Что ж, рассуждал Ба Саргун, поворачиваясь спиной к дому и шагая вниз по каменистой тропе, это было сказано. Да будет так. Он или найдет новый порог дома, или оба они погибнут. Ничего больше не может ждать их среди врагов. Зачем он вообще это делал?
Но, глядя на молчаливо шагающую рядом с ним Э-Ви, афс вздыхал и признавался себе, что если не ради себя, то ради нее он готов рискнуть всем: добрым именем, прежней жизнью, запретами арут. Что это значит, и значит ли что-то?
***
Прощаясь с бабушкой Гун, Эвента неожиданно для себя расплакалась.
— Арут плакать над расставанием, — добродушно упрекнула ее старушка, — лучше думай о том, как вы пойдете через черные земли. Мой внук говорит, за Междуречьем другие земли, тоже черные. А за ними — другие горы. Другие реки. Я не верю, но раз он так говорит, так оно и есть.
Эвента кивнула.
— Закрывайся от солнца, — понизила голос старушка, в голосе ее появилась тень беспокойства, — пей много воды. Не пей из колодца, если снаружи есть серая плесень: ребенку будет плохо. Если будет идти кровь — плохо. Пока ее нет — хорошо, даже если будешь болеть.
— Может, мне сказать ему…
— Нет! — рыкнула бабушка, хватая рабыню за запястье.
— Это арут?
— Это просто неправильно. Мне хочется, чтобы вы остались. Но надо идти. Я не пойду. Вы идите. Следи, чтобы он спал на теплом. Закрывай его со спины, когда он ляжет с тобой.
— Бабушка…
— Если ему грустно, ложись с ним. Только смотри, чтобы не там, где злые духи. Они могут повредить.
— Я не хочу идти.
— Я знаю, — просто ответила старая афсийка, протягивая девушке чашу с огнем, — женщины не должны менять порог дома. Я тоже уходила. Я уносила в себе его мать.
— Я не смогу!
Но старуха почти силком заставила ее взять огонь в руки, и Эвента подчинилась.
— Не оборачивайся, когда уходишь, — напомнила бабушка Гун, — куда бы ни шла, никогда не смотри назад.
И они покинули Таш. Спускались вниз по дороге, напряженные, испуганные собственным решением, изменить которое было уже нельзя. Молчаливое отчуждение продлилось следующие несколько дней, пока медленно, избегая больших дорог, Ба Саргун вел их по ущелью вдоль Гряды назад, в степь.
Не доходя до Тарпы, путники свернули. Эвента никак не могла понять, как же афс ориентируется в пространстве, где никаких примет не было, кроме гор на востоке и бескрайней Пустоши на западе. Но он не терял дороги, уверенно находил родники и колодцы. Каждый вечер он расспрашивал Э-Ви о том, что их ждет на западе. Достаточно быстро Эвента исчерпала весь запас своих познаний. Саргун слегка помрачнел, но не упрекал девушку.
Она же старалась изо всех сил не выдать своего дурного самочувствия, которое ничуть не облегчалось снадобьями бабули Гун, а только становилось сильнее и продолжительнее с каждым днем. У источников встречались семьи Афсар, но обменять путникам было нечего, поэтому они делились лишь новостями и немудреными историями, сидя у ночного костра.
— Мы уходим в Пояс Ковров, — сказал один старый афс из Прама, ведущий свою большую семью и целое стадо тощих коз, — западные пришельцы разгромили Кемет, и мы не стали ждать, пока они доберутся до нас.
— Много ушло? — жадно выспрашивал Ба Саргун.
— Почти все. Мы собрались, говорили, решали, что делать. Тогда один из нас сказал, что семьи должны разделиться. Мы ушли ночью, оставили следы, которые ведут в разные стороны. Они не могут искать всех.
Эвента пришла к выводу, что тактика одиночного выживания была наилучшей. Крупные караваны, большие поселения становились первыми объектами внимания налетчиков. На бедных и нищих путников никто внимания не обращал.
