— Ты уже не Бамблби, — отвечает Оптимус, чувствуя, как в искре нарастает боль. — Ты — фальшивка, сотворенная Саундвейвом.
Мегатрон, за чьим лицом он пристально следит, улыбается и качает головой. От него веет, кажется… печалью?
— Не надо сворачивать ему шею, Голд, — говорит он. — Дезактиву ничего не докажешь.
— Ему и живому ничего не докажешь. Даже узнай он мою историю, все равно будет твердить, что должен был так поступить. У него же великая цель, а когда есть великая цель, она все оправдает.
За спиной раздается раздражённый рык — так умеют только десептиконы, рычать не голосом, а бронёй. В шейный магистрали впиваются когти — ржа! Когда они успели произвести такое глубокое изменение корпуса?! Не прошло и цикла с момента их пленения.
— О какой истории ты говоришь? — Нужно тянуть время, решает автобот. Возможно личность Бамблби ещё не до конца уничтожена, надо только дать ей возможность за что-нибудь зацепиться.
Есть ли смысл ему говорить? Голдвайсп уверен, что нет. Оставшаяся, ещё не до конца растворившаяся маска — уверена, что да. Оптимус поймёт. Автобот Бамблби верит в своего командира. Десептикон, из личности которого он был когда-то создан, скептически смеётся над этими наивными попытками.
Право слово, доказывать что-то Прайму — нет глупости более бесполезной.
Однако, он ведь ничего не потеряет, если попробует, верно? И если Оптимус окажется именно таким, каким считает Голд — Бамблби в нём умрёт окончательно.
Он исчезнет в любом случае, в ближайший квартал, но почему бы и не ускорить и так вовсю идущий процесс?
— Назови мне дату последнего кибертронского Искрения, — предлагает он.
Прайм называет, и десептикон внутренне усмехается. Ну, конечно…
— Ты ошибся на восемь ворнов, — бесстрастно сообщает он. — Последнее искрение — было на восемь ворнов позже. В Каоне. Во время бомбардировки силами автоботского правительства. Ровно шестьсот двенадцать новых искр. Новых спарков. Из тех шести сотен жив — только я. Мои братья и сёстры по искрению умерли тогда… а те, кто выжил, в течение декады умирали под завалами, от голода, радиации и повреждений корпуса.
— Этого не может быть, — ровно отвечает Прайм, справившись с растерянностью и ужасом от слов Бамблби. — Ты выглядел старше, когда пришел к нам.
— У меня не было времени на то, чтоб побыть беспечным спарком, — Голдвайсп пожимает плечами. — Сильный стресс, необходимость бороться и выживать ускоряют развитие корпуса, если хочешь, у Рэтчета спросишь потом. Когда меня нашли Мегатрон и Саундвейв, я умирал… и когда меня спасли, мой корпус получил установку на ускоренный рост. Ресурсов у меня хватало — считай, всей базой кормили…
— Это ложь. — Оптимус сжимает кулаки до скрипа. — Искрение нельзя так просто пропустить, это не то явление, которое проходит… незаметно.
— Энергия взрывов скрыла импульс. — Мегатрон дёргает щекой. — Даже Саундвейв нашёл его только чудом.
— Знаешь, кто такие Искрочтецы, Прайм? — Интересуется молодой десептикон за спиной. — Знаешь, на что мы способны?
— Все Чтецы умерли в Золотом Орне. Ты не можешь быть одним из них. — Категоричность Оптимуса, как всегда, не знает границ.
Автобот даже не подозревает, что каждым своим словом вбивает гвозди в крышку гроба личности Бамбалби.
— Почему ты так уверен?
— Я бы заметил! Я Прайм — я бы понял.
— Но я позади тебя. И я говорю тебе — я Искрочтец. Твой ответ, Оптимус Прайм?
— Я тебе не верю. Ты лишь несуществующая личность, подделка!
На некоторое время в кварте повисает тишина.
— Забавно. — Наконец, говорит золотой десептикон. — Ты любил мою маску — Бамблби, но сейчас, каждое твоё слово убивает то, что осталось от него.
— Это ложь. Я не любил его. Он был мне только товарищем.
Голдвайсп улыбается, перехватывая взгляд нахмурившегося Мегатрона.
