Прибывшим гостям отвели места перед входом в даитский храм. Как помнил Лиоттиэль, немало успешных танцовщиц и куртизанок когда-то выходили из стен храмов Даи: здесь все еще можно было встретить отголоски развитой ритуальной проституции и культа, требовавшего поклонения танцами и песнями.
Если бы все южане были таковы! Тем временем, хозяева тепло приветствовали гостей и, кланяясь и угодливо улыбаясь, проводили их на циновки под открытым небом. Две юные девочки тут же заняли свои места чуть позади гостей, готовые в любую минуту им услужить.
— Попросите у них кислого молока и соли, господин мой, — шепнула, склонившись незаметно к плечу мужа Сонаэнь, — им это понравится.
Слушаться беспрекословно женщину, жену — это было внове. Но Ниротиль подчинился. На площадку, освещенную факелами, выбежали четверо певцов. Песню они пели веселую, пританцовывая и улыбаясь, и под конец им подпевали почти все слушатели.
Гостей обносили угощениями. Ниротиль машинально принимал поднос, отставлял в сторону, продолжая внимательно оглядываться. Не сразу он сообразил, что Сонаэнь расставляет принесенные блюда в порядке очереди и незаметно пробует с края каждого.
— А если оно отравлено?! — зашипел он на нее яростно, Ясень подвинулся ближе из-за его плеча, — соображаешь ты что-то или нет?
— Значит, вы узнаете это, — спокойно ответила она. Ясень одобрительно кивнул. На разъяренный взгляд своего военачальника он лишь ухмыльнулся в необычной для себя манере.
Ниротиль оглянулся, отметив с удивлением, что все южанки, пришедшие сопровождать супругов, пробуют с их тарелок. Возможно, это был обычай миремов, ему прежде неизвестный.
«И как Орта уживался с женой отсюда, — размышлял мужчина, — я с полукровкой-то не могу сладить, а ему досталась урожденная язычница…».
Флейянцы занимали отдельную ложу под навесом. Ниротиль обратил внимание, что они с собой жен не взяли. С другой стороны, посольство обычно представляли воины, а среди них женщины все же встречались реже. Гости Флейи носили подчеркнуто скромные серые одежды, но видимого оружия при них не было.
Хозяин дома, поклонившись по очереди старшим гостям, дошел и до чужеземцев. Ниротиль позволил себе лишь кивнуть в ответ. Пересилить воспитанное с детства презрение к южанам-язычникам было ему не под силу и теперь, да и смысла в том он не видел.
Кажется, хозяин этого не заметил.
— Прекрасный праздник, — вежливость требовалось соблюдать хотя бы на словах, — вы не бедствуете, не так ли?
— Смотря что считать за богатство, — ответно улыбнулся жрец, — урожаи хуже год от года. Да и молодежь предпочитает уезжать и бросает прежнюю жизнь.
— Чем вы в основном зарабатываете? — полюбопытствовал полководец, — мне говорили, что море здесь не особенно обильно. Янтарь? Сколько вам пришлось продать, и кто купил, когда вы вооружали войска Союза?
— Честно признаться, я не силен в военной тематике, — обезоруживающе усмехнулся язычник, — но здесь мы нечасто используем деньги. Обычно меняем товары один на другой сразу, без посредничества валюты… так и оружием обзаводились.
— Без денег, — зачем-то уточнил Ниротиль. Служитель Даи развел руками:
— Я не торговец, но даже мне кажется, что менять янтарь на оружие и хороший металл выгоднее напрямую. Особенно, если не мы определяем цену на медь или серебро.
— Янтарь и речной жемчуг — это ведь не все, чем вы торгуете?
— Я не торговец, — повторил жрец, мягко отклоняя возможность дальнейших расспросов. Ниротиль заметил, каким взглядом тот окинул гостей из Флейи.
Сомнений в причастности пограничного города в махинациях на стороне противника почти не оставалось, хотя смысл их пока был и неясен полководцу. Но только идиот мог бы поверить, что вооружить армию возможно было на побрякушки или скудные урожаи кукурузы.
