***
Ниротиль никогда не бывал в Мирменделе и землях вокруг, принадлежащих Южному Союзу. Много раз от тех, кто посетил города южан, он слышал байки и небывалые рассказы о том, как выглядит жизнь миремов, сальбов и гихонцев. Ясень даже состоял в родстве с кем-то из миремов по материнской линии.
— Конечно, там море, и тебе, мастер, это будет полезно, но ехать сейчас? — сомневался соратник.
— Какое море в марте? — удивился Ниротиль.
— Пока доберемся, уже можно будет плавать, — улыбнулся Ясень, — там теплее.
— Насколько?
— Два теплых течения вдоль побережья отгоняют прочь зиму. Там ее почти не бывает. А ты бы не ехал сейчас. Что нам стоит подождать, пока не оправишься.
— Лет десять? — усмехнулся полководец.
На это ответить было нечего. В лучшем случае, как безжалостно повторял себе Ниротиль, его перестанет мучить недержание и судороги в правом бедре, лишавшие сна.
Да и проживет ли он это десятилетие? А порядок на южном рубеже нужен был срочно. Полководцу хорошо было известно, что, предоставленные самим себе, южане вновь постараются сплотиться вокруг кого-то из своей знати. Ослабленный, раздираемый противоречиями Элдойр мог не выстоять.
И Лиоттиэль удивлялся, почему Правитель отправил именно его разбираться на югах. Отметая самую простую причину — ведь Гельвин даже в случае смерти посла ничего не терял — он не находил никаких других. Ниротиль не был хорошим политиком. Не прославился способностью к переговорам, предпочитая захват и нападение в ночной тиши.
На войне, как и в любви, он любил игру не по правилам.
Глухое раздражение посетило его второй раз в тот день — когда Гана принес брачный контракт, одобренный попечительским советом по делам сирот. Заведовала им, насколько полководец знал, сестра Правителя.
— Какой просит невеста выкуп? — Ниротиль был готов ко всему. Но желания леди Орты были скромны и практичны. Короткий список включал домашнюю утварь, белье и обувь. Дойдя до описания двух пар сандалий, Лиоттиэль, пылая от гнева, отбросил письмо в сторону.
— Подойди с другой стороны, — посоветовал Наставник Гана, — теперь ты можешь быть уверен, что она очень бедна и всем будет довольна, что бы ты ей ни дал.
— Они все вначале довольны, — пробормотал полководец.
Воин тактично промолчал.
Так, отослав приданое невесте, которую так и не увидел, Ниротиль приготовился выезжать из Элдойра. Несмотря на то, что он покидал ворота города на носилках, полководец чувствовал счастье уже от того, что снова оказался за пределами крепостных стен.
Словно тяжесть спала с его груди, стоило белым стенам скрыться из виду. Ниротиль впервые за долгое время заснул без маковой настойки, только ощутив привычную качку кочевья. Сон, покинувший его в стенах оседлой жизни, вновь вернулся только в дороге. Несколько раз его будили грозовые раскаты, два или три раза он сквозь дрему слышал клекот горных соколов, а шум паломнических повозок заставил его окончательно проснуться.
Но у ущелья паломничества они не стали останавливаться. Только к вечеру сделали первый привал на ночевку, давая лошадям отдохнуть. Дневное потепление сменилось прохладцей. Кое-где на лиственницах, растущих на склонах вдоль дороги, уже появлялись первые робкие метелки мягкой хвои — значит, заморозков уже не предвиделось. Зима неумолимо отступала перед спускавшейся с высоких зеленых пастбищ весной.
***
Утром картина вновь сменилась — вчерашняя гроза, так и не пролившаяся дождем, настигла их почти у Флейского Отрога.
— Рано в этом году все растаяло, — поделился соображениями Линтиль, — матушка говорила, журавли прилетели. Скоро зацветет Элдойр и Предгорья…
— Мы не увидим, — без сожаления вставил Трельд.
— Мы увидим Мирмендел!
