Ниротиль глубоко вздохнул, поворачиваясь спиной к открывшемуся зрелищу. В глазах все уже двоилось и троилось. Даже будь он в состоянии, близости с ней предпочел бы сон. Он понадеялся, что пара часов в запасе все-таки есть.
Но двое следующих суток Ниротиль не спал ни минуты.
***
Накануне предполагаемого отъезда ко всем бедам переселенцев добавился ответ из столицы: потрепанный перелетом сокол принес его еще на утренней заре. Правитель Гельвин наотрез отказался допускать даже возможность оставить Мирмендел без единственной заставы, обещал, что призовет к южным рубежам хоть кого-то из дружин и просил «держаться стойко». Ниротиль вспылил бы, если бы не так сильно устал. Прежде он рвал подобные письма в клочья, но рассудительный Ясень заверил полководца, что документы вроде приказов короля стоит сохранять.
«Понимает он или нет, но мы тут пропадаем! — злился на Гельвина и на себя самого Лиоттиэль, — нет денег, нет своих земель, даже воды своей — и то, получается, нет; дружинников, конечно, распустили по домам, только кто теперь нам поможет, когда придут местные крестьяне с вилами и вытащат нас волоком отсюда?». Красивые слова вроде «стоять насмерть» — или «держаться стойко» — неизменно оборачивались в итоге бегством, партизанским сопротивлением, чем угодно, только не открытым боем и проявляемым в нем героизмом.
Счастье Ниротиля было в том, что он словами о подвигах не обманывался никогда. В родном кочевье присягнувшие Наместники, Хранители, простые мастера и воины, погонщики скота и немногочисленные ремесленники жили одной жизнью, и война в ней занимала значительное место.
А наступившему миру мужчина не верил.
В ночи полководец не слышал цикад и тихого клекота куропаток, свивших себе гнезда почти у колодца. Он слышал только звуки от костров миремов: звон котелков, тихий разговор на мирмите, иногда проскальзывающие выкрики на знакомом сальбуниди — родном языке для Ниротиля.
В косяк двери постучали. Полководец был уверен, что это Сонаэнь. Только она стучала перед тем, как отодвинуть занавеску в сторону. Ясень входил лишь по его зову, Линтиль имел обыкновение врываться широким шагом, игнорируя правила приличия, Трельд вообще предпочитал для контакта повышать голос до громогласного крика. Зачем тратить время на двадцать шагов в дом, если можно оповестить всю округу о…
— Войди, — тихо разрешил Ниротиль, смиряясь с тем, что жена его в покое не оставит.
— Наконец-то… — вздох был едва слышен, — господин мой… три дня уже пытаюсь с вами встретиться. Завтра последний день для того, чтобы собраться.
— Я в курсе, — буркнул мужчина, не глядя на нее.
— Я знаю, как задержать нас еще на три недели.
Ниротиль обернулся. Сонаэнь, вопреки обыкновению, была одета в нарядное платье, хотя его он никогда прежде не замечал на ней. Не то чтобы присматривался — однако такого не заметить не смог бы, появись она в нем перед своим супругом.
Цельнокроеная рубашка, как те, что носили в Элдойре, сверху была прикрыта миремским тонким сатином — кусок ткани, длинный, обмотанный вокруг тела, начиная с макушки, где крепилась к простой прическе шпильками.
Выглядело это весьма странно, но Ниротиль смолчал.
— Говори, если есть идеи.
Она подошла к нему.
— Завтра, когда мы будем уезжать… я сделаю так, что они остановят нас и оставят здесь. Просто не подавайте вида, что что-то не так.
— Говори, что задумала.
— Не могу.
— Не молчи! — он закашлялся, стукнул кулаком по кровати, в горле сильно запершило — и Сонаэнь порхнула прочь, тогда как прежде поднесла бы ему воды.
«Глупые бабьи мыслишки, — искренне надеялся Ниротиль, по-прежнему не в состоянии заснуть, — что она может? Ничего».
***
— Скажи, что мы ослышались, мастер.
Полководец был готов заранее, что его не послушают сразу. Девушки собирали сумки и грузили их на просевшую телегу. Заставники, однако, не спешили присоединяться к ним.