— Куда дальше? — спросила она Саргуна ночью, когда они, не устроив собственного навеса, легли у гостеприимного костра спать. Афс засопел, размышляя.
— Нельзя идти по хорошей дороге. Нельзя идти к большим колодцам. Мы будем идти медленно.
— У нас мало еды.
— Ишаки едят всё, а сейчас в степи много травы, и не вся сгорела.
— Я о нас.
Ба Саргун даже на локте приподнялся.
— Э-Ви! — она услышала уже знакомую интонацию усмешки в его голосе, — у нас очень много есть с собой!
— Риса всего два мешка…
— Риса целых два мешка, — афс поднялся и сел, возбужденно блестя глазами, — у нас есть ножи. У нас есть хорошие веревки. Даже если кончится рис, в степи живут птицы, которые несут яйца. Я могу убить их — и у нас будет мясо. Если вдруг не найдется птиц, будут косули.
— У тебя стрел не хватит.
— У меня их пятнадцать, — с чувством превосходства ответил ей мужчина, — даже тура можно убить четырьмя, а я метко стреляю.
— А если…
— А еще есть саранча. Очень вкусная, если хорошо пожарить.
Эвента подскочила на своем месте и ринулась в сторону от костра. Ее тошнило. Афс, ничуть не удивленный, негромко смеялся.
Тошнота стала опасным спутником в раскаленной степи. Постоянное обезвоживание сделало Эвенту слабой, она все чаще чувствовала головокружение, а в самые жаркие часы просто не могла идти, ноги не слушались. Слабость то отступала, то накатывала вновь, к ней следовало привыкнуть, с ней нельзя было ничего поделать. Останавливаться из-за ее недомогания было опасно, к тому же, пришлось бы посвятить Саргуна в причины, а Э-Ви все еще не представляла, как сообщить о своей беременности афсу.
Менее подходящего момента не было.
Прошло еще несколько дней, за которые в окружающем пейзаже ничего не изменилось. Эвента плохо понимала, куда они идут, плохо запоминала происходящее. Возможно, оттого, что запоминать было совершенно нечего. Время текло медленно, а солнце так пекло, что мысли терялись, оставалась только жажда и постоянная тошнота.
Только к вечеру, когда жара чуть отступала, а солнце показывало им путь, опускаясь за западный горизонт, Э-Ви бездумно отмечала: прошел еще один день. Еще на одну меру риса меньше в мешках. Еще шесть мучительных приступов рвоты, еще один колодец, мертвые тушканчики, суслики, жареная саранча, которой аппетитно хрустел Ба Саргун, у которого настроение было самое что ни на есть бодрое.
Но напрасно советовала бабушка «ложиться лишь в безопасных местах подальше от духов». К вечеру они валились с ног там же, где стояли, и ни о какой близости и речи идти не могло.
Трижды они встретили другие семьи, в том числе — ругов, самых диких остроухих кочевников, смуглых, грязных, босоногих. Соскучившиеся по новым лицам, руги пригласили девушку и афса к себе, щедро угостили бараниной и кислым молоком, долго и обстоятельно выспрашивали подробности о нашествии с запада. Э-Ви держалась в стороне, стараясь не выдать свою принадлежность к сулам. Здешние жители чужаков не любили, что было понятно. Большая ружская семья приветила афса и его рабыню, как будто знали их сто лет. Они же посоветовали Ба Саргуну изменить маршрут: проходящие войска засыпали три колодца, а у остальных уже собрались разбойники, только и ждущие караванов с оливками и финиками.
Саргуна это опечалило. Опечалило бы и Эвенту, но большую часть времени ей было настолько плохо, что она могла думать только о том, как не выдать себя или не задержать их передвижения. Уже не арут подстегивал ее, но страх остаться в степи с невидимым врагом, вооруженным и опасным.
Долго это продолжаться не могло.