Флейянцы, невозмутимые и бесстрастные, от обилия игристого миремского вина расслабились. Насколько мог видеть Ниротиль, настолько, что кое-кто даже позволил себе разговор с мелькавшими танцовщицами. Правда, те редко удостаивали воинов ответом. Много чаще внимание на них обращали служанки.
В Элдойре положение танцовщиц в сословном ряду находилось где-то между рабами и актерами, циркачами и проститутками. Здесь, кажется, все было наоборот. Но выяснять подробности Ниротиль не желал.
От звуков салебской речи, то и дело долетавших до него, он затосковал по былым временам. По Этельгунде и ее соратникам, ставшими ему хорошими товарищами. Слишком многих он потерял. А долгое время самому себе казался почти бессмертным.
Невольно он прикоснулся кончиками пальцев правой руки к шрамам на лице. Что ж, поделом ему за его самомнение. Ни одного проигранного поединка. Ни одного упущенного состязания. Успехи в ратном деле сделали его в конечном итоге слабым и слишком самоуверенным, а раны едва не отправили на тот свет.
Хотя и на этом почти оставили прикованным к постели парализованным кастратом. Ниротиль поежился.
— Князь Лиоттиэль? — незнакомый голос с типичным акцентом уроженца Флейи вывел его из невеселых размышлений.
— Я не князь. К нам обращаются «мастер войны»… — автоматически ответил Ниротиль и только после встрепенулся, — вы не могли не знать. С кем имею честь говорить?
— Дарна Патини. Позволите?
Не дожидаясь приглашения, пришелец уселся, тесня полководца, рядом на циновке. Ниротиль сжал зубы: неудачно скользнули соломенные узлы по старой ране на бедре. Его новый собеседник был типичным представителем своего племени. Пожалуй, его полководец мог бы даже принять за родственника своей супруги, не знай точно, что Сонаэнь сирота. Средний рост, мелкие черты лица, незапоминающегося и заурядного — такими Ниротиль привык видеть флейянцев. Невыраженная мускулатура и сглаженные, напряженные движения выдавали многолетнюю привычку охотиться в ограниченном пространстве горных ущелий и глубоких оврагов.
— Господин Лияри просил справиться о вашем здоровье, — продолжил Патини.
— Он здесь?
— Нет, Наместник в городе. Я всего лишь наношу визиты вежливости тем, на кого мне указали. Что мне ответите?
— Прекрасное, — буркнул Ниротиль, — мое здоровье крепче, чем когда-либо.
— Так ли это. Что же, если вы уверены… хранитель Флейи предлагал вам услуги нашего лекаря.
— Не нуждаюсь.
— От чистого сердца. Возможно, вас заинтересует предложение выбрать себе дом в нашем городе? Вас недостойно это скверное место.
— Ты так думаешь? — усмехнулся Ниротиль, — твои воины не слишком-то боятся скверны, в таком случае.
Флейянцы смеялись все громче. К их смеху добавились визги довольных приставаниями служанок. Дарна Патини даже не взглянул в их сторону.
— Наш Правитель пока неопытен. Дальновидность приходит со временем. Ваше пребывание здесь — безумие. Мирмендел остается непокоренной территорией. Возможно, он кажется мирным, но лишь пока.
— Это угроза? — внешнее спокойствие далось Ниротилю нелегко. Дарна скептически поднял брови. В уголке губ наметилась ехидная складочка.
— Это исторический факт, если желаете. Вражде больше тысячи лет. Неужели вы думаете, что способны разрубить тот узел, в котором даже ваше присутствие — лишь тонкая нить?
— Вы бывали здесь раньше. Вели с ними дела, — констатировал вслух полководец. Флейянец неопределенно пожал плечами.
— Есть такие соседи, с которыми выгоднее дружить, чем враждовать. Подумайте, Наместник.