— Я никуда отсюда, нас по дороге перебьют, — насупился Линтиль. Трельд солидарно поддержал друга:
— Мастер, они нам в спину не погнушаются стрелять.
— Значит, надевайте щиты на спины, — рявкнул Лиоттиэль.
Телег было пять. Как ни старались заставники найти еще несколько, нужно было как-то умоститься на этих. Сколько можно нажить добра за короткие месяцы во вражеском городе? Но и этого немногого добра хватило, чтобы самим сесть уже было некуда. Девушки одна за другой взбирались на третью телегу. Ниротиль неосознанно выхватил взглядом Сонаэнь, подмечая, как осторожно, даже как будто скованно, она двигается. «Захворала, что ли? Все погода, — он глянул на небо: серая туча закрыла солнце с утра, и как будто не двигалась, хотя время шло к обеду, — как бы нам под дождь не угодить. Вот напасть, когда он нужен был — не было его!».
Южане, переговариваясь между собой, окружали их повозки, наиболее смелые даже трогали что-то из поклажи. Белые и светлые одежды, широкие расклешенные штаны и повязанные курчавые головы, мокрые от ароматических масел, делали их неотличимыми друг от друга для Ниротиля. Он только и видел, что пестрые покрывала южанок, которых становилось все больше, да блестящие макушки их мужчин. Любопытствующие зеваки пришли провожать захватчиков, и кто-то уже даже издал торжествующий возглас, когда двинулась первая телега.
Но тут воздух прорезал другой крик. И полководец дрогнул, услышав его. Когда он повторился — с причитанием на незнакомом ему языке, то он уже не сомневался. Это голосила совершенно в южной манере Сонаэнь Орта, его жена.
Телега, на которой разместились она и ее девушки, шла второй, и мужчина разглядеть ее не мог из-за самой настоящей толпы крестьян и крестьянок вокруг.
— Госпожа Орта! Скорее, сюда! — крикнул кто-то, кажется, Ясень, возглавлявший заставников. К сдержанным рыданиям леди Орты внезапно подключились пронзительно завывшие южанки.
Плакальщиц Ниротиль ненавидел всегда, но с тех пор, как они оглашали его собственную — несвершившуюся — смерть, один лишь звук надрывного вопля вызывал в нем почти что боевую ярость.
— Если вы с ней что-то сделали, я…! — Ниротиль, сам себя не помня, рванул вперед, припадая уже на обе ноги. Миремы отпрянули от него, как от прокаженного.
Суета длилась несколько минут: появились несколько новых женщин, тоже принялись шуметь. Пестрые красные, зеленые и фиолетовые покрывала мелькали между одинаковыми налобными миремскими повязками. Шустрые южанки быстро успокоили своих мужчин — кого надо, окриками, а то и прямым рукоприкладством.
Ниротилю вернуть равновесие было не так же просто. Его держали вдвоем Ясень и Трельд.
— Да ты никак озверел, мастер!
Но стоило ему услышать протяжный стон Сонаэнь из-за угла особняка, куда в сопровождении женщин она удалилась, и удержать его не могли бы и трое.
— Стоять, не идти! — выставив вперед две руки, появилась растрепанная южанка перед ними, — она скверна. Плохо.
— Что?!
— Она плохо.
— Пустите!
— Потерять она ребенка…
Ниротиль замер, его словно облили холодной водой, да что там — словно бы снова ранили, подрезали жилы на обеих ногах, силы оставили его… дыхание сперло в горле. Откуда только взялась эта странная, медленно разгоравшаяся боль, совсем не похожая на прежнюю? Боль не от меча и удара.
Он не успел захотеть с ней близости, а она не просто крутила шашни у него за спиной, но еще и… Ниротилю стало плохо самому. «Все они, ведьмы, одинаковые. Еще одна. Такая же». Но он не успел погрузиться в печаль и самобичевание. Миремы, еще минуту назад дружно провожавшие повозки переселенцев, остановились и преградили дорогу остальным. Они шумно выражали свое внезапное несогласие с тем, что воины Элдойра их оставляют.
— Они, кажется, нас очень хотят оставить здесь, — неуверенно заметил Линтиль.
— Где эта баба? Эй, что они говорят? — Ниротиль окликнул ту, что принесла ему весть о неверности Сонаэнь. Южанка сжала губы:
— Вас идти не дать. Очистить сначала, потом. Ритуал! Кровь на земле — плохо. Скверна. Ваша грязь на нашей земле! Пока кровь идти — оставаться. Вы все.
— Она имеет в виду… — начал было Ясень, но полководец, просветлев лицом, жестом отпустил переводчицу.
Он, минуту назад готовый худшими словами обидеть Сонаэнь перед тем, как выгнать, теперь мог только повторять про себя: «Умница. Какая у меня умная жена!».
***
Неделя после представления, которое устроила Сонаэнь, прошла напряженно, но тихо. Затаившись, заставники старались лишний раз не попадаться на глаза местным жителям, поливали посевы исключительно ночью, а все три девушки вовсе не покидали Руин.
Сонаэнь так и вовсе соблюдала свою легенду: она замкнулась в отдельной хижине-пристройке и там и оставалась. Даже еду ей приносили к самому порогу и ставили снаружи. Добросовестные соседские южанки с сочувствием проводили у ее порога несколько часов в день.
— Как они понимают друг друга? — задавался вопросом заинтригованный Ниротиль.
— Леди Орта говорит на мирмит немного, — по лицу Ясеня нельзя было сказать, что он упрекает в чем-то воеводу, — ее мать была отсюда, или откуда-то из предместий.
А вот это было для полководца новостью, и новостью неприятной. Новый укол за последние дни. Сначала его спокойную уверенность в крепости стен своего дома подкосило неожиданное заявление о мнимой беременности — и осадок остался до сих пор. Теперь и весть о происхождении леди Орты добавилась.
«А чего я хотел, выбирая жену вслепую! — злился на себя Ниротиль Лиоттиэль, герой войны и призванный Наместник провинции Мирем, — все, что мы знаем о них, когда они предлагают нам себя — что их отцы пали, а их кошельки пусты; некогда искать семь поколений предков в свитках, некогда изучать репутацию сестер». И сам мужчина прекрасно понимал, что, изучи пристальнее придирчивый сват его собственную репутацию, ходить ему холостым до конца дней по борделям.
С Мори было иначе. Совсем. Ниротиль, урожденный чистокровный суламит, никогда не видел своей западной родины — он вырос среди кочевников и их родни: кельхитов, сабян, ругов… самхитов. В доме говорили вообще на сальбуниди — нянька отца когда-то была из этого народа. Жили просто и дружно, не церемонились ни за обедами, ни за ужинами, и праздники были все такие — собирались соседние становища, кочевые племена из присягнувших, танцевали вместе, пели, пили, делились всем добром и вместе боролись со злом.
Да и какое зло было тогда, в той далекой юной степи? Саранча да суховеи. Зато как хорошо было после первых гроз и удавшихся урожаев покидать ярмарки Сабы и Ибера — и возвращаться в степь! Туда, где вокруг общих костров на разные голоса пели дудки, где под темными небесами рассказывали детям сказки и страшные истории старшие, и где в черной ночи воровали возлюбленных невест удалые всадники…
Кобылье молоко, сочные овощи в дождливый сезон, сушеное мясо в сухой, пьяные ароматы мальв, ирисов и степной акации — вот что сопровождало его год от года, всю жизнь. Рослый для своего племени, слишком светлый для чужого, нигде не заводящий дома, он и не надеялся, что обретет семью «как полагается». И его устраивало, что не обретет. Не было церемоний и клятв — но была свобода. Была Мори, был ее отец, радостно обещавший руку дочери жениху, были соседские шатры и палатки, перебранки из-за очереди к колодцу, перегоны табунов и отар…
— Мастер, не губите эту девушку, — тихо заговорил Ясень, и Ниротиль напрягся: только от него мог позволить себе слушать откровенные советы, — она достаточно сделала, чтобы вы смягчили свое сердце к ней.
— Она наполовину южанка — как будто мало остального.
— Остального? Чего же? — усмехнулся самый скромный оруженосец полководца как-то недобро, покачал головой, — чего? Того, что она пытается стать невидимкой, но не сводит с вас глаз, когда вы объявляете построение по утрам? Того, что пытается стать хозяйкой Руин? Или того, что она… — он сглотнул, — вы бы смогли так — перед грязными язычниками задрать юбки, чтобы только дать время заставе? Да еще и… мастер, она теперь ваша леди.
— Ты женат?
— Да. И да, по сговору, господин. И не видел ее до свадьбы. Я ведь рос в самой Сабе.
Ниротиль кивнул, думая о Мори. О юной, не испорченной, чистой Мори, которая отдалась ему в полях, и чистосердечно сказала потом, что поймет и любить не перестанет, если он женится на другой — но все же, все же…
— Внимание! У нас гости! — крикнул с высоты смотровой площадки Трельд, и кто-то из молодцев Суготри ринулся открывать ворота, — посланцы из Флейи!
И почему-то Ниротиль, тяжело опираясь на колени ладонями, чтобы встать, не удивился, во главе колонны узрев самого Наместника Лияри.
========== Ирисы и копья ==========
Флейя всегда была загадкой для Ниротиля. Ничто не изменилось и после войны. Все, казалось, поменялось в Поднебесье — но Флейя, наглухо закрывавшаяся от вторжения как врагов, так и друзей, не изменилась ничуть. Ниротиль задумался в очередной раз, не сошел бы он с ума, проживая за глухими крепостными стенами, где не росло ни деревца, и только камень, камень везде. Правда, Флейя очень хорошо освещалась.
Вряд ли это достоинство искупило бы другие многочисленные недостатки, которые кочевник находил в проживании в тесном, закрытом городе в предгорьях. Возможно, главная причина была в том, что его до безумия тошнило от надменного Наместника Лияри, что, закинув ногу на ногу, преспокойно сидел напротив, катая в деревянном кубке вино.
— Надеюсь, вы простите нас за скудость припасов, — сквозь зубы выдавил Ниротиль. Дека Лияри перевел свой расслабленный взор на полководца.
— Блюда вашей кухни выше всех похвал. Ваша супруга постаралась?
Ниротиль не смог переступить через себя — и не перенимал городского обычая представлять жену гостям, даже и именитым. Особенно именитым. Дека Лияри не мог бы посчитаться красавцем, но скупая на украшения проезжих улиц, Флейя была знаменита своим великолепным обустройством и богатством.
Полководец не мог забыть о том, что Сонаэнь видит каждый день в его прославленном доме. Прославленном — и нищем. Глупо, конечно, ревновать ту, которой не овладел ни разу, но он — ревновал.
— Вы приехали, узнав о водяном бунте, Наместник? — перешел к делу Ниротиль.
— Я захотел взглянуть на то, как вы устроились. Признаться, увиденное меня не разочаровало. Настоящее кочевье.
Ниротиль хотел бы проигнорировать светские подначки Деки. Но молодость и горячность его никогда не отступали перед здравым смыслом.
— Устраиваемся, как можем. У нас не столь много средств, чтобы отстроиться заново.
— И тем не менее вы призвали дружинников.
Ниротиль вскинулся.
— Вы знаете? Перехватили сокола, полагаю?
— О нет, — коротко хохотнул Лияри, — дружинники стоят перед Флейей, и я должен был убедиться в том, что это те, за кого себя выдают.
— Когда я увижу свое подкрепление?
— Когда пообещаете не устраивать здесь бойню как в Сальбунии.
Ниротиль вспыхнул:
— Заговорщиков следует вешать!
— Сегодня вы нашли одного зачинщика, — Лияри потягивал янтарное вино не спеша, — завтра вы встретите десяток таких же. Перевешать всю провинцию не получится. Вы верите, что у вас одна жизнь, первый и последний шанс заслужить рай, прощение у Бога. Они верят иначе. Не в пику вам, не из духа противоречия. Они не понимают того, что создает Элдойр. Для них все, что приходит в Мирмендел — песок, который скоро смоют дожди или унесут ветры. Почему именно вас они должны слушать? Таких были десятки и сотни, если не тысячи.