Кто-то вошёл в шатер, но он не остановился, и Сонаэнь не прикрылась, не застеснялась, да что там, вообще не заметила, кто же это все-таки был.
Прежним мир так и не стал.
***
Письмо от мужа застало Сонаэнь в подавленном состоянии — она почти приветствовала ужасные малоразборчивые каракули, невнятный общий смысл и подробно изображенную квартировку армии на западной границе оседлости.
Всё было лучше, чем унылое прозябание у зеркала в компании слабоумной леди Винаты или выслушивание однотипных жалоб двух других. Но насладиться письмом Сонаэнь не успела — к удивлению и опаске, её вызвала сама госпожа Элдар.
Латалена Элдар в очередном белом платье восседала на своем кресле, больше напоминающем трон. За ширмой Сонаэнь увидела и Верена — он курил трубку, перебирая что-то на столе.
— Мой супруг намерен покинуть нас на некоторое время, — заговорила леди Элдар, — я хочу, чтобы ты занялась подготовкой отдельной комнаты. Пусть там будут сундуки, лари — выбери лучшие; если не найдёшь подходящих, закажешь. Мы собираем приданое дочери.
— Как пожелаете, госпожа.
Латалена отдала ещё несколько распоряжений; очевидно было, она изящно тянет время в ожидании того, когда Верен покинет Золотой Зал. Так и случилось: поцеловав жену и подмигнув леди Орте, он бодро удалился. Латалена милостиво улыбнулась вслед, но, когда перевела взор на Сонаэнь, ни намека на улыбку в нём не было.
Как и на милость.
— И приготовь наряды и себе. Для турнира.
— Будет турнир, моя госпожа? — поинтересовалась Сонаэнь. Латалена подняла руку, легко взмахнула ей:
— Напиши моему верному рыцарю, что турнир действительно будет. Я знаю, ты отчитываешься перед ним.
Леди Орта молча проглотила бессмысленное чувство обиды.
Она слишком хорошо знала, как Латалена может почувствовать любую из мимолётных эмоций. Сила, окружавшая бывшую принцессу, крепла день ото дня, час от часу. Она обволакивала дом, часть улицы, и, если всё, чему Сонаэнь учили в Ордене, было правдой, при усилии воли леди Элдар могла дотянуться до любого уголка Поднебесья.
Сонаэнь могла только надеяться, что эти умения Латалене недоступны.
— Ты долго училась, не так ли? — обратилась к молчавшей фрейлине леди Элдар. — Скажи мне, тебя пригласили в Орден потому, что увидели какие-то особые способности или задатки?
— Нет.
— Значит, ты развивала их. И как? — Латалена скрестила руки на груди. — Ночами и днями ты просиживала в Храме. Тренировалась. Уставала. Отчаивалась. Проделывала одно и то же сотню раз. Слушала нудных мастеров и магистров. Выполняла их прихоти. Терпела.
— Я… не совсем понимаю.
— Нечего понимать. Ради того, чтобы получить желаемое, чем бы — или кем бы — оно ни было представлено, мы всё готовы терпеть. Соизмеряй вложенное и полученное, вот мой совет.
Терпение. Это было любимое слово у мастеров Ордена. Терпению учили мать и сёстры когда-то. Даже Ревиар Смелый просил «потерпеть».
— Турнир проводить неразумно сейчас, миледи, — рискнула высказаться Сонаэнь, и Латалена подняла брови в нарочитом изумлении, — я узнала, сколько покушений вам и молодой госпоже пришлось пережить.
— Ты узнала. Конечно. Он знает тоже. И давно.
— Мастер войны Ревиар счёл нужным отправить меня предупредить новые.
— Ах. Как благородно с твоей стороны. И ты защищаешь меня, потому что Ревиар так заботится о моей жизни, — медовым голосом сказанное, это прозвучало хуже любых проклятий.
