На этот раз все было быстрее. Гораздо. Она сжимала зубы, она мотала головой, она хныкала, когда его пальцы задевали те места, где все еще было больно, но там, глубже, там было мокро, тесно и сладко, и это заставляло забыть и боль, и неловкость, и неудобство.
Спустя долю секунды Джейме уже был в ней, в такой позе, которую не мог вообразить существующей — не на боку, не на животе, нечто среднее, открыто-непристойное, и Семеро, это было то, что надо. Потому что она была открыта перед ним, а он похоронен глубоко в ней, так глубоко, так надежно…
Джейме замедлился. Медленные, уничтожающе нежные толчки заставляли Бриенну издавать еще более животные всхлипы, чем те, что уже вырывались из ее губ, но это, казалось, ее лишь распаляло.
— Бриенна.
— Аа?
— Положи ногу мне на плечо. Пожалуйста.
Это была униженная мольба однорукого мужчины. Он предпочел бы никогда не говорить этих слов. Предпочел бы все делать сам.
Как подобает правильному мужу и господину. Но это никогда не было о нас.
Одно маленькое движение, изменение угла, одновременное с движением его дрожащих влажных пальцев — и оба замерли, тяжело дыша. В следующую секунду Джейме двинулся вперед.
Он был в ней глубоко, он делал ей хорошо. Он скользил и вжимался, вздыхал, стонал, ругался, говорил, всхрапывал, рычал. Они умудрялись целоваться, если это непристойное пожирание друг друга можно было назвать поцелуем. А потом мир завращался с непередаваемой скоростью, все побелело и взорвалось, зазвенело и затряслось, вспыхнуло огнем между его лопаток — должно быть, прорезались огненные крылья, не иначе, а может, само пекло пришло за ним, да и какая разница, но нет, это не пекло, это —
это были небеса.
…Бриенна лежала на спине, сложив руки на его колене (оно оказалось отчего-то у нее на груди в итоге их любовных утех), — волоски все еще стояли дыбом под ее ладонями — и смотрела над собой в потолок, счастливо всхлипывая.
— Я не знал, — хрипло прошептал Джейме, все еще тяжело дыша, — я… Семеро, я даже близко не подозревал, — из его пересохших губ вырвался блаженный смешок.
Мокрая, теплая, мягкая, она мило простонала нечто согласное, и Джейме удалось оставить на ее губах неряшливый влажный поцелуй, над которым оба посмеялись.
А дальше он мог только урчать, как довольный кот, потому что это — как бы оно ни называлось — было прекраснее любых слов и имен: лежать на ее плече, вдыхать ее запах, греться в тепле тела и быть по-настоящему вместе, вместе, вместе.
***
несколько месяцев спустя
Тем утром, после «Спора о Драконе», проснувшись с Бриенной в объятиях — она звучно храпела и пускала слюну на воротник его рубашки — Джейме лежал, глядя в потолок, и пытался проникнуться пугающей мыслью.
Я стану отцом.
Но нет, это никогда не могло быть о нем. Никогда. Он был — воин, рыцарь, дядя, тайный любовник, клятвопреступник, Цареубийца. С недавних пор, со встречи с одной женщиной — она как раз дышала ему в шею — он стал Верным Клятве, лордом-командующим (вновь), а после мужем. Но отец?
Отец был один в его мире. Даже мертвый, Тайвин Ланнистер нависал над всей его жизнью, как мрачная туча. И Джейме замирал до сих пор, трепеща всем существом, при одном этом слове, вмещавшем много больше, чем несколько букв.
Отец.
Джейме закрыл глаза. Вспоминалась не их последняя встреча, но одна незадолго до нее. Та самая. Та самая, когда Тайвин посмотрел на Бриенну. Своим особым взглядом. Удивительно, но женщина даже не дрогнула под ним. Джейме был напуган и восхищен. Ему не удавалось скрыться от отцовского взгляда ни в одних доспехах.
Но от того, который Тайвин подарил ему, стоило леди Тарт их покинуть, Джейме окаменел на месте. Потому что Старый Лев очень давно на него не смотрел так.
«Хорошие бёдра, — одобрил отец искренне, одними глазами, — крепкая женщина. Родословная блестящая. Идеальный союзник — для тебя-то, особенно теперь. Подвиги и медвежьи ямы ни к чему. Мне нужны наследники. Эта подойдет. Идеально — и как я сам не подумал?».
Это было самое близкое к улыбке выражение лица Тайвина за последние годы.
Но как он знал? Или он знал всегда? На самом деле, неужели это была правда, что отец знал все и обо всех — Джейме встряхнулся, ненавидя себя за страх, приковавший его ноги к полу. Не было никаких сомнений.
Тайвин Ланнистер знал, что между сыном и женщиной-рыцарем робко, но безвозвратно растут чувства. Мог ли он видеть это так ясно, когда Джейме то и дело начинал сомневаться сам? Видел ли, как его старший сын пытался впервые со дня потери руки удовлетворять себя непослушной левой — и только потому, что не смел даже и попробовать прикоснуться к Бриенне? Знал ли это отец? Знал ли про Серсею?
