========== Пролог. Искалеченный ==========
Верность порой обходится слишком дорого. Пожалуй, об этом Ниротиль знал всегда. Когда-то, маленьким еще мальчиком, играя с деревянным мечом на пустырях вокруг Сабы, он надеялся, что однажды станет великим воином, преданным своему клану. Став старше и принеся присягу белому трону, он с немалым разочарованием обнаружил, что величия воинское звание с собой не несет.
И, чем более опытным воином он становился, тем больше погрязал в мелких раздорах кланов, долгах, мести и вечном полуголодном прозябании. А потом пришла война, и к нищете добавились ранения и… последнее, самое тяжелое испытание. Самый болезненный удар по чести мужчины.
— Значит, ты хочешь развести ее, — у Ниротиля не было сил возражать, и не было сил соглашаться. Оставалось только равнодушное созерцание простого факта реальности.
— Моя дочь очень молода. Очень хороша собой. Я уважаю тебя, ты герой войны. Но ты ведь… прости, но ты…
«Только не слышать, только не слышать этого слова! Я и так знаю, кто я теперь».
— Я отпускаю ее, — сказал Ниротиль, беззвучно выдыхая эти слова.
«Отпускаю». Вот так просто. Они были женаты всего три года и до той войны успели только едва привыкнуть друг к другу. Она потратила его деньги, она его извела ревностью и придирками, но они успели стать счастливыми. Или ему так казалось. А теперь все кончилось, у Ниротиля были деньги и трофеи, а жены не стало.
На койку в госпитале он попал умирающим героем войны, встал с нее — никому не нужным калекой. Точнее было бы сказать, с койки он не встал, а сполз. По-прежнему он не мог стоять на ногах, разве что минуту-две, и только-только начала возвращаться чувствительность в чреслах. Это не считая того, что лицо было обезображено двумя ужасными шрамами, рана на голове то и дело беспокоила, а зрение как пропало, так и вернулось едва ли на треть столь же острым. Читать он мог. Писать — если крупными знаками. Но как прежде, победить в состязании лучников… как прежде, разглядеть оттенок бисера на платье красавицы с трех сотен шагов — нет.
Когда-то в начале военной карьеры он, как и большинство юношей, хвастался всякой незначительной царапиной. Гордился каждым синяком. Теперь же шрамы и ранения, а особенно их последствия следовало скорее скрывать и прятать.
И все же первое, что он подумал о Мори, когда услышал, что она от него уходит, было усталое: «Сука».
Сука, как есть. Как красиво она говорила о любви! Как красиво любила его! А клятва, что они произносили в день помолвки? А свадьба? А подарки, на которые пошли трофеи с трех походов? Ее родственникам он дарил лошадей и две лучшие отары. Ее сестры щеголяли в платьях, на которые он привез парчи едва ли не с края земли, из Лукавых Земель. И не в тратах, в общем, дело. Ниротиль хотел убедить себя, что именно в них. Однако простая причина была тому, что Мори теперь была проклята им.
Он любил ее и надеялся на взаимность, все эти три года, а она, пока он умирал в госпитале, явилась к нему лишь дважды — первый раз уже в трауре, второй раз — недовольная тем, что траур ей так и не пригодится.
Что ж, зато его имя навек вписано в историю Элдойра. Жаль только, не посмертная слава пришла, а всеобщая жалость. Винить ли тех выживших друзей, что забыли его?
Ревиар зашел трижды. Первый раз — когда Ниротиль пришел в себя. Второй — перед походом в Сабу. Третий раз — накануне похода. Опять собираясь куда-то.
— Плюнь и разотри, — сказал просто, — еще встанешь, брат.
— Ты стоишь, я лежу, — ответил Ниротиль, — дай сложить и знамя. Упроси владыку Гельвина. Нет больше полководца Лиоттиэля у города. Отвоевался.
— Это ему судить, — повысил голос друг, — не отпустит тебя. Сернегора не отпустил, а его мало не до кадыка распороло. Эттиги добить не просила, когда помирала.