Сонаэнь проглотила и это. Что-то было неправильно в поведении леди Латалены. Что-то, что выдавало отсутствие страха пред покушениями, новыми или свершившимися. Словно всё это была игра, ходы которой леди Элдар знает наперёд. Сонаэнь заставила себя не думать о том, что отец Латалены, по словам многих, мог предсказывать будущее. Передалась ли эта способность дочери?
— Напиши ему, как всегда, — леди Латалена повернулась к ней боком, гордый профиль вырисовывался на фоне окна, залитого весенним солнцем, — напиши о турнире, который будет проведён. Что ты стоишь? Бумага и чернила на столе. Пиши. Сейчас.
Сонаэнь не посмела помедлить.
Да, она была женой полководца, но вместе с тем сомневалась, что хоть кто-то рискнёт спорить с Латаленой Элдар, будь то драконы, полководцы, короли или провидцы.
— Надеюсь, твой почерк возможно разобрать. Ты пишешь на ильти? Сколько языков ты знаешь, дитя?
Голос успокаивал, убаюкивал, погружал в состояние — Сонаэнь как-то вдохнула слишком глубоко запах капель для вычистки тяжёлых ран, и чувство было похожим. Чувство лёгкости и отрешённости от происходящего.
— Я… умею… писать на ильти.
— Очень хорошо. Последние три года мне не с кем отправить письмо мастеру Ревиару. Не все рады нашей дружбе. Мой отец, знаешь ли. И мой супруг. Не наставь клякс.
Чёрная коса упала на низкий столик, свернулась, как змея, когда Латалена наклонилась над плечом Сонаэнь.
К косе хотелось прикоснуться, взять в руку, сжать — и идти, держась за неё. Как за повод, наброшенный на шею. «Пиши», — прошептал воздух вокруг, и Сонаэнь вдруг увидела себя со стороны — увидела, как старательно вытирает перо, окунает в чернила, осторожно заносит над листом бумаги.
Чёрная коса поползла назад и исчезла. Зазвучали мерные шаги по деревянному полу.
— Мы не виделись два года, мой друг, — проникновенно зазвучала леди Элдар, — благодарю за воспоминания, что утешали меня это время; великий полководец Элдойра не мог подарить больше, чем неделю совместной охоты. Я надеюсь, она не станет последней. Время, разделённое двумя, что истинно знают друг друга, никогда не забывается.
Сонаэнь, словно засыпая, качнулась вперед. С носа на бумагу упала капелька пота.
— От всего сердца благодарю за столь щедрый дар. В моем положении не посмела бы просить о большем.
Внезапно на левое плечо Сонаэнь легла холодная рука леди Элдар, и мир затрясся, мелькая перед глазами с ужасающей скоростью. Только правая рука всё ещё подчинялась, только вот не воле Сонаэнь, но отравленному голосу Латалены Элдар.
Он доносился словно сквозь толстый слой воды.
— Ты знаешь это положение и мои намерения. Но уверяю тебя, что, получив помилование, не рассчитываю на долгую жизнь. Не с моей семьёй. Мой сын, чьим Учителем ты всегда останешься, единственный законный наследник престола. Я не прошу тебя выступить против дочери и зятя. Они никогда не были моими врагами. Ты знаешь. А потому почти другую мою просьбу. Итак, вот она…
Последним усилием воли Сонаэнь вынырнула из транса, в который погрузилась под воздействием голоса Латалены. Опустив глаза, пробежала строки письма — и когда успела написать? — холодея и понимая, зачем нужно было это бывшей принцессе.
Никто из волков не читал на ильти. И вряд ли волки заинтересовались бы, увидев почерк Сонаэнь, которая отправляла письма каждый день. И, наконец, даже если бы кто-то и взялся разбирать это письмо — Сонаэнь часто заморгала — в нём не было ни слова из тех, что диктовала Латалена. Его могли расценить как двусмысленное, но никогда, ни при каких обстоятельствах не отнесли бы к леди Элдар.