*
Весь оставшийся праздник Ниротиль сидел, как на иголках, не зная, чем себя успокоить. Мелькала мысль о спасительном опьянении, но последствия принятой с утра обезболивающей смеси мака, дурмана и нескольких степных трав давали о себе знать. Алкоголь был точно излишним.
Хозяин праздника увлеченно рассказывал Трис о южных брачных обычаях. Речь дошла уже до самосожжения вдов, и впечатлительная кочевница делилась байками о самоубийствах из-за сильной тоски. Интереса к обычаям прежних языческих времен из Триссиль не выбило даже время в дружине Ниротиля.
«Выгоднее дружить, — напомнил себе Ниротиль слова Патини, — значит, дружить решили? С язычниками. Хорошие у нас союзнички, нечего и сказать! И куда Гельвин глядел? А, впрочем, что он понимает…». Зная нынешнего Правителя еще по временам, когда тот был просто Наставником в Школе Воинов, Лиоттиэль прекрасно понимал, как будут пользоваться красивыми словами и пылкими клятвами все вокруг белого трона. Первое время. Гельвин научится отделять правду от лжи. Очень скоро.
Вопрос в том, кто из его окружения не переживет этого времени.
Певцов на площадке сменила одинокая фигура в полупрозрачном платье из тонких шелковых кистей. Воины, сопровождавшие Лиоттиэля, поначалу приободрились, надеясь увидеть легендарных даитских танцовщиц. Но широкие, хотя и излишне костлявые, плечи, богатырский рост и пластика движений мгновенно выдали в танцоре представителя сильного пола.
— Так это что же, парень? — не поверил Ниротиль. Сонаэнь кивнула, не отрывая взгляда от представления, — фу, мерзость какая!
— Он принадлежит к жреческой касте, — пояснила девушка, — то, что он так одевается, не значит, что он женоподобен.
«Ага, как же, не значит, — про себя отплевывался Лиоттиэль, — подставляет зад кому ни попадя. Всегда знал, что эта зараза идет с юга». Юноша в центре красного круга, звеня браслетами на ногах и руках, теперь точно выдавал присущую своему полу силу, рваную грацию движений. Ниротиль не прочь был бы посмотреть поближе на того, кого ошибочно принял в полумраке за девушку, но будь он проклят, если попросит Сонаэнь спуститься к зрелищу!
Вокруг представление развивалось своим чередом, раскручивалось во всех направлениях независимо от того, что происходило в центре. Девушки со светильниками танцевали у воды. Сонаэнь смотрела, не отрываясь, на их плавные движения, на взмахи длинных рукавов, на качающуюся маску того, кто был в центре. И Ниротилю на мгновение показалось, что он лишний здесь, а леди Орта принадлежит к другому миру — миру времен Тиаканы, Семи Царств, древней древности.
Мысль заставила пробудиться ревность и что-то, напоминающее обиду.
— Нечего на это бесчинство смотреть. Пойдем отсюда.
Она безропотно подчинилась. Ни малйших признаков недовольства.
— Вы позволите попросить? — спросила Сонаэнь, — здесь нищих много. Я могла бы раздать милостыню от вашего имени.
— Позже, — Ниротиль вручил ей свой кошелек, — дождемся хотя бы окончания песен.
— Этого придется долго ждать. Прогуляемся вокруг храма?
На освещенной стороне любоваться было особо не на что, но на затененной, как заметил полководец, немало парочек облюбовали укромные уголки для тайных свиданий. Луна бросала достаточно света здесь. Подстриженные ухоженные кроны деревьев скрывали воркующих южных птиц. Под одним из таких деревьев — низко висящие ветви, мелкие листочки, едва шелестящие на слабом ветру — как раз уединились двое, очевидно, совсем нетерпеливых любовников. Низкий женский стон и торопливый мужской шепот заставили Ниротиля покраснеть, невольно оглянуться на супругу.
Она не подала вида, что что-то услышала. Но долго прогулка не продлилась.
Уходя, Ниротиль в арке ворот зацепил плечом одного из зрителей, тот недовольно буркнул что-то вроде «акани оймади», а уж на салебском Ниротиль говорил свободно.