Ниротиль помрачнел. Этельгунда Белокурая умерла в день победы. Не оставила после себя ничего, кроме вечной славы. Женщина, стоившая сотни мужчин, воевода, княгиня-мятежница… несколько раз — его любовница. Да и Ревиара тоже, если верить слухам, как и еще доброй десятки воителей. Веселая, красивая, распутная и отчаянная — такой жила, и такой и запомнится.
Калекой ее не увидели. Хоронили с почестями.
— А ты бы добил? — спросил Ниротиль Ревиара. Кельхит поморщился.
— Я тебя видел. Хотел было. Думал — еще вздох, отвернется лекарь, и…, но рука не поднялась. И Бог милостив, что не поднялась, Ему виднее.
— А Эттиги?
— Она на руках у меня умерла, брат.
А голос мягкий, словно с больным головой говорит. Со скорбным рассудком. Вот и всё. Так заканчивают герои войны. Привет, победа!
***
Владыка принял его в маленьком кабинете. Это Ниротиль счел особым милосердием — ведь до самого верха лестницы его под руки несли верный Ясень и Линтиль, а последние десять шагов были сущим мучением, даже и с тростью. Ноги никак не слушались. С утра Ясень выбрил его, помог одеться, молчаливо и с достоинством выслушивал его вырывавшиеся сквозь зубы едва не богохульные ругательства, и, наконец, теперь один из четырех полководцев был готов предстать перед государем.
Гельвин был все в том же воинском одеянии, в котором Ниротиль помнил его на триумфе. Увидев соратника, ринулся к нему помочь сесть в кресло, остановился, лишь увидев оруженосцев. Сам перед собой виновато нахмурился. Он определенно еще не привык к своему титулу и его тяготам.
Наконец, определился и подхватил Ниротиля под руку, помогая устроиться удобно.
— Мир тебе. Знаю, зачем пришел, Лиоттиэль, но мой ответ прежний, — быстро заговорил Правитель, стараясь смотреть строго, — ты нужен Элдойру.
— Какая из моих частей? Забирай любую, мне хуже не будет, городу пригодится, — устало проговорил полководец.
— Голова.
Как ни было плохо Ниротилю, а все же он вздрогнул.
— Поручишься головой? — Гельвин, не мигая, не сводил с полководца внимательного цепкого взора, — за порядок в провинции? Если направлю?
— Куда мне, государь… Я у себя в доме-то… — едва не лишился Ниротиль голоса от удивления, — какой из меня Наместник?
— Умный. Ты как никто знаешь войска. Везде бывал. Все видел. Ты жил в шатрах всю жизнь, а среди мастеров войны такой опыт мало у кого есть, — голос Правителя был печален. Победа стоила жизни каждого третьего мастера-воеводы. Ниротиль это знал. Смерть забрала в свою беспощадную пасть и его, пожевала, сочла малосъедобным — и выплюнула.
— Правитель, провинции должны управляться сильными князьями. Я сейчас к ним не отношусь. Куда мне… куда хочешь отправить?
— В Загорье не поедешь, — мгновенно ответил Гельвин, — там молодой Иссиэль справится. Через четыре месяца истекает срок сдачи Мирмендела. Если они согласятся…
Ниротиль задохнулся. Стан вражеского Южного Союза, последний рубеж!
-…то только ты не станешь мстить им слишком жестоко. Вторую Сальбунию нам не простят. Мы все еще на грани мятежа, и это на долгие годы теперь. И кроме тебя, кому мне еще верить?
«Я не встану за четыре месяца», понимал Ниротиль.
Элдойр послевоенный, оправившись от осады и последовавшего триумфа, выглядел руинами. Руинами густозаселенными, тесными, не подлежащими восстановлению. Если бы Ниротиль не знал, что казна пуста — и более того, полнится долговыми расписками, то счел бы, что на самом деле у Гельвина бездонный кошелек, с такой легкостью новоиспеченный правитель тратил деньги.
Он делал все правильно. Исключительно мудро. Не сдавался никаким уговорам повременить и отложить градостроительные планы. Если бы только у него, помимо мудрости и желания спасти свой народ, были друзья.
Каждый третий пал. Ниротиль не знал, чем так прогневал Бога, а заодно и степных духов, что они оставили его на полпути от жизни к смерти и не дали сил и решительности выбрать самому окончательно нужную сторону.
— Останься, Лиоттиэль, — мягко повторил Гельвин, — ты нужен нам. Ты сможешь подняться. Элдойру тоже лечиться не один год, но мы не сдаемся лишь из-за этого. И тебе надо жениться, — Гельвин смотрел ясным взором на полководца, — поверь мне, это поможет.
Ну конечно, он всем советовал жениться, добрый, понимающий государь. А сам-то, сам… Ниротиль с ужасом осознал что не помнит подробностей свадьбы правителя.
Насколько он слышал, Гельвин женился на дочери Ревиара, своего старинного друга. Что-то всплывало в памяти. Золото на руках невесты — той ли самой Милы? — слова, обращенные к нему. Жемчужные бусы, падающие на пол — если только это не с его давней свадьбы с Мори. Собственные разбитые руки, которыми он силился изобразить знак молитвенного обращения за новобрачных. Память тоже подводить стала.
— Государь мой, я не могу, — едва слышно сказал полководец, стыд обжег и без того сорванное горло, но следовало быть откровенным, — взять жену больше… не могу. Рана…
Лучше было бы провалиться под землю! Но по-прежнему спокойно смотрел немигающим взором прежний соратник на него, сложив руки на подлокотниках простого кресла.
— Целитель сказал, что это не так. Не навсегда.
Теперь под землей следовало прорыть тоннель и прокопать шахту. Они и целителей успели расспросить во всех подробностях.
— Лиоттиэль. Я не говорю, что ты должен мне пятерых наследников или что-то в этом роде. Послушная, добрая женщина поможет твоему дому устоять. Ты полководец города. Я не могу оставить тебя умирать в шатре. Обдумай это и исправь. Так надо. Настали тяжелые времена. Да, битвы ушли в прошлое, битвы прошли. Но война с нами. И ты мне нужен. Верных воинов осталось не так много.
Металл в его голосе пока не чувствовался — но владыка уже дал знать, что отказа не потерпит. Ниротиль много раз задумывался, каким будет Хмель Гельвин на троне. И, пожалуй, мог предсказать. Возможно, он один не боялся того, что место улыбчивого, задумчивого, терпеливого Хмеля займет ополоумевший фанатик или самодур с претензиями на всемогущество. А если однажды призрак из-за той темной стороны и поднимет голову, у правителя всегда будут верные друзья, чтобы удержать.
— Повинуюсь, государь.
Он не смог поклониться, но этого от него теперь никто и никогда не ждал.
Комментарий к Пролог. Искалеченный
Тем, кто любит Поднебесье, небезынтересно будет, я надеюсь)
========== К южным рубежам ==========
От Элдойра до Мирмендела быстроногие лошади и крепкие всадники добирались за четырнадцать дней, учитывая сложные переходы по каменистым предгорьям и несколько переправ через горные речушки, коварные, хоть и мелководные. Ниротиль знал, что с его ранами он верхом ездить не может, а подвода всегда уступала в скорости верховой лошади.
Лекарь советовал отложить переезд к новому месту службы на несколько месяцев, но полководец спешил попасть на юг. Перед лекарями он мог оправдывать свое стремление чем угодно, но на самом деле собственная беспомощность и всеобщее сочувствие так ему опротивели, что он готов был отправиться хоть к драконам, если дело того потребовало бы.
Дружинники из тех, что остались в живых, энтузиазма в очередном переселении не проявили, и их за это винить было по меньше мере глупо.
— Тебе понадобится там надежная сотня, мастер, — поделился соображениями Линтиль, пристально кидая глубокий взгляд из-под густых бровей, — я отправлюсь с тобой. Напишу Триссиль — она тоже приедет.
