Все летело мимо, пока ее не ошарашило пониманием того, что произойдет, сейчас, именно сейчас, перед всеми этими людьми. Перед отцом. Она смотрит в небо, пока ее несут воины, не в силах моргнуть.
«Они несут меня к Джейме. К Джейме».
Провожание, ужасная традиция, да еще и в подобных обстоятельствах, которую она ненавидела, разговоры о которой заставляли ее чувствовать себя плохо, вдруг оказалось ее Тропой Чести. Не было жадных рук, не было пьяной родни, не было ненужных гостей… были Зимние Братья и Сестры: женщины пели воинственные, но в то же время нежные песни Севера, мужчины сменяли друг друга, аккуратно, уважительно передавая ее друг другу, словно хрустальную. Без шуточек не обошлось, но они заставили ее улыбаться и краснеть.
Это не со мной. Я не заслуживаю такого счастья.
— Позвольте и мне, миледи спасла меня у Стены!
— В очередь, парень! Барсука в нору!
«О, идиоты, — нежно обругала она их про себя, чувствуя, как десятки рук дотрагиваются, словно прося благословения, до ножен ее меча, — какая я была дура. Даже если эти минуты будут моими последними, они были из лучших».
— Пусть твои сыновья ведут наших в бой!
— Пусть твои дочери не отстают! — их смех заставил ее прослезиться.
Сир Аддам и Тормунд были из тех, что все время шли рядом. Она краснела, слушая их разговоры, но улыбалась.
— Милорд, если ты поможешь мне украсть эту женщину сейчас, пока не поздно, я отдам тебе одну из своих, — подмигивая ей, басил Тормунд, — какую хочешь?
— Я женат. А какие есть? — сир Аддам сообразил подыграть одичалому.
— Таких нет больше, — повысил голос Тормунд, и дружно подхватили клич все вокруг, — лучших Сестер забирают смелые Братья!
— Красивая женщина — это часть света, — нараспев зазвучало со стороны копьеносиц, где вышагивали северяне, — когда она изогнет шею, дорога поцелуями проляжет до холмиков грудей, затеряется ниже…
Бриенна помнила эту песню с Севера. Джейме пел ее у костра, сверкая кошачьими зелеными глазами, почесывая отросшую бороду. Ей было немного страшно, но она уговаривала себя терпеть и бороться со страхом. Сердце колотилось в груди, она не могла перестать улыбаться, что бы ни ждало ее в конце пути — а до него еще было далеко.
— …когда она раскинет ноги, горизонта линию преодолею, что отделяет меня от юга…
— Гребанные дикари, — весело зазвучал вдруг сир Черноводный, и Бриенна заерзала, завозилась, находя бедрами опору, едва не падая, вызывая восхищенные стоны у тех, что несли ее.
— Сир Бронн! — она действительно была рада его видеть. Рядом с ним стояла тихая Арья Старк, поддерживающая его за талию и подпирающая слева, — ваше здоровье вряд ли позволило бы вам прийти.
— Миледи, я ждал этого дня последние три года, — серьезно ответил Бронн, — жалею, что здесь нет Подрика. Старина Под! Но я напишу ему.
Краска бросилась Тартской Деве в лицо. Она была рада, что Подрика Пейна рядом нет. Ее смущение не укрылось от глаз Бронна, и он разулыбался, с намеком поклонился, поддерживаемый Арьей. Это было очевидно трудно с его ранами. Он побледнел, но не выдал своего состояния.
— Есть здесь достойные Зимние Братья? — Он прочистил горло, откашлялся, опираясь на Арью, — кто помнит песню «Твоё тепло»?
Бриенна знала ее — одна из новых, сочиненных Зимой, песен. Это была ее любимая, и у нее всегда прерывалось дыхание, когда она слышала ее. Бронн был отличным певцом.