Ледяная ладонь сползла с её плеча к письму. Латалена подняла листок к глазам, минуту смотрела сквозь него, затем осторожно сложила в несколько раз и прижала к губам.
— Услышь меня, — прошептала она, затем так же неторопливо отступила назад, оставив письмо на столе, — когда отправишь это письмо, дитя, будь свободна.
Только в спальне, сняв одежду, Сонаэнь вскрикнула, хватаясь за правое запястье, одновременно чувствуя жгучую боль в левом плече. Компаньонка бросилась к ней с вопросами, леди оттолкнула её, поднося онемевшую кисть к огню. В неверном свете лучины она могла видеть, как медленно, очень медленно чернота расползается по сосудам вверх от пальцев, что держали перо.
***
Последующие три дня Сонаэнь не могла найти сил встать с постели. Первый день она провела с ужасающей головной болью, едва могла выпить воды, её тошнило и рвало. Второй день был проведён по-прежнему в постели, с дурным самочувствием, но уже без рвоты. На третий Сонаэнь чувствовала себя на двадцать лет старше и примерно настолько же уставшей.
Последние отчётливые воспоминания, которые удавалось сложить в ясную картину, были представлены рукой леди Элдар на плече и длинными чёрными косами, обвивающими тонкую талию. При попытках вспомнить больше начинала кружиться голова и сами собой закрывались веки.
Леди Орта знала точно: письмо Ревиару Смелому было отправлено, в тренировочном дворе по-прежнему рычали оборотни, а Верен, вернувшийся домой из очередного отъезда, получил столь же тёплый прием, как и всегда.
Но Сонаэнь подмечала детали. Слишком жива была память о собственном беспомощном подчинении перед Латаленой Элдар.
И детали, прежде выпадавшие из внимания, стали являть себя чаще. Печати на письмах и сундуках, что заносили в подвал терема. Странное обилие оружия в комнатах за пределами арсенальной. Множество писем, отправлявшихся в Вершу, — с этим названием было связано что-то, о чём Сонаэнь силилась вспомнить, но не могла. И ей не с кем было посоветоваться. Даже полководцу Ревиару она написать не смела.
Как далеко раскинула сеть Латалена? Сонаэнь отвергла мысль о том, что она в полной мере владела Силой. Вряд ли, рассудила леди Орта, — это было невозможно. Элдойр процветал под покровительством Элдар, ими и был некогда основан, но в правление Гельвина белый город изменился. Латалена не могла управлять знатью на расстоянии. Или могла?
Что могла изменить одна женщина, сосланная за тысячу вёрст, проклятая и забытая? Но Сонаэнь видела что. Латалена была умна, хитра, коварна и беспощадна. А государыня Мила потеряла четверых детей, прежде чем смогла подарить наследника супругу. Возможно, причиной, как говорили знакомые лекари в Ордене, действительно была военная травма леди Милы.
Но мог быть и яд.
Подготовка к турниру тем временем шла полным ходом. Если из замкнутого пространства терема — бесконечных галерей, лестниц и покоев — Сонаэнь не видела обустройства ристалища, как не могла и знать, насколько взволнован посадский люд, то обстановка радостного волнения внутри окружала её каждый день.
Веселее всех была, конечно, юная Снежана. Только и мелькала длинная золотая коса по терему и звучал смех. Даже уставший отец рядом с ней начинал смеяться.
— А брат приедет? А ты, ты выйдешь на поле, батюшка? — висла она на шее у отца, сияя улыбкой.
— Меня звали Старым до того, как ты родилась, волчонок, — ласково пробурчал Верен в усы, — но, может быть, если твоя мать благословит…
— Я упрошу. А если ты победишь, кто наградит тебя, она или я?
— Старая Ариса. — Он кивнул на толстую няньку Снежаны, и дряхлая волчица обнажила в его сторону беззубые дёсны в притворном оскале. — Ну, волчонок, слезь с батьки; посмотри, что привез я тебе. В приданое пойдёт.