— Спасибо, Оптимус. Ты только что, окончательно уничтожил то, чем был автобот Бамблби. Он ведь, знаешь ли, тоже… тебя любил. Точнее… того, кем ты казался.
— Кем я казался? — тупо переспрашивает Оптимус.
Голдвайсп спрыгивает с платформы, обходит его, становясь спереди. Праймас, какое жуткое выражение на его фейсплейте…
Он говорит голосом судьи, зачитывающего приговор.
— Оптимус Прайм. Лидер и символ автоботов. Борец за правду и свободу для всех разумных. Герой, произносящий такие правильные слова… Оптимуса Прайма легко полюбить. Вот только сменив имя, внутри ты так и остался Орионом Паксом, полицейским на службе сената, не имеющим никакого закона кроме устава. Ты знаешь, каким должен быть Прайм, и стараешься выглядеть похожим… но тебе тяжело в чужой броне. Истинного Прайма ведет закон, написанный в его сердце, а у тебя есть лишь мертвые слова.
— Это не правда… — Беспомощно выдыхает Оптимус.
— Ты можешь в это верить. — Кивает тот, кто стоит пред ним.
А потом неожиданно пошатывается. Мегатрон вздрагивает, желая поймать, но золотой мех вновь обретает равновесие. Он протягивает руку над стоящим на коленях автоботом и неожиданно, с совсем незнакомой интонацией, какой не было и никогда не могло быть у его маленького Бамблби говорит:
— Я вижу тебя, я вижу твою искру. Ты — не Прайм. Твоё имя — Орион Пакс. Оно — твоя сущность. Оно — твоё сердце. Пусть будет так.
Грудная броня Оптимуса расходится, вспышка сияния искры и глухой стук. На пол кварты Мегатрона падает уснувшая Матрица Лидерства.
Звенящую тишину разбивает удивлённый, рассеянный и несколько ошарашенный голос мехлинга:
— Оу… А я не знал, что так умею…
Голдвайсп наклоняется, поднимает Матрицу, вертит в ладонях, а потом морщится.
— Она испорчена. — Поясняет он под взглядом Мегатрона. — Кажется, кто-то внёс дефект в систему. Нужно будет отнести её к Олспарку. Вряд ли ей можно будет пользоваться в ближайшие Орны.
— То есть, всё это время, Прайм был не настоящий? — Изгибает лорд надбровный щиток.
— Нет, ну почему же. — Голд печально улыбается, бросая жалостливый взгляд на уже бывшего Прайма, что с потерянным взглядом смотрит в пол. Он сейчас не способен адекватно реагировать на происходящее. — Прайм был настоящий. Он мог бы стать хорошим Праймом. Она бы научила его. Он изменился бы. Если бы он полностью стал им — Орион Пакс навсегда бы умер. Был бы только Оптимус Прайм… — Искрочтец крутит одну из могущественнейших реликвий своего народа и не может точно сказать, откуда у него эти знания. Только то, что они верны. — Но она была сломана. И он испортился. Как протухает со временем старое масло. Ему не дали стать Праймом до конца. Но Матрица его выбрала — этого не отнять. — Он вздыхает. — Нельзя стать истинным Праймом и остаться прежним. Ведь для Прайма нет личного. Нет любви, кроме всего Кибертрона и его народа, он не может ставить свои желания выше нужды нашего мира. И даже законы, написанные сенатом, ему не указ, ибо единственный закон для него — защита Кибертрона. Кибертрон и его народ — единственное, что имеет значение… и Прайм, это не только лидер. Прайм — это жертва.
Он тяжело вздохнул и отложил артефакт.
— Мне жаль того, кто станет следующим Праймом, когда она восстановится, — говорит искрочтец. — Хорошо, что это произойдёт не скоро. Возможно, он нам и не понадобится.
— Ясно.
Мегатрон понимающе прикрывает глаза — у всего есть цена. А у такой могущественной вещи она не может быть маленькой и безобидной.
Он с нежностью гладит Голда по щеке.
— Отдыхай, — просит он и делает шаг к автоботу.
Десептикон надевает на него блокираторы, поднимает с колен и выводит из кварты. Поверженный враг не сопротивляется. Он проиграл везде и всюду, лишился самого дорогого и последней искры надежды. Осознание этого раздавливает, убивает. Мегатрон мог бы его пожалеть, но во всех своих бедах тот виноват сам.