Ниротиль не мог заставить себя радоваться вместе с соратниками. Долгие годы он верил, что Элдойр нельзя не любить. Возможно, он пролил слишком много крови за белые стены столицы. Возможно, сложно любить то, что должно было оставаться красивой сказкой, а превратилось в уродливую реальность. Рожденный от крови самых оседлых жителей Поднебесья, Ниротиль делил жизнь с кочевниками — и как никогда понимал, что только такой путь его устроит полностью.
Даже самые выскобленные, чисто выметенные, украшенные садами и фонтанами, городские улицы не могли сравниться в его глазах с первозданным буйством дикой природы — неукротимой, мощной силой.
Словно в ответ на его мысли, снова заворчали и зашумели тучи, скопившиеся у перевала. Полководец даже приподнялся на своем ложе, задохнувшись от того потрясающего зрелища, что открылось ему. Грозовые облака клубились над перевалами, как живые, пугая и завораживая. Глубокого синего оттенка непролитой дождевой влаги с запада, они отступали перед вздымавшимися Кундаллами. Но такие же тучи наступали на горы с востока — и тоже скатывались по непреодолимым каменным стенам высочайших гор Поднебесья.
Грозы с востока и запада не сталкивались, оставляя точно над горным хребтом тонкую прорезь ярчайшей небесной лазури, от взгляда на которую слезились и болели глаза. И все же Лиоттиэль продолжал смотреть.
Дорога оставалась пустынной. Ниротиль старался не смотреть на Ясеня и Трельда, сопровождавших его повозку на своих нарядных конях. Его любимый Рыжик пал. Сколько бы он ни приобрел трофейных лошадей, верхом ездить, вероятно, он уже не сможет никогда. И это колышущееся бескрайнее море зелени, этот прозрачный туман раннего утра, пронзенный солнечными лучами из разрывов туч, никогда ему вновь принадлежать не будет.
Ниротиль сжал дрожащие губы. Не хотелось вспоминать — но не это ли одно оставалось?
Вспоминать, как под дудки праздника загона скота преданный Рыжик уносил его и Мори в поля за сабянскими предместьями — полные такой же высокой зеленой травы. И там, в высокой траве, они любили друг друга, а потом бежали к рисовым полям, чтобы…
«Но Мори нет больше. Той Мори и меня больше нет».
И даже Рыжика нет.
Качка и пасмурное небо заставили полководца задремать. Очнулся он от резкого толчка и возгласа Трильда.
— Гроза, мастер, мы решили остановиться в роще.
Ниротиль не возражал. Узкие каменистые тропы предгорий представляли опасность и без селей, а сели могли появиться в любое мгновение.
— Смотрите, мастер, это же ваша невеста и ее сопровождающие! — весело воскликнул Трильд, показывая на спешившихся воинов на другом краю рощи.
Ниротиль против воли дернулся с пролежавшегося мехового покрывала. Три девушки в серых платьях госпитальерок метались с визгами между деревьев. Мысленно он похвалил войну, из-за которой крестьяне не селились на границах враждующих сторон — и не вырубили рощи арумасов и их странных родственников: одно дерево пускало множество побегов-корней не вверх, а вниз. У дерева в итоге появлялось множество стволов, а крона разрасталась вширь, образуя сплошные навесы плотной темно-зеленой листвы. Под крышей этой рощи укрыться могли два отряда лучников по дюжине воинов. Или то, что осталось от его личной сотни.
«Не думать».
Ясень направился к девушкам. Вернулся, посмеиваясь, осторожно помог сесть Ниротилю.
— Что у них там?
— Леди Орта не знала, что вы тоже едете следом. Говорит, через час будет обед, — оруженосец усмехался. Ниротиль откинулся на меховое одеяло.
Определенно, он не отказался бы от обеда, хотя и не чувствовал голода. До Флейи привала не предвиделось. Да и в самом городе Ниротиль не рискнул бы задерживаться надолго. Обещанная ему дружина должна была дожидаться за Флейей, но полководец хорошо знал, что значит послевоенная степь: может так статься, что вместо дружинников его встретит остывшее кострище, гора трупов и два или три скучающих южанина, которые в два счета справятся с калекой. В плен его не возьмут. Элдойр не торговался, выкупая заложников, не отказывая себе в продаже их.
Гельвин знал, кого отправить на юг. Лиоттиэль все равно был обречен. И испытывал к Правителю признательность. По крайней мере, призрачный шанс все же умереть в бою радовал его больше, чем вероятность медленно загибаться от ран на опротивевшей постели.
К тому же, Ниротиль никогда не был в Мирменделе и окрестностях.
***
Прошлое, в котором он, молодой, красивый и сильный, был беспечен и беззаботен, возвращалось во снах. Напоминало о временах, когда он был еще подростком, едва вышел из детства — и любил угнать из табуна лошадь, чтобы украсть свою возлюбленную с ее двора.
Он помнил ощущение — пахнущая солью пота лошадиную спину без седла, прижавшуюся со спины Мори, бешеную скачку под жарким солнцем полудня — вечность, расстилающаяся зелеными полями травы перед ними, высоким небом, мальвами вдоль дорог, солнцем, утекающим рубиновыми и малиновыми лучами за западный горизонт…
— Огромный город, — сделала большие глаза Мори, закинув руки за голову и глядя в бесконечное выбеленное жарой небо, — я мечтаю однажды побывать там.
— Что там интересного! — зевнул Ниротиль, жмурясь, — пшеница, ячмень, коровы?
— Много коров, — засмеялась девочка, — и много пшеницы. Твои волосы похожи на пшеницу.
— А твои — на пашни Черноземья. На весенние пашни… — он повалил ее на траву, и она накрутила на палец выбившийся из ученической косы локон его волос.
Пряный запах лошадиного пота, каштанов и ореховых кустов всегда сопровождал ее.
— Ты была когда-нибудь в городе? — почему-то шепотом спросил Ниротиль. Она замотала головой.
— А ты? Бывал?
— Нет. Дядя сказал, что возьмет меня в Сабу в следующем году.
— А я останусь дома, пока не выйду замуж. Попроси за меня, я тоже хочу увидеть город!
Но девочек не брали в города. Конечно, им разрешали посещать ярмарки, а некоторые бывали в столицах княжеств, но Мори не могла об этом и мечтать. Тогда Ниротиль пообещал себе, что однажды непременно покажет ей каждый уголок Поднебесья, который она захочет посетить.
А навсегда разделили их ворота Элдойра…
***
…Ниротиль открыл глаза, вырванный из очередной короткой дремы резким ударом боли в пояснице. Телега подскочила на особо торчащем камне. Зевнув и оглянувшись — по новой привычке стараясь не вертеть шеей — он обнаружил, что он и сопровождавшие его всадники находятся в тени Семиглавой. Ледники, наросшие за зиму, напоминали о грядущих разливах рек. Мужчина в очередной раз порадовался, что поспешил выехать из белого города до того, как сели размоют пути на юг.
Путники подошли к самой Флейе.
Флейя, как и полгода назад, сохраняла вооруженный нейтралитет. Лунный Тракт, проложенный по центральной улице, окруженный отвесными стенами, казался безжизненным. Но за каждой бойницей наверняка прятался невидимый глазу стрелок, готовый всадить стрелу в грудь недоброжелателю.
«Флейя похожа на рассеченное сердце, — говорил он Мори, когда они воссоединились на короткие дни перед осадой Элдойра, — жаль только, никто из нас не побывал за ее каменными стенами». Но теперь, кажется, ему предстояло исправить ситуацию: требовательный свист раздался с левой из стен, и всадники остановили недовольно захрапевших лошадей.
Как и предполагал Ниротиль, безуспешно пытающийся сесть самостоятельно, лучники обнаружились почти за каждой бойницей. Все в знаменитых серых флейянских плащах, они казались неживыми статуями. Одна из фигур шевельнулась, грациозно скользнула вперед, к краю толстой стены. Отбросивший капюшон с лица, длинноволосый переговорщик перегнулся через каменный парапет. Звякнули о синий гранит треугольные подвески в тонких косах.
— Мир вам.
«И то хорошо», обрадовался Лиоттиэль. В горле отчего-то першило, так что ответ на приветствие вернул Линтиль.
— Вы вооружены и с вами раненый?