***
Ба Саргун хорошо знал, что ждет его в степи. Он привык к ней, будучи неплохим охотником. Не учел афс лишь одного: с ним никогда прежде не шла женщина. Женщины Афсар не покидали домов.
Сулка, впрочем, тоже не выглядела счастливой. Саргун представлял, каково ей, светлокожей, привыкшей к замкнутым пространствам, оказаться в бескрайних просторах, где за весь день можно было едва ли встретить хоть одну неровность рельефа. Ни деревца, ни чахлого кустика — ничего, только изредка раскаленные добела камни, невесть как оказавшиеся здесь.
Через пять дней путешествия их дорога принялась петлять. Э-Ви не задумывалась над выбором маршрута, но Саргуну приходилось быть осторожным, как никогда. Ему не требовались карты, чтобы держать в голове точное расположение жизненно важных точек. Колодцы племен и семей. Вади, где после сезона дождей надолго скапливалась вода, где могли пастись стада диких животных. И в то же время, требовалось хорошо представлять, в каких из них могут найти себе приют враги.
Встреча с ругами сильно обнадежила Саргуна. Еще издали он расслышал звон колокольчиков на шеях их коз и радостно приветствовал кочевников. Руги сообщили афсу, что нашествие западных войск проходит севернее, и семьи уходят в степь все глубже и дальше, надеясь избежать прямого столкновения с захватчиками.
— Что в Междуречье? — поинтересовался Саргун.
— Много их, — ответствовал старший кочевник, — очень много. Но наши родственники тоже теперь слушаются их, начали строить дома, начали жить оседло.
— Есть ли переправа через реку?
Этот вопрос был особенно важен, ведь переправиться через большую реку можно было лишь в середине лета, когда уровень воды падал, а течение не угрожало плотам и паромам.
— Переправы все заняты, друг. Остались только небольшие, южные.
Это было много хуже — чем южнее, тем полноводнее делалась река. Но выбирать не приходилось, и Саргун решил, что рискнуть придется. К тому же, в Междуречье было многолюдно, а значит, всегда можно найти работу и жилье до следующего сезона.
Он покосился на свою рабыню. Пока краска скрывает ее светлую кожу, она — всего лишь еще одна афсийка в поношеной одежде. Как знать, что подумают ее сородичи, увидев ее. Да еще Э-Ви плохо переносила путешествие и совершенно разболелась.
Ее не развлекли даже ружские женщины. Конечно, они не говорили на хине, лишь на степном ильти, но даже их простоватая ласка и болтовня не вывели девушку из ее странного оцепенения. Саргун был уверен, что солнечный удар сразил его рабыню. Тяжко вздохнув, он вынужден был остановить их продвижение на запад на три дня.
Лучше Э-Ви не становилось, хотя она и говорила, что все в порядке. Риса в сумках становилось меньше, постепенно подходил к концу запас соли. Рано или поздно им пришлось бы найти большое кочевье, но обменять было нечего, и Саргун принял решение сделать большой крюк, понадеявшись, что сможет поохотиться и выменять что-то из добытого у встретившихся степных жителей.
В самую страшную жару они отдыхали под навесом, Э-Ви спала, а он читал. Он не уставал от чтения так, как раньше. С каждой следующей прочитанной буквой ему становилось легче. Короткие сказкочные истории о говорящих животных сменились длинными — о жизни земледельцев.
— Ты говорила, твоя мать была воином. Тогда почему же вы работали на земле и выращивали себе еду? — спросил как-то афс у девушки.
— Она воевала, но ели-то все.
— У нас, если ты воин, то ты воин.
— Ну да, и собираешь лимоны и оливки, когда есть нечего.
Саргун, хотя и должен был рассердиться за такую непочтительность, расхохотался.
Сулка говорила правду.
— Раньше было не так, — пояснил он, с аппетитом обгладывая косточку от степной куропатки, — раньше каждый делал то, для чего был рожден.
— Откуда ты знаешь, для чего рожден? — тихо спросила Э-Ви, — откуда ты можешь знать, что твои предки были рождены для этого?