В тот момент, когда Матрица покинула его грудной отсек, он почувствовал… горечь, боль и совсем немного, но облегчение. Впрочем, это он поймёт потом. А в тот момент, всё перекрывал шок.
Перед ним стояла ожившая легенда и выносила приговор. Заслуженный ли? Справедливый ли? Всё это было не важно, потому что обрушившаяся на него правда имела эффект многотонной плиты, свалившейся на него, кажется, с вершины главного шпиля Воса.
Он не желал в неё верить, но истина смотрела на него своими жестокими глазами с лица самого дорого существа, что у него было. Чтобы он не говорил про «не люблю», это было ложью.
В этом Искрочтец был прав.
Мегатрон заковывает его в блокираторы и выводит из кварты, а у Ориона нет сил сопротивляться. Его мир рухнул. И больше ничего не осталось.
Что будет дальше, уже не важно.
Он уже мёртв.
И с этим уже ничего нельзя сделать…
А в коридоре их неожиданно встречает столпотворение.
Сначала он даже не понял, что видит. Мощная темная фигура у стены скрывала происходящее, но потом аудио уловили сдавленный стон, похожий на крик, а оптика заметила судорожно подергивающуюся белую ногу…
— Шарк ты ржавый, тебе что, больше негде свою гайку драть? — возмущенно поинтересовался Мегатрон.
— Прошу прощения, лидер, — десептикон повернулся, похоже, не испытывая никакого смущения в отличие от Дрифта, который, яростно скалясь и сверкая оптикой, пытался сняться с джампера, загнанного в него на всю длину. Не получалось — десептикон легко удерживал его за руки, скованные над головой наручниками усиленной модели…
Орион, вздрогнул, останавливаясь, но Мегатрон не дал ему надолго задержаться в коридоре, подталкивая в спину и передавая стоящим в стороне солдатам, явно болеющим за Турмоила, подбадривая того свистом и смехом.
— Забрал это несчастье и свалил в свою кварту! Мелкий будет спать!
— Приказ понял, лидер! — Оскалился тёмный кон. — Будет исполнено!
Он одним, каким-то неуловимым движением, не снимая скованного автобота с джампера, перевернул того лицом к себе, подхватил под бампер и понёс куда-то по коридору, под сдавленную ругань и возмущения мечника.
И видимо, на этом концерт заканчивается.
Орион вновь оказывается в камере. И в этот раз не будет пытаться сбежать. Причин нет.
Через пару декад им обещали суд.
Но ему не интересно, что ждет его в будущем.
Просто очень хочется в дезактив. Навсегда.
Удивительно, но участь пленных автоботов была на удивление… мягкой. Их всех отправляли на восстановительные работы — отстраивать то, что было разрушено во время войны. Коны тоже не отставали, но всё же, самая тяжёлая работа предстояла именно поверженным. Большинству из них даже трансформироваться запретили.
Тех, кто пробовал возмущаться, очень быстро затыкали. Но дезактивов было до странности мало. Как сказал Мегатрон: мне хватило пролитого энергона на войне.
Кого-то из автоботов заранее разбирали десептиконы. Они называли себя «кураторами».
Кому-то везло. Так, Старскрим, ничтоже сумняшеся, прихватил себе Джазза. Кому-то не очень: Проул с первых же дней поселился в научном комплексе Тарантуласа и видели его не часто. Свой приговор он отрабатывал в тактическом центре, перелопачивая горы документации, лишь бы встречаться со своим куратором как можно реже.
— Ты уверен? — Голд принёс Шоквейву отчёт по разведке одного из завалов, а тот встретил его неожиданной просьбой. — Тебе будет нелегко с ним.
— Уверен. Я заберу его.
— Ну, хорошо. Я предупрежу лидера. Думаю, он не будет против твоей кандидатуры.
— Спасибо, Голд. Буду очень признателен тебе.
— Нет проблем.
Разведчик покинул кабинет тактика.
Тот посидел некоторое время в тишине, а потом, всё же достал из стола старую инфорамку с повреждённым, но всё ещё хорошо различимым изображением: молодой, только получивший жетон, офицер полиции Орион Пакс и сенатор Шоквейв, улыбающиеся, счастливые, стоящие в обнимку перед мемориалом Праймаса.
