Она вдруг подумала, что сказали бы жители настоящего запада, увидев ее сейчас? Зеленокожую, в объятиях Афса, которого сочли бы просто уродом. Что сказали бы ее родственники? Может быть, они решили, что она умерла. Может быть, никто и не вспоминает о ней вообще. Прошло так много времени, и почти наверняка в Таворе никого не интересует ее судьба. Посудачили — и забыли. Если еще жив хоть кто-нибудь в Таворе.
А еще дальше на запад — там, за Черноземьем, где начинались настоящие дороги и настоящие цивилизованные села и города — никто и не знал ни имени Афсар, ни слова «арут» с его опасной силой. Оттуда проблемы городка Тарпа и его полуторы тысяч жителей казались бесконечно малыми. Окраинные племена дикарей востока, там, даже за Черноземьем, далеко за плодородным Поречьем, где-то на краю земли — кого они интересуют?
«Если бы я поехала в Элдойр, — подумала Эвента, — то стала бы скандалом и знаменитостью. Мои рассказы бы собрали в книгу. Незаконнорожденный ребенок от дикаря, поработившего уроженку Загорья! Дамы дворян разорвались бы, но купили бы себе по экземпляру». Она тут же отругала себя за мысли, в которых не проскальзывало ничего, кроме размышления о наживе. Нехорошо было думать о таком, но…
После двух лет с Афсар запреты словно перестали существовать в природе.
— Теперь когда ты молчишь вот так, — услышала она голос Саргуна, — я все время думаю, о чем.
Она застеснялась собственных мыслей.
— А раньше не думал? — ругая себя, спросила она. Он встряхнул волосами.
— Ты изменила меня. Я стал думать о вещах, которые меня никогда не занимали.
Он закинул руки за голову и нахмурился, сопя, как обычно делал, говоря о чем-то важном для себя.
— Я стал думать о земле и воде, — продолжил он, — о том, почему есть слова, которые можно почувствовать, но нельзя объяснить. О том, почему птицы летают, а ящерицы ползают, и никто не пробует делать наоборот, — потом внезапно афс спросил, — это смешно, что я говорю?
— Нет, — ответила Э-Ви, — это очень глубоко. Это мудро.
— Молчание — это мудро.
— Иногда молчание — самая большая глупость, — фыркнула Эвента, думая о бесчисленных вещах, о которых молчала.
Саргун улыбнулся. Словно нехотя кивнул.
— Да, — признал он, поворачиваясь на другой бок, — иногда.
========== Прощание с рабством ==========
У колодцев Бигум они задержались на три дня. Это был своего рода оазис в самой сухой части Пустоши. Каменистые тропки изредка огибали кустарники тарских колючек, все более густых, а в зарослях пожухлого бурьяна прятались пустынные козы. И вдруг, прямо посреди этого серо-бурого пейзажа, посреди суши поднимались вверх финиковые пальмы, акации, а между деревьев видны были шатры и навесы кочевников.
У колодца бегали и играли дети, крича и визжа, звеня бубенцами на шеях, блеяли по дороге к выпасу тощие козы и полинявшие овцы, ветер доносил аппетитный аромат жареного мяса.
Ба Саргун приветствовал кочевников с радостью. Они также изъявили удовольствие от неожиданной встречи. Поговорив об урожаях лимонов, оливок и фиников, о цене на шерсть и синий камень, хозяева радушно пригласили гостей пообедать. Ба Саргун отказался, но устроил свой навес неподалеку от ругов. Э-Ви уже готовила на костре, когда он вернулся.
Саргун улыбнулся, стоя у пальмы и глядя на нее в задумчивости.
Лицо ее было сосредоточенно. Она старательно дула на огонь, стараясь сделать его сильнее, складывая для этого губы в трубочку и хмуря брови. Странно было видеть, как привычно управляется она со всеми деталями походного быта воинов Афсар. Глядя на нее, Саргун не видел ни пыли, покрывавшей ее с ног до головы, ни почти слезшей зеленой краски, которая была на исходе.
Нет, она не та красавица-афсийка, о которой он мог мечтать. Но красавицы-афсийки, продающиеся и желающие быть проданными, остались позади. А в светловолосой остроухой его ребенок. Саргун выдохнул, качая головой и удивляясь тому, как меняется его жизнь.
Добрые знаки. Запад все-таки не так плох, как он считал раньше. Теперь надо думать о том, как дойти до черных земель и осесть у воды. Нужно успеть построить дом или найти жилье, которое, как говорит ему Э-Ви, можно взять временно в свое пользование. Скоро им потребуется много вещей, много запасов и хорошая постоянная работа. Если только они дойдут.
А если пути закрыты, придется остаться с кочевниками и отправиться на юг. Делать этого Ба Саргун не хотел. Путешествие через степи было непростым предприятием. Даже здесь, где вода все еще встречалась часто, они едва находили силы добрести от одного колодца до другого. А в незнакомых землях это легко может закончиться смертью. Совсем не так двигались караваны. Чем больше шло с ними путников, тем больше они брали воды, чем больше брали воды — тем больше вьючных животных. С каждым караваном двигались вооруженные охранники, со многими — семьи торговцев. В нынешние времена примыкать к большому скоплению народа было опасно.
И оазис Бигум тоже стоило покинуть поскорее. Если бы только не Э-Ви и ребенок. «Ей нужно дать отдохнуть, — подумал афс, продолжая наблюдать за своей женщиной со стороны, — следующий переход будет тяжелым и долгим, а она не привыкла к жаре». Он покосился на ружских кочевников. Они привыкли к степному образу жизни и никуда никогда не торопились. Что говорить, руги были одним из немногих народов, не имевших календаря. Год делился для них на две части: время воды — когда грозы и бури носились по их землям, оживляя пастбища и вади, и время солнца, когда ни капли не попадало на иссушенную почву.
А у афса и его рабыни времени было значительно меньше. Теперь-то точно.
Наконец, Э-Ви его заметила.
— Садись обедать, — позвала она, устраиваясь под навесом, — я уже поела.
— Ты должна больше есть, — неодобрительно высказался афс, обтирая руки, — иначе станешь слишком слабой. Дальше я буду везти тебя верхом.
— Ишак не унесет и меня, и мешки.
— Я унесу мешки.
— Хозяин Ба…
— Не спорь.
Подумав, он сел к ней ближе. Теперь их ноги соприкасались. Еще немного посидев так, он, воровато оглянувшись, усадил ее перед собой, обняв обеими руками и прижав к себе.
На ее шее проступали веснушки, как и на заостренных ушах. Саргун подумал о том времени, когда обязательно подарит ей серьги. Красивые, с подвесками, пестрыми камнями. Как те, что носила леди Мара из книги.
— А обед? — пискнула Э-Ви. Саргун пожал плечами:
— Обед никуда не денется.
— А что ты будешь делать?
— Тебя. Или как сказать? С тобой.
Хина пока для него была непростым языком. Э-Ви усмехнулась.
— Со мной будешь делать — что?
— Что — «что»?
— Просто сидеть?
Он задумался.
— Сидеть, — подтвердил Саргун, — обнимать. Поцелуи. Говорить. Трогать за ребенка.
Отчего-то сулка отстранилась и раскраснелась. Снова склонилась к огню. Ба Саргун вытянулся, придерживая ее бедро, и закрыл глаза.
— Мы могли уйти в Прам, — заговорила Э-Ви, глядя в огонь, — или в Пояс Ковров. С остальными.
— Могли. Но там будет, как раньше. Ничего нового.
— А что новое тебе больше всего нравится?
— Читать. Узнавать, — подумав, Ба Саргун улыбнулся, — однажды, если я научусь, я хочу написать об Афсар. Почему ты смеешься?
— Хозяин Ба! Книги пишут писатели.
— Твоя мать была воином. А ты сажала в землю семена, снимала урожай. Если так можно, почему я не могу писать книги?
Его женщина повернулась к нему и обняла за шею, потрогала ожерелья на нем, старательно размазала немного потекшую краску по его плечу.
— Что же ты напишешь? — спросила она.
— Наш язык твоими буквами. Наш амат и арут. Но я их сделаю лучше, чем было раньше, — поспешил добавить Саргун, — только вот мне придется привезти много денег с Запада. Наш народ не верит словам, ни написанным, ни сказанным.
— Оружию он тоже не верит, — тихо сказала Э-Ви, поглаживая его спутанные волосы.
— А твой народ?
— Он очень далеко отсюда.
— Ты хотела бы вернуться? Хотела бы жить с твоим народом?
Внезапно Ба Саргун осекся, привстал на колено. Прислушался. С северной части оазиса доносились странные звуки. Звуки, похожие на налетевшую пыльную бурю. Но козы не боялись, небо оставалось чистым. Афс поднялся с места.
— Э-Ви, быстро собери сумку, — сказал он девушке, сворачивая навес и одним движением засыпая костер песком, — садись на ишака.
— Но обед…
— Делай, что я говорю!
Она подчинилась. Ба Саргун, поминутно оглядываясь, поволок упиравшегося ишака прямо, в степь. Он мог думать только о том, что в открытом пространстве спрятаться негде, не за чем укрыться, нет ни одной возвышенности или холма, впадинки. А если на оазис начался набег, то…
И они не успели. Из-за пальм раздались крики, плач детей и лай собак. Жалобно заблеяли козы.
Они не могли уйти. Им некуда было уходить. До спасительных переправ Междуречья оставалось десять верст, туда бы разбойники не сунулись, но Саргун понимал, что Э-Ви не пробежит это расстояние.
Решение пришло к нему сразу. Он снял с сумки свой лук и колчан со стрелами.
— Слушай меня, — притянул он Э-Ви к себе, озираясь, — сейчас бей осла пятками, беги в степь.
— А ты? — задохнулась она в страхе.
— Я должен сделать так, чтобы ты успела убежать. Я заманю их за собой в другую сторону.
— Тебя убьют!
— Доверься мне, Э-Ви! — повысил голос охотник, — беги. Солнце должно быть слева от тебя, ты не заблудишься. Беги, я найду тебя.
Хлопнув ишака по заду, он обернулся. Пока что из зарослей не показалось врагов, но он знал, что налетчики обязательно окружат оазис. Лучше бы это были воры. Лучше бы это были простые бедные воры…
***
Эвента не оглядывалась. Проклятый ишак отказывался бежать быстрее, едва шаркал своими копытами, вздымая в воздух столб пыли. Прожив на восточных землях Таворы достаточно долго, Эвента представляла, как долго в безветренный полдень сохраняется этот видимый след.
Если она потеряется в степи, это верная гибель. Воды с собой не больше, чем на два дня, а с учетом жары — на полтора. Она не знает ни одного колодца. Не знает, где искать помощи. Не представляет, как добыть еду, а если бы и представляла, быстроногих косуль не догнать.
Оазис удалялся слишком медленно. Она слышала дикие крики за собой, слышала шум, рев быков, скрежет колес, слышала всё… и вдруг сердце ее едва не остановилось.
Это не могла быть армия. Это точно не армия. Армия не гонит во время набегов быков за собой. Быков запрягают в тяжелые повозки, когда везут большие грузы или повозки. А в повозках, запряженных быками, возят рабов. Это работорговцы. И если она побежит, они ее обязательно догонят.
Из оазиса доносились крики, но шум стихал. Налеты редко длились дольше четверти часа. Этого было достаточно, чтобы подавить сопротивление.
Э-Ви остановила ишака и развернула его. Слезла, отмечая бездумно у далеких пальм дымок — захватчики устраивались на привал.
И кто-то смотрел на нее, пусть и видел лишь далекую черную точку. Э-Ви рухнула на землю, схватила горсть песка и яростно принялась оттирать с рук зеленую краску. Не обращая внимания на боль, едва ли не с кожей сдирала ее с лица. Понадеявшись на то, что хотя бы прикрыла пылью плохо смываемую зелень, быстро достала одеяло из мешка. Руки у нее тряслись, но она точно знала, что делать.
Покрывало. Так, как это делала всю свою жизнь до Афсар. Ткань закрыла ее практически полностью, она натянула ее на лицо, оставив лишь полоску, чтобы видеть, куда ступать. Проверила сумку. Безжалостно бросила прочь зеленую краску и положила сверху шкурок, добытых Саргуном, книги.
Есть только один шанс избежать нового плена. Только один.
Заставив себя дышать ровно, она зашагала к оазису обратно, беззаботно напевая сульскую народную песню, которую так часто пели на посевах.
И Бог сжалился над Эвентой. Насколько это было возможно. Потому что от первой пальмы отделилась фигура наблюдателя в пыльном плаще, и девушка услышала неуверенный голос, спрашивающий на загорной хине:
— Сестра?
Она прикрыла лицо, как будто удивляясь.
— Кто вы, братья? — спросила, делая удивленный вид, — я думала, наша миссия уже дошла сюда.
— Ты о проповедниках? — осторожно спросил собеседник, поглядывая за ее спину, — они должны быть здесь?
— Посланники Веры, миссия для обращения язычников. Они должны быть уже прийти. Они шли перед дозорным отрядом. Я привезла им их книги.
Она откинула мешок, демонстрируя самое ценное содержимое сумки. Незнакомец прищурился.
— Надо же, — с уважением пробормотал он, — сестра умеет читать.
— Миссия не принимает тех, кто не умеет, — никогда еще ложь не давалась ей столь легко, — мастерица Туригутта повелела нам…
— Она близко? — всполошился незнакомец, непроизвольно хватаясь за оружие.
— Ее отряды здесь повсюду, мы всего лишь сопровождаем один из них. Я не хотела ехать одна, но книги… были забыты.
Налетчик ее уже не слушал. Он крикнул что-то на ильти своим товарищам — плащи, мотки веревок на поясе, уставшие лица — и к ним подошли еще трое.
— Значит, сестра из миссии, — неприязненно прищурился кочевник из тех, что подошли, — никак не угомонитесь, а?
— Заткнись, Тинво, — посоветовал первый из тех, кто встретил ее, — госпожа молится за нас, а ты сквернословишь.
— Да? И что у госпожи с собой есть?
Эвента не сделала даже и одного вздоха, поглядывая из-под покрывала, пока наглый кочевник листал ее книгу. Она не сомневалась, что читать он не умеет, и только радовалась, что у Ба Саргуна не нашлось денег на книги с рисунками.
— Иди, иди, там товар простаивает! — шикнул на подозрительного товарища сул-работорговец и извиняющимся тоном добавил, — простите нас, сестра. Мы не знали, что миссия… эээ… спасает души и здесь.
— Звонкую монету отрабатывает эта миссия, чтоб ее.
— Тинво, я кому сказал…
— А откуда у сестры-проповедницы татуировки племени Афсар на руках?
Эвента силой воли не схватилась за плечо, некстати проглянувшее через дыру в одеяле.
— Вас это удивляет? — чуть понизив голос, спросила она, — разве не такие клейма ставят тем, кто на свою беду попался язычникам в плен? Или вы умеете только брать безоружных, и настоящих врагов не встречали?
— Значит, ты была в плену у них? — поинтересовался один из молчащих сулов. Эвента закивала.
— В рабстве, — пояснила она спокойно.
— О святые райские кущи, — вздохнул налетчик, — долго?
— Два года.
— Чтоб мне! А ты говоришь, проповедники едят хлеб даром, — он толкнул в плечо насупившегося злобно кочевника, — ну что, подождешь, пока сюда приедут остальные?