— Пора и тебе повзрослеть, мелочь.
«Взрослеть тяжело, — молчаливо поделилась Арья мыслями с волчицей, рассеянно поглядывая между пальцев — она опасалась, что в пышной шубе Нимерии завелись блохи, — многое теряет свой прежний вкус». Нимерия снисходительно хмыкнула. Волки не теряли вкус к веселью, но приобретали его.
Арья хотела бы быть такой же. Но внезапно, с взрослением, вкус к прежним забавам уходил, утекал из рук, и она ничего не могла сделать, чтобы удержать его. Винтерфелл не помогал. Красный Замок определенно не помогал. Джендри не помогал — восхитительный товарищ прошлого стал вдруг взрослым, скучным, безнадежно унылым недолордом.
Недолордов хватало. Друзей не было.
И даже Нимерия, веселая и поджарая, носила в животе волчат, и все чаще поглядывала на Арью с угадываемым снисхождением.
Почти как Санса в свое время. Арья навестила сестру трижды с того дня, как та бросилась на Ланнистера. Не то чтобы она имела что-то против убийства Львов, пекло, она приветствовала любые способы, но что-то подсказывало Арье, что Санса действовала не совсем спланировано. Скорее импульсивно. Возможно, обороняясь.От чего? От кого?
— Скажи, он на тебя нападал? — заглядывая сестре в глаза, пыталась узнать Арья, — объясни, чтоб тебе, почему? Зачем, Санса?
Но та молчала. Глядела в сторону, упорно отводя взгляд, когда кто-либо — даже Джон — пытался обойти ее пассивную защиту и заставить ответить. Хоть что-нибудь произнести.
Она была серая, тихая и казалась старше себя в несколько раз. Хотела бы Арья с ней снова поссориться и поспорить. Поругаться. Вырвать из состояния прострации. А если не ее, то хотя бы Пса; но, раз уж Клиган стал столь зависим от этой ненормальной, то помилуй ее Многоликий — пусть выздоравливает и она.
Все вокруг ветшало и старело, не успев расцвести. Красный Замок. Лицо Джона. Весь Вестерос. Арья подозревала, что даже Черно-Белый дом и Травяное Море покрывались далеко-далеко серой пылью и пеплом общего уныния.
Ах как Арья скучала по битвам! По любым, даже ненужным; по победе; по странному ощущению благополучия и счастья от большой охоты, последней плесневелой репе на завтрак, по разговорам о том, как бы не сдохнуть, по ранам, запаху гари. Но теперь не с кем было поговорить о фехтовании и оружии — все были озабочены урожаями и пахотой; вчерашние одичалые становились хозяевами земельных наделов; дотракийцы занимались детьми, лошадьми и сплетнями, Джон занимался всем разом и ничем одновременно.
Джендри учился. Арья сжала зубы.
Джендри учился быть лордом. Выслушивал с серьезным видом заикающихся септонов и их поучения. Листал зачем-то книги по этикету. Пытался вернуть то, что следовало бы разрушить окончательно, вместе с Зимой.
Арья, стоя у его кузницы, несколько раз вздохнула, готовясь к разговору.
Это будет непросто, но она готовилась.
Джендри был занят полировкой. Она любила его, когда он занимался оружием; впрочем, в Джендри, занимающегося любимым делом, не влюбиться было сложно. Арья зажмурилась, вызывая в памяти стайку придворных девиц, любующихся Джендри за ковкой. Но он всегда смотрел только на нее.
Только Арья Старк могла оценить одновременно не только голую грудь за фартуком, но и смертоносную сталь, что остывала в его руках. Понимал ли он это? Арья не была уверена, но хотела надеяться. Если он понимает — если, если — то все становится возможным. Мечты снова находят себе место. И новые, немного стыдные мечты — от них перехватывает дыхание: пар поднимается от бочки, и в клубах пара является Джендри — его юная поджарая красота, гордая, диковатая, под стать самой Арье…
И только испуг в глазах выдает его — Олень, как есть, ступающий в пасть Волку. Сдающийся на милость хищнице.