— Мир погребен под снежным покрывалом, — Бриенна едва смогла удержаться от того, чтобы не подпеть, — и Ночь простерла надо мной крыло…
… Из уст холодных воздух забирала, — радостно вступили Тормунд и Аддам, — но я дышу. Ведь ты — мое тепло!
Она закрыла глаза, позволяя себе качаться на их руках, как на волнах. Она почти не почувствовала, как очень деликатно с нее снимали латы. Только глянула раз, чтобы убедиться, что делали это женщины.
Бронн, закончив песню, тяжело дышал, с присвистом, в котором Бриенна угадала сильную боль.
— Ох, вот и гребанный шатёр впереди. Благословят вас Семеро, миледи, — выговорил он, — наш львиный друг извелся ждать вас.
— Будьте благословенны, — голосок Арьи Старк был совсем тих.
Когда ее поставили в шатре перед занавесью и кроватью, Джейме был там. Глаза его покраснели, как у утопленника, причем дважды утонувшего и спасенного. Им не удалось и минуты побыть наедине. Он успел только прошептать, извиняясь сдвинутыми бровями, зелеными глазами, кривой усмешкой:
— Это должно было быть не так.
В любой другой день Бриенна бы сдалась и позволила его словам разрушить всю ту силу, которую ощутила в себе, но не сейчас. Она не будет думать о том, что теряет его, разрушает тайну, открывает их общие секреты. Из Тартской Девы превращается не в леди-жену, а в леди-командующую.
Это не столько о том, что между ними, а о том, что их разделяет. О нем, его сестре, о том, чем все закончилось. О том, что у него осталось достаточно силы воли, чтобы не обесчестить ее, когда она отдалась бы по одному лишь взгляду.
Он всегда защищал меня, поняла вдруг Бриенна. Своими насмешками. Своими шутками. Подаренными платьями. Представлением ко двору, доспехами, той самой, фантомной правой рукой, которой всегда держал ее, а не Серсею. Закрывается, шелестя по полу, занавеска, скрывая лица: король, леди Арья, отец, лорды. Мир стерт. Есть бухающее сердце в груди, сброшенные сапоги, рубашка, полетевшая мимо цели и упавшая ему на плечо.
Смех. Дрожащее пламя свечи, дающее рассмотреть его усмешку, нетерпеливо вздымающуюся грудь. Бриенна коротко выдохнула, сев спиной к занавеси — выходу и зрителям.
«Как повернуться? Как посмотреть? Что он будет делать? Что, если он не захочет так?».
Но, бросив взгляд через плечо, она тут же оказалась глядящей на него снизу вверх. Его короткая борода и губы у ее самого уха, дыхание в ее волосах.
— Сложно забыть, что мы не одни, женщина? Не тебе одной. Будь я проклят, если однажды не оторву голову Карстарку и каждому в их долбанной компании.
— Что ты сказал отцу перед тем, как мы вошли? — это был глупый вопрос, но отчего-то важный.
— Пообещал засадить тебя за вышивку и бабские сплетни.
— Джейме! — зашипела она, теряя терпение, и не представляя, как еще прикрыться, когда он прикасался к ней, простыми поглаживаними заставляя ее трепетать. Прикосновениями и словами. Будничными беседами, как раньше, как всегда. Стоя рядом, одним коленом на кровати, — между ее ног. Обычный разговор.
Зимой в такой позе они могли разговаривать часами. Часы сладкой пытки.
— Ты мокнешь, да? — развратная улыбка на его губах обнажила краешки зубов, она сморгнула, глотая слюну, пытаясь дышать ровно, — я знал.
— Когда ты так делаешь…
— Это ты делаешь со мной. Боги, женщина, — его шепот прерывался, пальцы сжались в кулак, — я так хочу… но… не при них… это не будет правильно. Это не будет… не так.
Мгновенное короткое сомнение в его глазах мелькнуло тенью, и Бриенна вспомнила.
— Джейме, — она убрала руки, открываясь в своей наготе и поднимаясь к нему, — смотри на меня. Смотри только на меня.
