я знаю. И Волдеморт, само собой.
— Он тоже казался вам интересным? — ядовито спросила Гермиона, глядя на нее сверху вниз.
— Нет. Банальнейший случай психологии, даже не психопат, ничего интересного, — Вельзевул пожала плечами. — Я хочу увидеть сына.
Хассалех, которому о визите матери сообщил декан, налетел на Вельзевул и обнял ее изо всех сил. Кроули медленно подходил следом, подтолкнув Адама к Азирафалю, и ангел поспешил его увести.
— Мне отчитаться, владыка? — поинтересовался он, поклонившись. Вельзевул отрицательно покачала головой, добавив, что ждет доклада в письменной форме. Гермиона, стоявшая с Теодором, удивленно проследила за тем, как высокий Энтони, которого лично она считала наемным убийцей, которого взяла на работу эта странная семья, сгибается почти пополам перед маленькой женщиной с ледяным взглядом.
— Я запретила доступ всем ангелам, — сказала Вельзевул. — Кроме твоего визави и самого Габриэля. Наверняка Габриэль сделает то же самое, но против демонов.
Хассалех никак не мог отпустить Вельзевул; ее темная мощь окутала его мягким одеялом, когда он только прикоснулся к ней, ему сразу вспомнился уют вечно праздничной комнаты, негромкие разговоры по душам перед камином с адским огнем, пустота, в которую он погружался, когда Вельзевул укладывала его спать. Вельзевул научила его любить кошмары — он парил над живой бездной, куда люди по ночам падают с криком, он плавал в океанах, в которых другие задыхаются. На Земле Хассу ничего не снилось.
***
Вельзевул ушла из Хогвартса уже ночью, пешком добралась до Хогсмита. Кабак показался ей достойным местом для завершения дня в качестве человека, пусть и мага, и она распахнула дверь, бросила на прилавок золотую монету.
— Владыка ада сегодня неприхотлива, — проговорил над ухом низкий голос.
— Я сегодня с десертом, поэтому проваливай, — отозвалась Вельзевул.
— Завуалированный комплимент, — Габриэль сел напротив нее. — Ты была у Хасса, — утвердительно сказал он.
— Меня сегодня окружают те, кто озвучивает очевидные истины, — заметила Вельзевул, понимая, что не поест нормально, и выпустила рой мух, чтобы те съели, а потом растворились в ней, давая ощущение сытости, а сама стала трогать пальцами куски мяса в соусе, впитывая вкус.
— Я завтра собираюсь туда, — сказал Габриэль, глядя ей в глаза.
— Запрещу доступ всем демонам. И твоим мухам тоже.
— Почему? — Вельзевул сжала губы так, что те побелели.
— Потому что ты не должна быть ему ближе, чем я, — легко ответил Габриэль.
— Ты хочешь его на Небеса перетащить?!
— У нас был уже этот разговор, — архангел вздохнул. — Хассалех одиннадцать лет жил в аду, и ты смеешь меня обвинять в несправедливости?
— Он не видел ада, — отозвалась Вельзевул. — Он жил в моих ладонях, я берегла его от того, чем являюсь сама, ради него и тебя. Но сомневаюсь, что ты способен на подобное.
— Ты любишь меня, но не веришь мне. Пародоксально.
— Ты не давал причин тебе верить, — Вельзевул открыла рот, и мухи вплавились в ее язык. Владелец кабака протер газа, но решил, что ему померещилось. Они поднялись и вышли на улицу в темноту, Вельзевул отводила глаза. Ей было горько. Откуда он узнал про мух, что она следит за Хассом? Да, это нарушение их «баланса», но все равно это ее сын, дух от ее духа, разве он не понимает, что она словно заживо отрезает от себя кусок, когда отпускает его в этот ненавистный ей мир людей? Он слишком хорошо знает ее, чтобы надеяться, что она смирилась.
— С Хассом будут Азирафаэль и твой… подчиненный, — ровно сказал Габриэль. — Это справедливо.
— Иногда мне кажется, что адом не ту сторону назвали, — ответила Вельзевул. — У вас справедливость такая, что лучше бы вы были пристрастны.
— Побудь сегодня со мной, — вдруг сказал Габриэль совершенно тем же тоном, каким до этого говорил ей о Хассалехе.
— Зачем сегодня? У нас впереди вечность, — Вельзевул немного приподняла подбородок, давая холодному ветру хлестнуть по горлу. Человек бы заболел, а владыке ада нравилось, как стынет изнутри ее тело, и ненужные легкие наполняются ледяным воздухом. — Хотя ладно. Я и сама хочу.
Габриэль шагнул к ней и обнял почти до боли. И в тот же миг распахнул все шесть крыльев, отрываясь от земли. Вельзевул закрыла глаза, уткнувшись ему в шею, и щелкнула пальцами, делая их обоих невидимыми. Ей нравилось давно забытое чувство полета: крыльев у Вельзевул не было с падения, потому что все пали на землю, а она — в кипящую лаву, где перья мгновенно вспыхнули и растворились, а сама она стала бесплотным духом. В виде особого благоволения Люцифер воссоздал ее, но крылья — дар Бога, потому их он ей не вернул. Теперь Вельзевул оборачивалась роем насекомых, а если была с Габриэлем, то обнимала его за плечи и, закрывая глаза, пыталась представить, что это ее собственный полет. В аду было худо с воображением.
Они приземлились перед заброшенным заколоченным особняком где-то в лесу.
— Ты уже был здесь? — спросила Вельзевул, разжимая руки и взяв Габриэля за руку.
— Мы были здесь, — ответил Габриэль. — Начало восемнадцатого века, — напомнил он.
— Это… это наш менор? — Вельзевул роем просочилась сквозь трещину в двери, за несколько секунд облетела весь дом, воплотилась на широкой лестнице, где ее ждал архангел. — Здесь никого не было после нас.
— Все дороги заросли травой, — отозвался Габриэль, облокачиваясь на широкие мраморные перила. — В тот самый день, когда ты ушла отсюда.
— У меня была война, — Вельзевул пожала плечами, подходя ближе и разводя на нем в стороны полы пальто, спуская его до локтей и разрывая до пояса свитер.
— У нас обоих она была, — Габриэль произнес это так равнодушно, словно Вельзевул не проводила сейчас руками по его груди, не касалась губами ключицы. — Ты могла бы предупредить.
— Ты и так знал, — шепнула Вельзевул, пригибая его голову вниз, и долго поцеловала в губы.
— Но ты сделала бы вид, что доверяешь.
— Зачем? Я не доверяю.
Габриэль махнул рукой, и Вельзевул отбросило на второй лестничный пролет, прибило к ступеням. Она попыталась встать, но словно чудовищная тяжесть придавила ее к мрамору, даже головы не поднять. Габриэль медленно подошел и опустился на колени над ней, уперся рукой в ступеньку возле лица Вельзевул и наклонился, касаясь ее губ своими.
— Правильно делаешь.
Вельзевул зарычала, почувствовав, как вся одежда на ней растворяется. Издевательски по одной вещи, впрочем, обнаженной она чувствовала себя даже комфортнее; гораздо сильнее раздражало, что он ее ни разу не поцеловал, только касался, а стоило ей податься навстречу, как тут же отстранялся.
Габриэль опустился на нее всем телом, прижав к холодным ступеням.
— Больно! — ахнула Вельзевул, зажмурившись.
— Врешь, — Габриэль сжал зубами ее нижнюю губу, потом прикусил кожу прямо под скулой. Вельзевул перестала притворяться и вырываться, поддалась, дождалась, пока Габриэль перестанет прижимать ее к мрамору, и одним рывком перевернулась, оказавшись сверху.
— Стол, — отдышавшись и сглотнув кровавую слюну, появившуюся от близости архангела, приказала она, и Габриэль, лежа под ней, мгновенно переместил их в импровизированную операционную, находящуюся в том же доме, но в подвале.
Теперь он лежал спиной на обтянутом растрескавшейся кожей столе. Вельзевул, продолжая подниматься-опускаться на его бедрах, материализовала в руке маленький острый нож.
— Смотри на меня, — велела она, расчерчивая острием его грудную клетку ровным крестом.
— Я люблю тебя, — сказал Габриэль, наблюдая за тем, как она облизывает пальцы, а потом запускает в разрез удлиннившиеся когти и начинает буквально выворачивать ребра, словно открывая. Вельзевул не ответила, жадно глядя на обнажившиеся органы, расположенные немного не так, как у человека. Вот теперь они равны, одинаково обнажены друг перед другом. Вельзевул медленно провела кончиком языка по легкому и запечатлела нежный поцелуй прямо на сердце. Габриэль застонал от боли, и Вельзевул выгнулась в экстазе, продолжая держать пальцы в нем, внутри, в горячей тесноте.
Последний разрез под ласковыми руками владыки ада затянулся, и Габриэль, весь залитый собственной кровью, с трудом сел на столе, обнял Вельзевул за талию. Та прижалась к нему в ответ, гладя его по спине уже человеческими руками, приоткрыла рот, позволяя крови во рту окрасить губы и капнуть на плечо архангела.
— Хорошо, что ты предложил, — тихо сказала Вельзевул, скрещивая ноги за его спиной и проводя пальцами по позвоночнику. — Я скучала по тебе.
— Встреть меня здесь завтра, — попросил Габриэль, прикрывая глаза и стараясь сосредоточиться не на остаточной боли внутри, а на ее поцелуях в шею. — Мне хочется к тебе вернуться.
— Хорошо, — подумав, кивнула Вельзевул.
***
Гермиона не могла выбросить из головы образ матери Хассалеха, так и оставшейся неназванной, даже когда оказалась в своей комнате. Хасс был похож на нее внешне как две капли воды, но она пугала, пожалуй, даже страшнее Беллатрикс. В ней было что-то необъяснимое, глубинное, что заставляло профессора внутренне содрогаться от одной мысли о ней. Теодор вечером, когда она уже ушла, неожиданно признался Гермионе, что никогда до этого момента не боялся женщин. Гермиона пыталась убедить себя, что дело в схожести с мадам Лестрейндж и естественного страха перед магическим потенциалом такой силы, но все равно понимала, что ужас сковал ее, еще когда та шла от дверей до стола преподавателей.