Арья сморгнула, сделала шаг назад, когда Джендри приблизился. Слава Семерым, на этот раз он был одет.
— Давно мы не встречались вот так, одни, моя леди.
— Я не «леди», — выпалила Арья автоматически, сердясь на себя, — что делаешь?
Джендри оглянулся через плечо.
— Так… кое-что поправлял. Дотракийские аракхи — очень необычное оружие. Пытаюсь научиться.
— Это дело, — одобрила девушка, — как балансировка? Удается?
— Не слишком, — признался Джендри, — почему ты не приходила раньше?
— Покажи мне, — Арья попыталась обойти его, игнорируя его вопрос, вгляделась в тень под навесом, — сколько они дали на образцы?
— Четыре. Остановись. Почему мы стали так редко видеться, леди Арья?
— Потому что ты дурак и зовешь меня «леди», — она уперлась в его выпростанную руку — что была тверже стали, — что, глупый Бык?
Но вместо ответа он обхватил ее, притянул к себе и навис над ней, сверкая глазами.
— Я люблю тебя.
— Нет, — слово само вырвалось из губ.
— Я люблю тебя, Арья Старк.
— Отпусти меня. Это не смешные шутки.
— Я не шучу, — взгляд Джендри был пронзительным и серьезным, а губы, плотно сжатые, искусаны в кровь.
Арья хотела ударить его. Заставить снова стать собой. Пошутить над ним. Осмеять, заставить передумать, заставить отказаться от сказанного, в конце концов — только изгнать привкус горечи изо рта. Комок в горле никак не желал таять. А Джендри, словно назло, не заткнулся:
— Арья… теперь… теперь можно. Выходи за меня замуж, леди Арья.
— Отпусти меня! — Арья ненавидела свой голос, но Джендри не подчинился — лишь прижал ее к себе крепче.
И поцеловал.
Нельзя сказать, что Арья никогда не мечтала о этом.
Когда-то, давно, лежа без сна в Черно-Белом доме, она представляла разные поцелуи — и нередко героем их был Джендри. Но теперь, когда мечта сбылась, она была исполнена разочарования.
Дурное слово «замуж»! Зловещее слово «любовь»! Почему они должны быть произнесены вообще? Они подписывали окончательный приговор всему, что было бы возможно для них. Всему: ночам у костра, погоням и побегам, приключениям, бессонным бдениям над котелком с похлебкой…
В одиночестве Арья могла бы разразиться злыми слезами от очередной несправедливости.
Но вместо слез залепила Джендри пощечину.
***
«Ну же, спаривайтесь, — ныла под нос Нимерия, приникая к полу и утыкаясь в пространство между полом и кроватью с балдахином мордой, — что вы разводите эту вонь? Здесь и так душно; ну же!».
Волчица ждала уже полчаса. Это было бесконечно. Она могла дважды загнать зайца — ну, раньше, без щенков в животе. Но спариться уж она бы за это время точно успела. Волк любил как следует понюхать под хвостом, конечно, попрыгать и порезвиться на снежке — Нимерия вздохнула, вспоминая Север, — но и он, когда вокруг было столько опасностей, поспешил бы.
Но Хороший Человек Бронн и Сестра Арья даже не трогали друг друга за лапы и не слюнявили морды друг другу, как это делал Горелый Человек и Другая Сестра, когда готовились к совокуплению. Нимерия наморщила лоб, размышляя так усиленно, что начинало тянуть за ушами.
Люди. Запахи говорили одно, тела рассказывали другую историю. Судя по тому, как пахла Арья, она была полна благодарности к Бронну за то, что он прогнал рычанием Игривого Джендри. Благодарность, по мнению Нимерии, была наилучшим мотивом. В конце концов, в свое время Волк разогнал других волков, после чего она милостиво позволила ему нечто большее — не все сразу, конечно…
Даже у лютоволков есть свои принципы.