Точно был уверен Джейме, что провидение Тайвина не унаследовал.
Он не хотел быть отцом. Он не мог им быть.
Он хотел, чтобы дети пришли, и они придут; это было так просто, так быстро, зачать их, и приятно, конечно. Они родятся, с ним или без него, и все будут знать, что это — львята. Он хотел держать их на руках. Он хотел, чтобы все видели, что они есть у него, и это его — и Бриенны. Он хотел…
Но только не «Отец». Он умер и похоронен, и — нет, нет, нет. Я не такой. Я не хочу таким становиться.
***
Стоически вытерпев два часа возни с волосами, Бриенна была измотана, как после трехчасового спарринга.
И все же вид в зеркале внушал определенные надежды. Джейме оценил милосердие девиц, отказавшихся маскировать ее шрамы притирками и мазями — это было бесполезно, — но все же мог сказать, что их старания даром не прошли. Пожалуй, женщина в зеркале могла показаться… миловидной. Не красавицей, учитывая шрамы на лице, грубоватые черты и общий растерянный вид, но миловидной.
Платье, конечно, украшало ее больше, чем любые прически и старательно раскрашенное лицо. Платье, выбранное Джейме. Они спорили почти час: аргументы Бриенны касались неразумности больших трат на украшательство в послевоенное время. Аргументы Джейме сводились к сомнительного рода комплиментам и замечаниям относительно ее нового звания леди-командующей — и леди-жены.
— В конце концов, как знать, может, ты уже никогда в них не влезешь, — любовно проворковал он, устроив подбородок ей на плечо и вместе с ней глядя в зеркало — новое любимое развлечение Хромого Льва, — скоро нам предстоит выбрать тебе множество новых нарядов… соответствующих твоему особенно интересному положению, не так ли, женщина?
— Ты опять? — разъярилась Бриенна, хлопая его по руке. Джейме состроил обиженную гримасу:
— Не рушь мои мечты так жестоко! Я только представил себе прекрасную, покорную женушку, чьим круглым животом я смогу таранить себе путь среди придворных…
— Ты уже можешь прекрасно этим заниматься, даже без моего живота, — пробормотала Бриенна, бросая обеспокоенный взгляд в зеркало.
— О чем ты?
— Скоро уродливая дылда превратится в разжиревшую уродливую дылду, — мрачно произнесла женщина.
— О, перестань! Ты не можешь… ты, — он осекся, повернул женщину к себе, — ты действительно так думаешь?
Он знал виноватый вид Бриенны, как сейчас. Такой она всегда бывала, когда кто-то делал ей с придворной любезностью комплименты. Но Джейме не думал, что это относится и к ее беременности. Его чувства по этому поводу были очевидны. Он уже бродил вокруг нее гордый, как настоящий лев. Разве что гривой не тряс и не рычал. Если бы не слезные мольбы Бриенны захлопнуть рот и прекратить бросать двусмысленные намеки каждому собеседнику, лорд Ланнистер уже донимал бы всех разговорами о колыбельках, кормилицах и пеленках, как недавно обрученная чадолюбивая старая дева.
Может, это был единственный ему известный способ справиться с переживаниями. Но все же — Джейме не мог не думать о том, что большую часть трудов и тягот на себя берет Бриенна. Как, впрочем, и прежде.
Он зубоскалил — она спасала ему жизнь после отрубания руки; он оставлял ее с врагами — она дралась с медведем. Но драка с медведем длилась минуты, а ребенка носить ей предстояло еще полгода без малого, как и рожать потом.
— Присядь, женщина.
— Со мной все хорошо, — устало пробормотала Бриенна, но все же села сразу, что лишний раз встревожило Джейме.
Что беспокоит тебя больше всего, женщина? Что, кроме недомогания — хотя и его достаточно было бы; я же вижу. Я вижу, как ты бледнеешь, когда мимо проходят подвыпившие гуляки, благоухающие всеми ароматами похмелья. Я слышу, как тебя тошнит в неожиданное время в неожиданных местах. Я чувствую, как ты ворочаешься ночью и вскакиваешь по нескольку раз. Но есть что-то еще, есть, я знаю.
— Ты уже не влезла в доспехи, женщина? почему такой кислый вид?
— Я не могу упражняться с мечом, — выпалила она, опуская угрюмо глаза, — я… не могу, — она подняла руку, повращала запястьем, — я знаю, что могла бы, но стоит мне поднять его чуть выше, только лишь чуть, и… — Бриенна беспомощно встряхнула руками, морщась, словно от отвращения, — внутри, словно пружина, которая не даёт мне это сделать.
— Только это?
— Джейме! Я была этим мечом! — воскликнула женщина, слезы показались на ее глазах, — все, что я была — это…
И она ахнула, лишенная слов.
Потому что это были его слова — и они оба знали. Не было нужды напоминать.
— Ты всегда будешь больше, чем меч, — тихо сказал Джейме, склоняясь к ней и целуя.