— Скоро, скоро весна зацветёт, — замогильным голосом запричитала нянька, пользуясь поводом и подходя ближе, — едут, едут женихи.
— Уйди, накличешь, — фыркнул Верен. Сонаэнь заметила тревожную морщинку у его губ.
— Только самый храбрый, — промурлыкала возбужденная девочка, прикладывая к груди отрез атласа, — и самый красивый.
— Ох, глупа девка. Ох и молода. Выспела ягодка, да не дозрела, — нараспев подвывала волчица, лаская скрюченными когтистыми пальцами пестроцветный шёлковый платок, прикрывавший драгоценный ларец, — проси у Бога доброго, ласкового, честного; красоты прибудет, коли слюбится.
— Хватит, — рыкнул Верен.
— Обнимет молодец, аж дух вон выйдет; на мягкой перине поцелует — обомрёшь…
— Молчи, старая! Ох, что и делать мне, — волк обнял закрасневшуюся дочь и поцеловал в голову, — погоди с женихами, волчонок. Не бросай старого батька.
— Выйду только за того, кто будет сильнее тебя, — прошептала Снежана. Верен усмехнулся ей в макушку:
— Побью всех, значит. Или Яре, если я не справлюсь; побьёшь, что скажешь? — Охранник княжны гордо выпятил грудь и согласно замычал.
Сонаэнь сложила последний из отрезов ткани в сундук и удалилась, не забыв поклониться. На удивление, за время, проведённое с леди Латаленой в качестве фрейлины, она не смогла вспомнить ни раза, когда рядом была дочь. Если они и встречались, то не при сторонних наблюдателях.
Всем своим существом Сонаэнь Орта чувствовала затаившуюся угрозу — и направлена она была вовсе не на сосланную беззащитную принцессу Элдар, как то подозревал Ревиар Смелый. С кем могла Сонаэнь посоветоваться?
Элдар исключались. Правителю ни одно письмо не миновало бы десять канцелярий. До магистрата Ордена письмо шло бы полтора-два месяца. Сонаэнь поджала губы. Единственная помощь, которую она могла бы призвать, находилась, на её счастье, недалеко. Во всяком случае, она могла попросить совета.
Она подозвала компаньонку.
— Завтра с утра ты выезжаешь, — без предисловия велела леди Орта, — ты повезёшь моё письмо, тебя будут сопровождать наши стражи.
— Но госпожа, вы останетесь здесь одна!
— Не очень похоже на то. — Сонаэнь оглянулась, нашла глазами письменные принадлежности. Прикоснувшись к письменной трости, она дрогнула. Последнее воспоминание, связанное с ней, отзывалось ломотой в правой руке. Пересилив дрожь, леди Орта подвинула лучину ближе.
«Почтенный мой супруг и господин! Нижайше прошу простить меня, если заставлю вас разгневаться, но не могу не просить вас…».
========== Поводки и звери ==========
За неделю до того срока, когда можно было ждать ответа на письма, разосланные Сонаэнь, в Посад начали прибывать гости. Они появлялись на дороге группами: в телегах, верхом, сопровождаемые шумом: лаем, звоном бубенцов на узде, храпением лошадей и звонкой гармонью.
Ничего общего с турнирами юга и Элдойра. Здесь это было больше похоже на неторопливый сбор старых друзей или дальних родственников для сватовства или поминок. Впрочем, на Севере всё происходило словно в дюжину раз медленнее.
Зима отползала от Посада неравномерно, оставляя где-то — заплатки и прогалины бурой грязи под тонким слоем серого весеннего льда, где-то — растрёпанные цыплячье-жёлтые цветы мать-и-мачехи. Первые ростки камнеломки и скудного озимого мятлика всходили на полях. Посад тонул в талой воде. Следами сапог истоптаны были мостовые, а в каждую выбоину в надежде спасти дороги без устали — и без особого успеха — мальчишки-конюхи ссыпали прелое прошлогоднее сено и свежие опилки.