Хороший Человек Бронн пах ревностью, горьким запахом давленой рябины разливался тонкий аромат его желания. Нимерия прищурилась, пытаясь разгадать желаемую последовательность действий для Бронна. Его было легко читать. Что больше всего восхищало Нимерию, так это то, что он предпочел бы отдать инициативу Сестре. Большинство двуногих самцов предпочитали брать нахрапом.
Только не этот. Этому было интересно что-то еще.
Выждав еще нескончаемые несколько минут, Нимерия почти отчаялась и поднялась на ноги. Парочку жизненно необходимо было подтолкнуть друг к другу.
— Что, Нимерия? — спросила Арья, кладя руку на голову волчице.
«Спаривайтесь», недовольно проворчала она, опуская уши и прижимая их к шее. Бронн фыркнул, тоже протягивая руку — к холке. О, он умел делать хорошо… особенно, когда у Нимерии так ломило хребет!
— Должно быть, леди Нимерия скоро родит, — посмеиваясь, прокомментировал мужчина, — она особенно беспокойна сегодня.
Волчица сердито оглянулась на него.
«Ты дурак или притворяешься? — укоризненно хрюкнула она из глубины горла, — я беспокоюсь, что у меня будет пятый помёт, когда вы, наконец, займетесь делом».
— У меня где-то была для тебя мозговая косточка, — Бронн привстает, намереваясь уйти, но снова — маленькая лапка Сестры Арьи удерживает его.
Нимерия задерживает дыхание. Пытается распластаться по полу, стать невидимой.
Даже лютоволки не любят при спаривании посторонних, что о людях говорить. Трепетные создания.
Она теряет нить их разговора — понять сложно, что-то, что пахнет благодарностью, откровениями и чем-то вроде робких планов на будущее. Планы Арьи известны Нимерии. Сестра хочет свободы, спутника в свободе и еще — в этом она себе не признается, но запах, запах! — хочет самца. Хорошего, крепкого, могучего, такого, что все другие боялись бы его. Такого, как Волк.
Бронн пахнет неуверенностью. Кажется, он боится причинить Арье боль, и еще — острая нота страха — что-то думает о Джоне.
«Я отвлеку посторонних и Джона, если надо, — Нимерия вскакивает, не выдерживая, — ах, да начните уже, наконец!».
Может, они не знают механику? Может, каждый раз это должно быть по-другому? Может, надо показать? Волчица лихорадочно обдумывала сомнительную ситуацию. Кто точно умел спариваться? Горелый Человек — но он вряд ли одобрил бы происходящее; почему-то так казалось Нимерии. Джон? Нет, точно. Призрак и он думали, что Сестра маленькая; много они знали! Большая Белая Бриенна и ее Однолапый? Эти-то точно знали, что значит доброе сношение, но Нимерия питала отвращение к кошачьим и не готова была их терпеть даже ради удачного спаривания Сестры Арьи.
Внезапно волчицу осенило.
Забавный Подрик. Он точно знал, что делать.
И он все еще был должен ей.
«Только не делайте ничего неестественного!» — рыкнула Нимерия и метнулась на поиски премудрого Подрика.
***
— Не могу понять, что с ней сегодня, — пробормотала неотразимая леди Старк, и Бронн выплыл из пространства своей агонии.
— Согласен, — пробормотал он, — надеюсь, она здорова.
В отношении себя он точно не мог этого сказать.
Он горел в чернейшей из лихорадок. Он едва мог ровно дышать, сидя на постели Арьи Старк в каком-то футе от ее прелестно скрещенных ножек. В чем была причина? В крови, кипящей с мгновения, когда он оттащил прочь Джендри? Добряка, простака, хорошего парня, но посягнувшего на то, что все нутро Бронна желало назвать своим?