— А если я не смогу? — быстро, задыхаясь, словно боясь остановиться, забормотала Бриенна, — если я больше не смогу управляться с мечом? И я буду плохой матерью. И плохой командующей. И не смогу кормить ребенка грудью. И уроню его. Или задавлю во сне. Или я умру, и он будет сиротой. Или умрем мы оба. Или я умру, он будет сиротой, а ты возненавидишь его, и…
— Успокойся, — строгим голосом тихо произнес по слогам Джейме, поднимая ее и обнимая крепко, — успокойся. Ничего этого не будет. Мы справимся.
Отец.
— Мы будем вместе и разберемся. Я справлюсь, — он заглянул в ее огромные, ищущие глаза, полные сомнений и мольбы о защите — едва ли не в первый раз за все их время вместе, — ты прекрасно родишь. Ты снова будешь тренироваться, когда сможешь. Если нужно, найдем кормилицу.
Это то, что я от тебя хотел бы слышать, отец. Это то, что ты должен был сделать и сказать — для меня, Серсеи, Тириона. Для мамы.
Бриенна прижималась к нему — большая, теплая, необычайно хрупкая при всей своей силе. расставаться с ней не хотелось даже на время. Тем более, когда она так нуждалась в том, чтобы быть слабой и не бояться слабости — когда бы еще выпала такая уникальная возможность?
У нее были свои слова, знал Джейме. «Красота». «Свобода». «Зависимость». «Желанная». Он знал, он видел, он чувствовал.
— Давай не пойдем никуда сегодня, — прошептал Джейме ей в висок, — ну их, эти придворные сборища.
— Но леди Арья…
— Леди Арья переживет мое отсутствие, я уверяю тебя. А ты покорная женушка, кротко оставшаяся у очага по велению супруга… ой!
— «Кроткая»? — в глазах Бриенны медленно разгоралось знакомое зимнее пламя, она облизала губы, — «послушная»?
Джейме усмехнулся.
Что ж, возможно, из всех слов некоторые могли стать чудесным оружием в его устах.
========== Не место для лютоволков, часть первая ==========
Люди пахли странно.
Они, конечно, всегда пахли странно, особенно те, что старались израсходовать побольше горячей воды — Нимерия фыркнула, неодобрительно косясь на двуногую Сестру Арью, которая именно этим и занималась. Но казалось, им было мало собственного странного запаха. Хуже того, лишив себя запаха, многие из них, особенно в больших каменных домах, старались придать себе чужой аромат.
И нет, они не делали так, как Горелый Человек, который был другом Нимерии и любил тереться о что-нибудь, принадлежащее Рыжей Сестре и — иногда — Сестре Арье. Другие люди поливали себя скверно пахнущей водой. С тем же успехом они могли обмазаться кошачьей мочой — ей и так благоухали все закоулки каменного дома, где вынужденно обитали лютоволки вместе со своей стаей.
Нимерия надеялась, что в ближайшие дни они покинут, наконец, каменный большой дом, в который попали. Призрак тоже надеялся, все еще пытался деликатно договориться с Братом Джоном. Но волчица уже поняла: люди надолго застряли в каменном доме с вонючими грязными полами и плесневелыми стенами.
Особенно виновато в этом было, конечно, Злое Сиденье. Оно было угловатым, неудобным и неправильным. Призрак и Нимерия по очереди сменяли друг друга, окарауливая своих людей от него, особенно после того, как Злое Сиденье заставило заболеть Рыжую Сестру. Так или иначе, люди проводили вокруг Злого Сиденья много времени, и рядом с ним начинали пахнуть еще хуже, чем обычно — волнением, страхом и злобой.
«Поскорее бы домой. Добрая охота могла бы быть теперь на косуль».
Нимерия вздохнула, опуская голову на лапы и поглядывая на Сестру Арью. Она все еще плескалась.
Раньше, знала волчица, Арья не так много времени проводила в воде.
Это случилось с ней, когда она, наконец, созрела. Что ж, по крайней мере, скверно пахнущую ядовитую воду с чужим запахом она на себя не выливала.
Тяжело вздохнув еще раз, Нимерия вытянула лапы перед собой.
Теперь Арья хотела, должно быть, казаться привлекательной для самцов, чтобы найти своего, но что она знает? «Глупая двуногая самка смывает с себя запах, — ворчала волчица негромко, — это только усложняет вам жизнь, человеки».
Зимой на Севере пары соединялись быстрее и надежнее, особенно среди северных людей. Нимерия полна была уверенности, что дело в отсутствии излишнего мытья. Только кошки нуждаются в частом мытье, бедные звери; все, кто охотятся из засады.
Может, Арья решила охотиться из засады?
Нимерия вновь заворочалась на месте.
Она была не единственной в Каменном Доме со щенками в животе. Большая Белая Женщина, хорошая подруга Сестры Арьи, тоже носила потомство. И тоже, как и Нимерия, в первый раз. Это их немного роднило. Как могла заметить волчица, большая белая женщина тоже не любила лестницы, дым от очага и запахи города. И, что вполне понимала волчица, гораздо приятнее, чем носить на себе тяжелое железо, было лежать вместе с самцом на мягком и теплом, так высоко в башне, как возможно — туда запахи городских нечистот не проникали.