— Так было. Оно было всегда.
— Арут?
— Ты думаешь, что арут — это что-то очень плохое, — поразмыслив, вывел для себя афс, — ты с самого первого дня так думала. Но если нет арут, то нет порядка. Если нет арут, можно делать всё, и за это никто не понесет ответственности.
Он задумался, глянув на западный горизонт — солнце клонилось к закату, и скоро можно было начать двигаться и пройти еще несколько верст перед ночлегом.
— У нас много арут, потому что мы мирный народ, — пришло ему вдруг в голову, — если война, все голодные, никому дела нет до запретов. А мы не любим войну. Мы мирные, простые, мы любим оливки и финики. Мы никогда бы не пришли в чужую землю, пока нам хватает своей.
— Мораль мне ясна.
— Э-Ви! А что такое «мораль»?
Она была недружелюбна последние дни. Но Ба Саргун не обижался. В конце концов, это было его решение — идти на запад.
***
Ба Саргун расслабился и донимал Эвенту разговорами. Иногда она теряла нить разговора, но афса это не смущало. Вопросов у него меньше не становилось, а вот его спутнице было совсем не до них.
Дурнота накатывала все внезапнее, и уже несколько раз Эвента не успевала предугадать ее.
-…Что? Скорпион укусил? — спросил Саргун понимающе. Эвента отчаянно жестикулировала. Ее снова рвало. Саргун присел рядом. Лицо его выражало обеспокоенность.
— Они опасны только весной, — постарался утешить он девушку неловко, — это скоро пройдет.
Э-Ви мрачно отмалчивалась, утирая рот и спеша зажевать красным листом неприятный вкус. Она понимала, что если уж это началось, то так и будет продолжаться целый день, а возможно, и ночью. Больше она не могла себе позволить подобных нагрузок, даже учитывая ослика, который вез самую тяжелую поклажу, оставались еще пятнадцать верст по раскаленной степи, каждый день в плохой обуви. Эвента терпеть больше не могла. Бабушка Гун могла думать что хотела, но сульские женщины не скрывали своих болезней от мужчин, как и беременностей.
— Ба Саргун, — решилась она, наконец, — это не скорпион. Я ношу твоего ребенка. Поэтому мне бывает плохо.
Сказав это, она была напряжена, как будто вездесущий арут мог опять причинить ей неприятности. Но Ба Саргун не только не выглядел разозленным. Когда она посмотрела на него, его смуглое лицо побледнело, затем его бросило в румянец, он отвернулся, прикусив губу.
Страх Эвенты пропал. Она обхватила его колени руками и попробовала заглянуть ему в лицо. Как ребенок, застуканный родителями за шалостью, Саргун отворачивался, мотал головой, не давал ей взглянуть, но всё же Эвенте удалось.
Он улыбался. Улыбался не так, как обычно делал это. Его губы дрожали. Он часто моргал.
— Это… — голос его сорвался, он спрятал лицо в ладонях.
Эвента обняла его. Его лицо оказалось на ее груди, и так они стояли долго, объединенные общим секретом, спрятанным от всего мира.
— Ты не заметил, что я стала полнеть? — спросила Э-Ви, отпуская его плечи. Ба Саргун фыркнул.
— Я надеялся, что ты наконец-то стала есть орсак.
— Нет уж! — и они оба засмеялись. А когда смех стих, то Э-Ви, не отрывая взгляда от лица афса, медленно начала снимать одежду.
…
— У западного народа дети не получаются без поцелуя, — высказал свое наблюдение Саргун, глядя на колышущуюся ткань навеса.
Эвента принялась его разубеждать, но афс был непреклонен.
— Я знаю, что это правда, — упрямо повторял он, — я брал тебя много раз. Потом ты показала поцелуй, и получился ребенок. У всех есть свои секреты.
— У западных земель много секретов, — уклончиво ответила Эвента, рисуя пальцем на ткани.