— Акан мадури, хайви, — ответил он.
— Что вы сказали ему? — Сонаэнь даже остановилась. Ниротиль пожал плечами, радуясь теме для беседы.
— Он сказал: «расхаживают везде». Я ответил: «Хожу, где хочу, сосед». А ты не поняла?
— Я не знаю салебского.
— Несложный язык. Говорят, самый удобный из наших для торговли. Если захочешь, выучишь за полгода, проверено.
— А как на сальбуниди будет «я люблю»? — невинно поинтересовалась леди Орта.
Ниротиль тяжело вздохнул.
— Ва-а-паре. Шу, а па?
— Это вы что-то спросили?
«Мерзавка, знает наверняка, — думалось тем временем Ниротилю, — не может того быть, что ее мать, будучи отсюда, не знала хотя бы самых расхожих фраз на сальбуниди. Ужасно, о Господи, что я начинаю ее хотеть — мерзко, недостойно, но хочу, и хочу, чтобы хотела и она. Знание об этом дало бы ей слишком много власти надо мной. А что бывает с теми, кто подпадает под влияние своих жен?».
— Я спросил «а ты?» — перевел полководец, искоса поглядывая на супругу.
Удивленный ее дерзостью и восхищенный ее прямотой, он не отвел от нее взгляда, хотя она смотрела на танцоров на площадке, исполнявших прощальный номер. Глаза ее блестели. Почувствовав его необычное внимание, Сонаэнь явственно зарумянилась. Лукаво блеснули серебристые огромные глаза в обрамлении черной густоты ресниц:
— Что же, мой господин, вы не смотрите?
«Я вижу кое-что прекраснее, — думал Ниротиль, но промолчал, — и хочу знать, чем мне платить за твою красоту. Чем мне платить в этот раз».
— А ты так танцевать умеешь? — спросил он сам для себя неожиданно. Сонаэнь опустила глаза на мгновение. Искрящаяся улыбка, озаренное костром лицо сделало ее старше и загадочнее.
— Давно не практиковалась.
Если закрыть глаза — то ее рука на его локте возвращала в те времена, когда он был… моложе? Не столь разочарованным? Полным надежд? Полным любви?
Но если поверить еще раз — разве будет так же больно, как в первый раз, когда она уйдет от него? Когда любовь истлеет и оставит по себе одни угли? Когда победа обернется ранами, а триумф — долгами и завистью глупых зевак?
— Танцы заканчиваются. Может, будут фейерверки? — надеясь отдалить ее от себя, тщетно воззвал Ниротиль, но леди лишь мягко улыбнулась ему из темноты. Темными змейками серебра заблестели подвески в ее косах.
— А как будет «салют» на салебском? Чириди? Ва-а-паре… таи… чириди?
— Не так, — буркнул он, — сначала говоришь «салют», потом говоришь, любишь или нет.
— Люблю, — веско и значительно произнесла она, и глаза ее не смеялись в эту минуту. И от этого тихого, осторожного «ва-а-паре» Ниротиль сломался. Его решимость раскололась, стена, которую он так старательно подпирал своим недружелюбием, рухнула к ее ногам.
Они потянулись друг к другу. Странный, незнакомый запах ее духов — древесный, мускусный, с нотами незнакомых южных цветов, смешивался с ее собственным строгим ароматом можжевеловой хвои, дурманил и манил. Поцелуй должен был свершиться. Он был неизбежен.
Но в эту минуту раздался испуганный возглас на мирмите, а затем и на хине:
— Пожар! Горим! Пожар!
Ясень и Триссиль первыми перемахнули через оградку, отделяющую пространство храма от площадки перед ним. Под вопли возмущенных даитов принялись вытаскивать перепуганных служителей из крохотной пристройки без двери, толпа заволновалась…
— Лошади! Лошадей держите! — закричал Ясень, обернувшись назад. Ниротиль шарахнулся к оградке, не дожидаясь столкновения с перепуганными животными.