— Мы из Элдойра, едем на юг. Господин ранен еще при осаде, — звонко отвечал Линтиль.
Длинноволосый помолчал, в следующей его реплике прорвался сарказм:
— Слабо верится.
Хороши были флейянские лучники: Ниротиль мог оценить их умение по собственному опыту. Он едва успел уловить нотки угрозы в голосе переговорщика, как, словно из ниоткуда, в руках у стрелков появились луки, угрожающе заскрипели тетивы, а добрые две дюжины стрел были нацелены в путников. Девицы все втроем запищали, Ясень быстро заткнул их коротким окриком.
Спиной Ниротиль ощущал, что с правой стены стрел полетит не меньше, стоит ему или его спутникам сделать неверное движение.
— Не двигайтесь, — сквозь зубы процедил Ниротиль, затем повысил голос, обращаясь к тем, кто занимал стены, — мне нужен Наместник или Хранитель города!
— Он перед тобой, воин, — негромко ответил длинноволосый, — чего ты хочешь от нас?
— Дай нам пройти через Тракт, и мы не побеспокоим тебя другими просьбами. Мы служим трону, я и мои братья, — он закашлялся, горькая желчь обожгла язык и глотку, — что смущает тебя?
— То, что проход с оружием через город вот уже три месяца как закрыт. Иди в обход. Это решено.
— Но мы не враги…
— Но и не друзья, — Хранитель был категоричен.
— Назови себя, — попросил Ниротиль, вопреки ожиданию, не испытывающий обычного отвращения к положению просителя.
— Дека Лияри. Ты не нашей крови, наши имена тебе ни о чем не скажут.
— Я Ниротиль Лиоттиэль, — представился в ответ полководец, — и я прошу, если нет возможности квартировать войска, дать мне и моим спутникам ночь или… две… провести в черте города.
На стене наметилось некоторое волнение. Хранитель Флейи, склонив голову набок, словно о чем-то размышлял.
— Твое имя мне знакомо, воин. Нет ли в твоем родстве воина по имени Гана Лиотта?
— Есть. Один из моих братьев. Так каков твой ответ?
— Тебе мы приют дадим. Остальные пусть покинут Флейю до заката.
— Постой! — Ниротиль понял, что Наместник уже готов покинуть стену.
«Я на ней еще не женат, но оставить девушку под дождями на улице — верх бесчестья».
— С нами леди. Среди них моя невеста. Ты мог бы пустить на ночь девушек, если не меня?
Возможно, ему лишь показалось, что одна из серых вуалей за спиной Трельда дрогнула. Зрение часто теперь обманывало полководца. Дека Лияри прищурился, разглядывая увечного воина, затем молча кивнул.
Ниротиль выдохнул, поняв, что хотя бы безопасность девушкам обеспечил. Всего можно было ждать во Флейе, но только не бесчестья для женщин. Одна за другой три фигурки скрылись в красных воротах, и Лиоттиэль выдохнул. По крайней мере, теперь, если стычка и произойдет, никто из девиц не пострадает. Подумав об этом, он сам на себя обозлился: он ни разу не видел свою нареченную, да и не особо горел желанием ускорять знакомство, но заботиться о ней уже приходилось.
Впрочем, мысли о будущей свадьбе быстро сменились привычным стыдом публичного унижения. Ему со всем гостеприимством предоставили носилки и четверых воинов в качестве конвоя к его пристанищу на ночь. Никто не произнес ни слова о необходимости разоружиться, его даже не обыскали. В любое другое время любого другого воина, окажись он даже мертвым, не оставили бы в стенах Флейи с оружием.
Ниротиль не мог не считать повороты и углы, пройденные молчаливыми стражами с его носилками. Не мог не чувствовать легкого страха, словно попал в стан врагов. Нейтралитету Флейи было много лет, и все же напряженность ощущалась в каждом глотке воздуха. Сине-серые камни стен, вздымавшихся на удивительную высоту, блестели от оседающей влаги, но в комнате, которую выделили раненному, было сухо и тепло.
— Господин просил явиться к нему, когда вы обустроитесь, — покидая Ниротиля, с акцентом сообщил один из его стражей.