Поцелуй был коротким, его грудь вжата в ее, частое дыхание обрывало все просящиеся на язык слова.
— Я… — это было сильнее, Бриенна не смогла сказать, не сказать тоже не могла, губы дрожали, она приложила руку к груди, там, где билось сердце, и Джейме покачал головой.
— Я знаю. Я всегда это знал, — шепнул он в ее губы.
— Я люблю тебя, — первая слезинка прокатилась по ее щеке со шрамом, затерялась где-то в рубце.
— Да. Это.
Он был с ней. Джейме был с ней. Она медленно опустилась на спину, подняла колени, развела их, не переставая смотреть ему в глаза, и он подался вперед.
«Ты тяжелее, чем я думала», — говорила она ему Зимой, когда волокла, раненного в бедро, через замерзшую реку, а Джейме отвечал раздраженно: «А ты думала носить меня на руках? Вот я бы тебя мог».
Ворота Винтерфелла, его поцелуй сладок, коридоры Винтерфелла, бесконечные коридоры, бесконечные поцелуи. Бриенна отвечает, смеясь, в один из этих поцелуев: «О мой сияющий рыцарь-драконоборец…».
Золотистого отлива кожа на ее, белой, похожей на крапчатый алебастр. «…И его леди Веснушка».
— Пощади мое самолюбие, леди-командующая, — хрипло дышит Джейме ей в ухо, — скажи хотя бы что-нибудь вроде «какой ты большой» или — а! — скажи… о… хотя бы… «ай».
— Ай, — послушно произносит Бриенна, чуть раньше, может, чем следовало, потому что потом это происходит самопроизвольно, — ай! Ай!
Это было похоже на укол. На один, второй, третий укол чем-то режущим, но плохо заточенным. Но она не закрыла глаза, только распахнула их шире, позволяя ему видеть, вбирать, чувствовать. Бриенна дышала. Через рот, часто, пока он двигался в ней, глубже. На какое-то мгновение потерянное выражение его лица дало ей обманчивое ощущение, что все закончилось, но спустя лишь мгновение он двинулся назад, и толчки стали сильными, частыми и беспощадно болезненными.
«Барсука в нору», вспомнилось вдруг, и она подавила смешок, но, глядя ему в глаза, поняла, что Джейме помнит. И они еще будут смеяться. Обязательно будут.
Она не слышала своих восклицаний. Она не чувствовала слез, бегущих из глаз. Зато видела, как дрожат губы Джейме, как он напряжен, как пульсирует вена на его шее, как он дышит, и это чувство его близости заставило ее улыбнуться, глядя на него, вскинуть колени выше, обхватить его ногами, насколько она смогла это сделать, и потянуться, чтобы поцеловать его.
— Иди ко мне, — выдохнул он. Подхватил ее, подсадил на себе, послышались какие-то звуки из-за занавеси — Бриенна таяла, напрочь забыв о том, что на них кто-то может смотреть.
— Смотри на меня.
— Я вижу. Я здесь. Я знаю.
Его движения стали еще чаще, жгущими ее изнутри, но она все еще видела только Джейме. Его уплывающий взгляд, его напряженная широкая спина под ее руками, короткий гортанный звук, глубокие рваные движения. По ее лбу ползла струйка ее собственного пота. Их ноги, руки переплелись, она прижалась к его лбу, глаза в глаза, все еще. Теперь Бриена могла лишь дышать им, слабеть в его руках и отдаваться движению. Принимая его, открываясь и вздыхая, пока, наконец, Джейме, дрожа, взмокший и тяжело дышащий, не вскрикнул коротко, вжавшись особенно глубоко и резко в ее тело несколько раз, не опустился с ней медленно на постель, встретив ее соленый поцелуй.
Бриенна закрыла глаза, обнимая его, приникшего к ее шее. Несколько раз потерлась щекой о его плечо, и он вскинулся, скривил подобие улыбки ей в ответ и сел рядом, все еще тяжело дыша.
— Плащ! — властно прозвучал его чуть севший голос, и в следующее мгновение она была им укрыта от взглядов, которые по-прежнему были устремлены на них обоих.
Затем Джейме выдернул простыню из-под них, вытер ее бедра, вытерся сам, отвернулся, быстро натягивая штаны, и в эту минуту вокруг снова были люди. Люди, о существовании которых Бриенна на самом деле позабыла.
— Ваше… величество, — голос Джейме был холоден, но Бриенна чувствовала, как он все еще дрожит от возбуждения и ярости, — поздравьте нас.
Простыня с пятнами крови перешла в руки Арьи Старк, и она устремила на Джона знаменитый старковский взгляд. Бриенна услышала, как фыркнул Джейме.
Резко распахнув полог шатра, Арья вышла, подняла простыню над собой и пронзительно закричала:
— Чиста!
Бриенну, по-прежнему съежившуюся под плащом Ланнистеров, обнял отец.
*
Первое, что подумал Джейме, глядя на отвоеванный Риверран — на то, что от него оставалось — это то, что однажды это уже было с ним.
Второе — это то, что Бриенна и тогда была с ним рядом. И тогда она отговаривала его осаждать Риверран, тогда как теперь она и ее отряды заходили с обратной стороны, и она вошла в стены крепости первая, и не уставала гордиться этим.
Как и он сам.
Джейме шаг за шагом возвращался назад. История повторялась, слова, сказанные без какого-либо умысла, сбывались, и он все чаще догадывался, чем его песня закончится. Он уходил на Север умирать, но остался жить. Теперь — когда ему нужно было жить, как никогда прежде, он двигался на юг.
Этими мыслями ему не хотелось делиться ни с кем. Все, о чем они говорили — так это о том, что дожди, хоть и замедляют продвижение, нужны, как никогда. Пока шли дожди, можно было не опасаться драконов.
«Потому что драконы будут нашей смертью».
Той же ночью Серсея приснилась ему. Северный пейзаж окружал их, вокруг была богороща, и она стояла у чардрева, внимательно и немного подозрительно глядя на него. Это была Серсея. Джейме вжался спиной в дерево, рука нашла рукоять Вдовьего Плача. «Она мертва. Она не может прийти за мной. Этой власти у нее нет, даже если она и хотела бы ее иметь».
— Что с тобой, дорогой брат? — лукавая улыбка изогнула ее губы, глаза изучали его лицо, — что случилось? Ты ранен?
— Где ты была? — спросил Джейме, стискивая зубы. Она оглянулась.
— Где же еще, как не здесь. Что с тобой? Почему ты смотришь на меня с таким… злом?
Он присмотрелся к ней внимательнее. Вне всякого сомнения, это была Серсея. Его кровь, львица, его сестра. Но — не… не его любовница. Джейме заморгал. Женщина, что стояла в нескольких шагах от него, тревожно всматриваясь в его лицо, никогда не была близка с ним.
Он мог видеть отсутствие печати порока на ее лице. От нее не исходило флюидов соблазна, больного отравленного самомнения. Он несколько раз еще моргнул, и внезапно оказался с ней не в богороще за Стеной. Они были в Красном Замке.
Здесь все было иначе. Обстановка, запах. Это были ее покои, но в синих тонах, тяжелые бархатные шторы скорее напоминали о северных ночах, чем о багрянце Ланнистеров.
— Джейме, — зазвучал рядом с ним ее встревоженный голос, и ее руки обвили его шею. Прохладная ладонь легла на его щеку, и он задохнулся ее близостью.
— Я скучаю по тебе. Я так скучаю, — это было слишком больно, чтобы даже рыдать, это давило со всех сторон на сердце, — тебя не хватает.
— Ш-ш. Я с тобой, — но в ее прохладных пальцах нет страсти или пламени, нет ничего, что отравляло его разум и душу на протяжении многих лет, — я всегда была и буду с тобой.