Или в том, что против всякой логики и смысла была просто Арья — не то чтобы красивая, несуразная, немного потрепанная, чуточку еще угловатая, противоречивая, такая милая… Арья-весна, но не та, цветущая и благоухающая, всем понятная, всеми любимая, о нет. Весна, которую мало кто любил до последнего года — весна серая, грязная, полная непредсказуемых оттепелей и заморозков, мутной талой воды и ноздреватого снега, случайно проглядывающего неумытого задымленного очагом солнца, и, наконец, жизнерадостных пятен желточных ярких цветов на каменистых склонах.
Такой весной была Арья; пахла она свежестью, подтаивающим на солнце снегом, севером и чистотой.
Бронн обнаружил, что склонился к ее лицу.
Девушка не шевелилась.
Он сжал зубы. Она прищурилась.
— Мне пойти за Нимерией, леди Арья?
«Если ты скажешь «останься», ты же знаешь, что произойдет?».
Напряжение можно было подставлять под аракхи дотракийцев вместо щита.
— Я не леди, — дрожащими губами выпалила леди Арья Старк, и Бронн ясно услышал в голове истинное значение ее слов.
«Останься, целуй меня. Целуй меня, ты; потому что я этого хочу».
— Ты — леди, — кивнул он, не отстраняясь, и посылая в ответ свою истину:
«Мне плевать. Я хочу тебя, кем бы ты ни была».
— Джон… — она осеклась, как будто ком встал у нее в горле, слезы показались в глубине огромных серых глаз.
«Он убьет тебя, если узнает. Я устала доказывать право на самостоятельность. Я никогда не буду свободной настолько, насколько хочу».
Бронн хмыкнул. Она дрожала сильнее, но это была дрожь желания, а не страха.
— Леди Арья, — он находит силы отстраниться чуть и насладиться ее усиливающейся дрожью, — запри дверь.
Это самое формальное в его жизни, что Бронн произносил в подобной ситуации, но это, пекло, самая невероятная из исполнившихся фантазий.
Ее лютоволчица снаружи.
Ее брат — король. И у него, кроме лютоволка, еще два дракона, огнедышащих, мать их, дракона.
Ее сестра — полоумная мужеубийца, и как знать, как знать, не наследуется ли тенденция… ах, определенно, наследуется.
«Мне по-прежнему плевать».
И ему действительно все равно. Потому что, когда Арья Старк с быстротой молнии возвращается к нему, плюхаясь прямо на колени и невпопад тыкается маленькими губками в лицо — бровь, переносица, трижды переломанный нос, край подбородка — это сладчайшая из наград, и тем слаще, что не повторится. Всё это.
Завтра не существует. Вчера закончилось и ушло навсегда. В настоящем нет стареющего межевого рыцаря-наемника, лорда — или кем он там числился на данный момент. Нет и леди-убийцы, что была младше его почти в три раза. Есть что-то — пока что ни один из них не знает названия, но возможно, если начать искать сейчас, до утра имя будет найдено.
— Я хочу… — жарко выдыхает Арья, и Бронн в это мгновение тает, готов согласиться на все, принять любые условия, сдаться, капитулировать немедленно, но —
— Эй, есть тут кто-нибудь? — раздается голос Подрика из-за двери, и они отскакивают друг от друга, тяжело дышащие, пойманные врасплох.
Стук повторяется. Доносится тихое скуление Нимерии. Внезапно оно прекращается. Бронн смотрит на Арью. Арья на Бронна. Двое убийц, и молчаливый диалог между ними не нуждается в переводе.
«Я могу выйти и отослать его, девочка».
«Нет. Не шевелись. Он уйдет. Не уходи.».
И, протянув тонкую руку к нему, вслепую, оставляет горячие пальчики напротив его черного сердца — неприлично часто бьющегося в эту минуту:
«Не уходи. Будь со мной. Будь моим - сегодня. Сейчас».
Стук из-за двери прекращается, и возмущенно слышится от Подрика: