Рассвет выбелил верхушки деревьев там, где их не тронул пожар. Джейме сделал несколько шагов по направлению к тропинке, усеянной телами — дотракийцы, одичалые, сталь, кровь — и споткнулся, глядя себе под ноги и не смея верить тому, что видит.
На земле лежал Верный Клятве.
*
— Почему я должен опять трястись по скверной дороге, вместо того, чтобы отсыпаться в тепле и комфорте, хотя бы и на проклятом Севере? — ворчал Бронн, оглядываясь на свою главную заботу последних дней и недель, — потому что трехглазая ворона так сказала волчице, а волчица — тебе?
— А трехглазому ворону это передал дракон, — невозмутимо ответствовала леди Арья Старк, — никто не держит вас силой, сир.
— Да как же, — вздохнул он тяжко.
Вести о смерти Тириона Ланнистера, пришедшие в Винтерфелл, были достаточной причиной отправиться на юг — опять. Но не меньшей причиной были и другие тревожные сообщения. Например, о битвах в Речных Землях, перемещавшихся все ближе к Гавани. О том, что войска Хайгардена во главе с Лорасом Тиреллом занимали теперь саму Гавань, пополам с пиратами Железнорожденных.
— Пидор сраный и морская блядища, — резюмировал злобно Бронн, когда знал, что его могут слышать только лошади и Нимерия, — ох и компания ждет короля Сноу у Железного Трона!
Отрывочные сведения о судьбах войск короля Джона не содержали никаких подробностей, а воронов у них — кроме периодически из ниоткуда появлявшегося трехглазого — не было. Это сомнительное долгое путешествие по разоренному Королевскому Тракту напомнило Бронну Черноводному кое-что из прошлого. Тогда он двигался с юга на север, но впереди точно так же ждала неизвестность, а спутником был Джейме Ланнистер, поникший и одолеваемый всеми печальными думами разом.
…Дурная гостиница, продуваемая всеми ветрами, была полна всяческого сброда — знатного и не слишком, одичалых, южан, всех подряд. И все были пьяны, грязны и смердели войной и смертью. Поганое местечко для того, чтобы переночевать, но после полутора месяцев пути с ночевками в канавах, под дождем, а затем и снегом, эта сраная забегаловка могла в глазах Бронна соперничать с Красным Замком. И с Водными Садами Дорна.
— Одна комната, сир, то есть, половина комнаты, — отчиталась девица за стойкой. Бронн послал ей обезоруживающую улыбку, но скидки или флирта за ней не последовало.
Ну конечно, обругал он себя. В эти дни к Стене тянулись все рыцари и лорды, которые только могли себе это позволить. Он сам видел древнего старика в ржавых доспехах, что достойны были бы занять место скорее на каком-нибудь гобелене эпохи Первых Людей — или чуть после них. Уж кокетничающими рыцарями деваха не была обделена точно.
Ее не впечатлил даже Джейме Ланнистер, а это уже о многом говорило. Хотя Лев вряд ли способен был в своем состоянии хоть кого-то впечатлить. Пожалуй, привередливая шлюха, и та отказала бы ему.
У него на заросшем неухоженной бородой исхудалом лице было написано крупными буквами: «Умираю от долбанной любви, потому что идиот».
Таких следует сторониться здравомыслящему человеку. Особенно, если у них меч, и неважно, в какой руке. Бронн засыпал, а Ланнистер, как хренов поэт, смотрел в окно или в очаг, Бронн просыпался — и он все еще — или уже — был там. У него вокруг глаз появились небывалые темные круги, как у безумца, пристрастившегося к маковой росе. Он почти перестал говорить, есть, спать, и только на предложение выпить отзывался охотно.
«Сраные боги, старые и новые, да он опять нажрется еще до полуночи!» — разозлился Бронн.
Последняя гостиница перед Стеной, напомнил он себе. У Стены будет не до переживаний и пьянства. Не может быть никого хуже Джейме, мать его, Ланнистера, в качестве спутника.
Ланнистер свалился на лавку в их с трудом отбитой у девицы за пару монет половине комнаты, когда полночь едва миновала. Сир Черноводный предпочел остаться в общем зале. За охапку хвороста или вязанку дров кто-то ночевал и на конюшне, а он собирался упасть замертво непосредственно под стол.
Мужчина был весьма близок к тому, чтобы так и поступить, когда, топая сапогами и стряхивая снег с шубы, в дверь ввалилась, громыхая оружием и поклажей, Тартская Дева. За ней маячил синий от холода Подрик Пейн.
Бронн едва поднял в приветственном жесте свою фляжку — никогда не расставался с ней, а теперь тем более, — когда леди уже держала его за плечи и трясла, создавая опасные вибрации в его переполненном разнородной выпивкой и плохой едой желудке.
— Меня стошнит на вас, миледи, — предупреждающе пробормотал он, — осторожнее.
— Сир!.. — она открывала рот, как будто задыхалась, с ее меховой шапки капало, снег валился тающими мокрыми хлопьями ему за пазуху.
— О, я так рад, блядское счастье вас видеть, эй, Под, ты как там, жив?
— Бывало лучше, — мальчуган дул в распухшие от тепла руки, согреваясь и бросая полные восторженного ужаса взгляды на леди.
— Он наверху, — упредил вероятное начало светской беседы Бронн, и хватка Тартской Девы мгновенно разжалась, — пьян в стельку. Спит. И я бы посове…
Он только моргнул, а Бриенна уже, перескакивая через ступени, исчезла наверху. Подрик закрыл глаза и медленно выдохнул. Бронн потер горло.
— Это, мой юный друг, называется «любовью», — прокашлялся он, обращаясь к пареньку, — как мне кажется, ночевать нам придется здесь. Готовься услышать стоны и крики…
— Ставите пять монет? — поинтересовался устало Подрик Пейн, укладываясь тут же, в углу. Бронн вновь сморгнул. Да, мальчик растет.
— Да ты, никак, готов поставить против! Неужели ты освоил искусство пари?
— Откуда, сир, у нас, по-вашему, появляются деньги… — зевок перешел в тихий храп.
С утра они никуда не поехали. Возле гостиницы расположились шумным беспокойным лагерем одичалые, что отправлялись на юг, потом — какие-то люди Старков — или Ридов? — что двигались на Север. Еще ночью Бронн не мог сдержать любопытства, слушая звуки из-за двери, за которой, как он надеялся, Джейме Ланнистер наконец-то должен был познать истинную страсть и прекратить быть кромешным идиотом.
Но не звучало ни стонов, ни сладостных признаний. Они ругались из-за одеяла. Теперь идиотов возле Бронна Черноводного ровно в два раза больше. Эти двое!
— …оно наше общее, будет правильнее, если мы оба…
— …тебе холоднее, сир Джейме, и я…
— …тогда я буду спать без одеяла, женщина…
— …тогда мы оба будем без одеяла!
Но ближе к полудню, когда Бронн заглянул к ним, навоевавшиеся вдоволь голубки уже спали в обнимку, одетые, под злосчастным одеялом. На лице Ланнистера блуждала счастливая улыбка, леди Тарт спала, уткнувшись в его подбородок носом и вцепившись в Джейме обеими руками. Дружный храп и сопение заставили Бронна улыбнуться и устыдиться своего умиления.
Теперь же, направляясь спустя целую вечность на юг вместе с Арьей Старк и ночуя не в захудалых вчерашних стойлах, а в нормальных постоялых дворах, он поймал себя на том, что умиляется беспрерывно.
Умиляется девушке, предпочитающей компанию своей волчицы и сон на полу, даже имея возможность спать на кровати. Умиляется ее странной манере то говорить загадками, упоминая Многоликого, Браавос, каких-то меняющих лица убийц, то выдавать пошлые шуточки и словечки, явно позаимствованные за время путешествий со всякими типами вроде Пса. В пекло палёного придурка.
Бронн нежно восхищается даже ее привычкой держать во время сна Иглу — и это при том, что она не запирала дверь.
Поймав на себе насмешливый взгляд Нимерии в один из приступов подобного умиления, Бронн с неприятным чувством собственной ничтожности осознал, что сам превратился в кого-то вроде влюбленного идиота Ланнистера.
— Ну и что? — разозлился он, ворчливо обращаясь к волчице, — что с того? Она милая. Да, она милая сочная девица, а я мужик. Это для тебя новость, меховой коврик?
Нимерия вильнула хвостом и оскалилась, давая понять, что оценила не самую блестящую шутку.
— Я, кстати, видел твоего приятеля, девочка. Да-да, того самого, с черной шеей, — Бронн прищурился, — уверен, он ошивается где-нибудь поблизости. Может быть, прямо сейчас таскает для тебя ёбанных цыплят у хозяина.
Нимерия взволнованно села, тихо издав вопросительное поскуливание. Бронну показалось, прозвучал вопрос: «Ты никому не расскажешь?».
— Я всегда на стороне любви, детка. Так что твой волчара может спокойно продолжать потрахивать тебя за сеновалами…
— Что? — а это была Арья. Бронн и Нимерия замерли, застигнутые за обсуждением преступления.
«Как много она успела услышать?», мелькнула у Бронна мысль. Впрочем, мысль была унесена прочь ураганом чувств, эмоций и желаний: Арья, проснувшаяся, представляла собой зрелище не просто милое. Она была сама страсть в чистом виде, без примесей.
— Ты видел ее с лютоволком? — настойчиво повторила Арья. Бронн прикусил губу, поскреб бороду.
— Я бы позвал тебя посмотреть, миледи, но зрелище считается неподобающим для юных дев.
— Срать на приличия, они долго там были? Вот так, да? — Арья изобразила позу при помощи пальцев. Бронн медленно выдохнул через рот. На этот раз потребовалось значительно более умелое самовнушение, чтобы предотвратить катастрофу.
«Джон Сноу, или Старк, или Таргариен, хер поймет, кто он там есть, и — меч в его руках над моей злосчастной головой. Тормунд Великанья Смерть — забьет меня насмерть. Какой-нибудь гребанный Безликий удавит или отравит. Да срань Семерых, Джендри, мать его распутницу, Баратеон, и его пудовые кулачища! Я — не буду — с ней — спать».
— Это имеет значение, миледи? Минут десять точно.
— У нас будут волчатки! — взвизгнула Арья, принимаясь обнимать смущенную Нимерию, целовать ее в морду, а Бронн, с кружащейся головой и членом, готовым прорвать штаны, отполз на пару шагов в сторону.
Да, ему следовало думать о том, что их ждет впереди — особенно, когда от встретившихся беженцев они услышали о восседающей в гордом одиночестве на Железном Троне Сансе Старк.
А вместо этого он мог только вздыхать, вспоминая свое давнишнее путешествие на Север, к Стене, в компании долбанного Ланнистера.
Как выяснялось, существовали спутники куда как более опасные, даже если с виду и не казались таковыми. И Арья Старк была именно из таких.
*
…Зимой — тогда, проснувшись с утра после победы — Джейме долго размышлял, глядя на Верный Клятве и Вдовий Плач, что лежали рядышком, наполовину заваленные всевозможным хламом. И мысли его текли в нескольких не связанных направлениях сразу.
Первое из них относилось к Бриенне Тарт, что сопела, не шевелясь, в его крепких объятиях, и ее сладкие губы шевелились во сне, складываясь в невнятные слова, сонное бормотание, редко несущее какой-либо смысл. Иногда проскальзывало его имя, и тогда Джейме улыбался и целовал ее — руку, плечо, волосы, что угодно, к чему его губы оказывались близки.
Зная, что она не проснется. Было ли это трусостью? Бесчестьем?
Второй, о ком Джейме думал, был сир Артур Дейн. Ему хотелось бы посмотреть на то, что сказал бы великий рыцарь, узрев Зимнее Братство. Он с трудом мог представить себе его реакцию, и именно это заставляло его все интенсивнее рассуждать о вероятных словах сира Артура.
Третьим объектом его размышлений был Брандон Старк. Бран появился накануне — по крайней мере, так сказал Джон Сноу, так говорила Лианна Мормонт, и были одичалые, видевшие юношу, который сам не мог ходить. Юношу, которого мальчиком из окна вытолкнул Джейме Ланнистер.
В те дивные времена, когда у него еще была правая рука, дети и любимая сестра-любовница. О которой, кстати, он отчего-то совершенно не думал в это чудесное утро.
Удивительно то, что Серсея была той, о ком Джейме подумал, когда лежал на земле рядом с телом Селвина Тарта. Вновь глядя на Верный Клятве и Вдовий Плач — вместе, под кучей хлама, нападавшего с мертвых друзей и врагов. «Ну же, приходи, сестра, — подумал он, закрывая глаза и готовясь испустить последний вздох, — приходи и уводи меня отсюда, как обещала. Мое время пришло? Скажи мне, Серсея». Золотые искры в глазах становились жарче, плавили реальность.
Но Серсеи не было.
Была роща — вязы, дубы, липы, чахлые елочки, были кусты, колючки, какие-то ямы, истоптанные травянистые полянки, были вопящие дотракийцы без лошадей, были знамена, втоптанные в грязь.
Было численное превосходство на стороне Мормонта, или кто там их вел — Тарты не прогнулись, не дрогнули, но на каждого приходилось по пятеро врагов, и Джейме отчаялся сосчитать, сколько раз его вмяло ответным ударом в очередной ствол очередного дерева, сколько раз он споткнулся, упал, поднялся и снова встал в стойку, готовясь отразить удар.
Верный Клятве в руке. Вдовий Плач на бедре — до той минуты, когда ремень лопается, встречая удар сбоку, и Джейме падает, в последнее мгновение отбивая натиск черноволосого паренька, решившего быть героем.
Львы никогда не стремились быть героями. И на этот раз тоже. Он не был бы им. Если бы не Верный Клятве, не мысль о мести, не эта женщина, за которую нужно отомстить, не ее отец, в нескольких шагах все еще сражающийся, как будто прямиком явившийся из книги о чудесах, рыцарях и прекрасных дамах.
И умирал Селвин Тарт не как умирают простые солдаты — корчась в грязи, ругаясь и проклиная все и всех вокруг.
Нет, он даже умирал не так, как другие. Он ложился на землю медленно, с достоинством, не позволяя некрасивому или недостойному слову или звуку сорваться с языка.
— Окажешь милость, сир? Давай, сынок, — улыбнулся Селвин Тарт, и струйка крови с уголка его губ достигла подбородка в седой щетине, — не бойся.
Даже Тайвину Джейме ответил бы дерзко на слова о страхе. Но это был не Тайвин.
«Отец», хотел — и не смог — сказать Джейме. Должно быть, боги его миловали, потому что ему не пришлось пронзить грудь Селвина Тарта мечом. Вечерняя Звезда перестал дышать сам. И мертвый, глядящий Ланнистеру в глаза своими, серыми, застывшими, он улыбался. Джейме размазал по лицу кровь, грязь и — он надеялся, это были не слезы, но кто знает? Поднялся тяжело на ноги и тут же был сбит наземь вновь.
— Да что с вами, блядь, такое творят, что вы такие здоровые! — почти простонал Джейме, перекатываясь под ударами дотракийца.
Влево — тяжелый удар с гортанным ругательством. Вправо — замах, и из-под него Джейме едва удалось увести свою левую руку. Сердце ухнуло куда-то в район пяток. Только этого не хватало, быть расчлененным напоследок.