========== Белый клинок ==========
Он умел многое, но убивать и добывать информацию лучше всего. Самое то для разведчика и диверсанта. И даже если большинство автоботов считали его обычным перебежчиком и бывшим десептиконом, это не отменяло его истинной сути. Пусть лишь двое знали, что он с самого начала был разведчиком автоботов в стане десептиконов, Дрифту этого достаточно. Винг давно мёртв, а Проул никогда никому не скажет, быть может, только Оптимусу… возможно это и к лучшему. Никто не узнает о его провале. Белый мечник и по сей день не знал, где прокололся, и как его вычислили. Скорее всего, ему просто не стоило поддаваться чувствам. Нельзя было позволять себе… впрочем, не важно.
Когда десептиконы неожиданно напали на главную базу, повязав всех, как декадных спарков, ему оставалось только тихо рычать. Но даже без своих мечей и иного оружия Дрифт не так прост. Если бы коны об этом знали, то его, как и всех диверсантов посадили бы в особые камеры со специальными блокираторами — бывший зам Турмоила прекрасно знал протокол на такой случай. Впору было благодарить Проула за такой параноидальный режим секретности. Он знает, он умеет, он может. И какая разница, афиширует ли он свои навыки и говорит ли о своём прошлом?
Взломать замок на камере и вытащить Оптимуса, сидящего пососедству, а потом пойти за остальными, размещенными в другом блоке, чем не план? Но лидер уперся, и предпочёл отправиться за Бамблби, оставшимся у Мегатрона. И слова о том, что сначала лучше выпустить всех остальных, его не остановили. Дрифту пришлось привычно подавлять раздражение — иногда Оптимус действовал настолько импульсивно…
Безусловно, вытащить друга необходимо, но ситуация была слишком сложной, чтобы рисковать всем из-за одного. Как бы не было противно. Мечник осознавал, что однажды мог оказаться на месте Би, как и то, что сопротивлялся бы до последнего, не ждал, но надеялся бы, что его спасут. Только в отличие от Пчелы, за Дрифтом бы мало бы кто пошёл. Может быть Персептор, однозначно Винг — если бы не погиб, во врекерах он был не уверен.
А терминалы у десов располагались всё в тех же местах…
Дрифт понял, что всё очень плохо, когда вместе с информацией о кварте Мегатрона выловил уведомление о прибытии Турмоила. Вот только бывшего командира ему тут не хватало. От него так просто не сбежать — он знает пусть не все, но многое о способностях беглого заместителя…
И скорее всего, он прибыл за одним конкретным бывшим подчинённым.
Мечник передёргивал плечами, всякий раз представляя их встречу и отчётливо понимая — он вряд ли переживёт её. С предателями у Турмоила разговор короткий.
Ему почти страшно. Но только почти. Бывший командир не склонен к пыткам, если они не несут практической пользы. Вот дисциплинарные наказания у него дурацкие были — но если решит убить, убьёт быстро.
А он его убьёт. Возможно, даже скажет что-нибудь на прощание, прежде чем разрядить бластер в искру. А может и не скажет. Только посмотрит своим золотым визором.
У него красивая оптика, внезапно вспомнил бывший десептикон, и голос… приятный. Дэдлоку нравилось слушать голос командира, особенно на… Мысль с трудом, но удаётся прервать. Можно только злиться на себя и мимолётно удивляться — столько лет прошло, а он до сих пор помнит.
До офицерского крыла автоботы добрались без приключений и неприятностей, и вся сущность разведчика кричала о том, что где-то тут должен быть подвох! Знать бы ещё где… Оптимус вошел в кварту лорда и за ним закрылась дверь, а Дрифт остался на стрёме, молясь Праймасу, чтобы мелкий бот оказался в состоянии передвигаться самостоятельно. Они не смогут вытащить остальных, таща на себе почти дезактив.
И когда в конце коридора показался отряд десептиконов с Мегатроном во главе, он был совсем не удивлён, не сдерживая злой матерной конструкции, когда его сбил с ног знакомый тёмный корпус.
Турмоил, тоскливо констатировал Дрифт. Собственной персоной.
Ну и дурак же он… не надо было слушать Оптимуса, тогда у них был бы шанс… а теперь — не спас никого, и сам погиб.