— Она что, читать успела выучиться? — ухмыльнулся Ниротиль.
— Это вряд ли… с самой победы трезвой ее не видел.
Кроме верных товарищей с собой взять полководцу было нечего. Обрадовавшие трофеи мгновенно разошлись по долговым закладным, а набеги на поселения и заставы южан Ниротиль предпринять не успел из-за тяжелого ранения. С собой он увозил в итоге лошадей, скромный скарб в пяти сундуках, потрепанный шатер. Шатер взял скорее из духа противоречия: чтобы его разобрать и поставить, сил у него уже не было, да и удобство в дороге, а не военных перебросках, было сомнительно.
И, как того и требовал Гельвин, он должен был взять себе новую жену, что сопровождала бы его в путешествии на юг.
Перебирать невест из списка оказалось неожиданно весело. Тут были и вдовы, и дважды вдовы, и даже несколько отважных воительниц, порешивших сложить мечи. Ниротиль улыбнулся, увидев среди них знакомые имена. Альмитти, например, совершенно справедливо рассудила, что на пятом месяце беременности пора бы уйти на покой и задуматься об обретении семейного счастья и благополучия. Награбленные ею богатства это позволяли. Вот незадача, правда — формальное замужество никак не могло повлиять на ее привычку к свободной любви.
-Она уже занята, — категорически отверг кандидатуру Наставник Гана, листая немаленький список, весь перепачканный чернилами, — есть сироты Нимири… ну этих тут три листа… асуры забрали своих… есть немного кельхиток, не советую — почти все старше тебя и с выводком в восемь душ…, а может, кто-то из ругов?
Ниротиль устало закрыл глаза. Он и так проводил большую часть времени лежа, но почему-то это редко помогало побороть усталость, которая, казалось, прочно угнездилась в каждом кровеносном сосуде, каждой мышце, каждом отбитом участке тела. Струйки нервных судорог змеились с завидной регулярностью по закоченевшим, онемевшим ногам и рукам, а немели руки и ноги теперь за короткие минуты пребывания в сидячем положении. Что-то безнадежно сломалось в его теле, и никакие магистры медицины помочь уже не могли. Толку тратиться.
А что там творилось в окаменевшей, обессилевшей душе, он и разбирать не хотел.
Наставник дошел до сирот, оставшихся без попечения, из дочерей воинского сословия. Бесприданницы были нарасхват, никто не хотел в послевоенной нищете свариться со свояками.
Почему-то Лиоттиэль все равно не уставал отвергать одну за другой предложенные кандидатуры. У одной невесты он высмеивал имя, у другой — происхождение, пока Наставник Гана не покрыл его бранью на трех языках и не напомнил, что калекам вообще выбирать сиделок не положено.
И это тоже пришлось проглотить. Гана был родственником. Ему и вести торги за невесту. Ниротилю становилось все гаже.
— Ну вот тебе еще одна. Сонаэнь Орта. Младшая дочь. И они сами прислали письмо.
— Больна, нища или безнадежно слабоумна? — спросил Ниротиль, — имя странное…
— Она достаточно хороша собой. Но бедна. Мастер Орта не вовремя умер.
— Смерть не бывает своевременной. Кому как не мне знать это! — Ниротиль усмехнулся и привстал на локте, дотянулся до кубка с вином, — ну что ж, если больше не будет кандидаток, то можно остановиться на Орте.
— То ты не хочешь слышать имен, то останавливаешься на первой же…
Но полководец уже понимал, что день его вымотал. Такой короткий — на дворе еще был февраль, и все равно ни на что не оставалось сил. Справить нужду, позавтракать, одеться, принять одного посетителя и пройти немного по коридору у спальни… и всё. Воин задыхался в четырех стенах. Полгода нудного лечения доконали его, он боялся умереть в этом положении. И, не в силах больше слушать все новые и новые имена незнакомых девиц, Ниротиль отмахнулся, едва не наугад ткнув в последнюю кандидатку.