Стол для них был накрыт в каком-то подобии обеденной. Интересно, кто те люди, что ему прислуживают? Николетта не видела ни кухарки, ни хотя бы одного слуги.
– Поздно же вы ужинаете, Александр Гаврилович, – вместо ответа заметила она. – Уже ведь глубокая ночь.
– Работы много, знаете ли. Не успеваю поесть вовремя.
Ужин не отличался особым богатством. На чайном подносе стояли молочник, чайник и чашки. В вазочке лежало печенье и немного конфет. А основным блюдом был суп.
– Приходится экономить, – пояснил Александр, заметив взгляд, которым она окинула стол. – Но если вы голодны, попрошу поискать на кухне еще чего-нибудь съестного.
– Нет-нет, не надо, – поспешила заверить его Николетта.
Ей показалось, что в своей грубо скроенной одежде и сапогах он испытывал неловкость радом с ней. Конечно, заметил раньше ее муфту, шляпку и дорогое пальто от Поля Пуаре12. Вряд ли какой-то мужлан мог знать, что созданы эти вещи знаменитым парижским модельером, но то, что они очень дорогие, можно было понять, даже не разбираясь в моде.
Взгляд актрисы упал на лежавшую в стороне газету. Должно быть, Григорьев ее недавно читал. На первой полосе шла речь о том, что некоторые семьи покинули город. Александр заметил направление ее взгляда и проговорил:
– В свете последних событий в Петрограде все словно сбесились. Ринулись заграницу, вместо того, чтобы защищать свою родину. Не принимайте на свой счет.
Николетта пожала плечами.
– Видимо, люди считают, что там, куда они едут, им будет лучше.
– Вы отважная женщина, если не боитесь вот так путешествовать одна с ребенком.
– Я вынуждена это делать.
– И все-таки вы какая-то удивительная, – чуть прищурившись, поглядел на нее мужчина.
– Почему? Что вас удивляет во мне? То, что я артистка? Может быть, вы ожидали увидеть жеманную особу в буклях и с папироской?
Он засмеялся, наверное, представив ее в таком виде. К слову, Николетта, несмотря на свою красоту, никогда не была вертихвосткой. Сейчас она в очередной раз подумала о дочери. Ксения заснула на диване в кабинете Григорьева. Актриса переживала, что девочка проснется одна в комнате и испугается. Да и мысли о том, что ждет ее саму, не позволяли расслабиться. Николетта мысленно молила Господа Бога о помощи. Выйти из этой передряги живой и невредимой было сейчас самым главным. «Помоги хоть раз, о Боже. Не позволь погубить душу», – думала молодая женщина. И так в жизни все шло наперекосяк. Наверное, это было расплатой за ее грехи.
– Не люблю ходить вокруг да около. Хотел сделать вам одно предложение, – неожиданно, словно, наконец, решившись, проговорил Александр.
Он замолчал. Николетта почувствовала легкий холодок, разлившийся под ребрами.
– Какое же? – натянуто спросила она.
– Знаете роман моего тезки Александра Дюма «Три мушкетера»? Там есть прелестная героиня миледи Винтер.
– И что?
– Она шпионка…
– Насколько я помню, она плохо кончила. Надеюсь, вы не собираетесь предложить мне шпионить за кем-нибудь? Я бы не хотела повторить судьбу этой героини.
– А у вас и не выйдет, – заметил Григорьев. – Конечно, если у вас в прошлом нет заносчивого мужа-графа, которому вы порядком насолили.
Николетта поджала губы и, после недолгой паузы, ответила:
– Мужа-графа у меня нет, и очень надеюсь, что никогда не будет.
Александр скупо усмехнулся, после чего произнес:
– Так что? Согласны?
Актриса смерила собеседника негодующим взглядом. Быть может, он принял ее за безнравственную женщину, если посмел предложить такое?
– По-вашему я какая-нибудь роковая кокетка, способная легко согласиться на это? Послушайте, сами-то вы кто?
– Хотите знать, на чьей я стороне?
– Да, конкретно вы.
Он внимательно посмотрел ей в глаза. Очи у него были очень красивые, синие. В сочетании с темными волосами выглядело невероятно. Но Николетте сейчас было не до того, чтобы любоваться внешностью случайного знакомого.
– А вы – женщина умная…
– Поэтому и хочу знать, за кого вы. Вы, а не ваши люди, – уточнила она.
Такое породистое лицо и глубокий взгляд редко встретишь даже у представителей знати. Кто же он такой? Совсем не похож на спесивого гордеца графа Волговского. Что-то в манере поведения этого человека настораживало Николетту. Он словно не предводитель бунтарей, а аристократ до мозга костей.
– Ладно, давайте лучше есть, – хмуро бросил Григорьев.
Значит, откровенничать с ней он не собирался. К счастью, других недостойных предложений не поступало. Покончив с трапезой и собираясь встать из-за стола, молодая женщина нерешительно произнесла:
– По поводу вашего предложения о шпионаже…
– Забудьте, – решительно отрезал Григорьев, и Николетта не стала продолжать. Хоть и любопытно было, что же он имел в виду.
Актриса поправила свою накидку, сухо пожелала ему доброй ночи и направилась к двери. Она не заметила того долгого взгляда, которым он ее проводил, поскольку вышла не оглянувшись.
Глава
V
Мила не помнила, как попала домой, как собирала вещи и вызывала такси. Взяла самое необходимое, остальное можно будет вывезти позже. За руль в таком состоянии садиться не рискнула. Сознание отгораживалось от ужасных мыслей и увиденной картины. Нужно было держать себя в руках. У нее ребенок, она не имеет права расклеиваться.
У Милы было только одно место, куда она могла теперь пойти – комната в общежитии, полученная после выпуска из детского дома. Она не была в ней уже много лет, да и не жила там никогда, по сути. А теперь придется обустраиваться.
О том, что воспитывалась в детском доме, Мила старалась не распространяться. Стыдно. Говорила, что мать умерла, а остальное окружающим знать не обязательно. Олегу, конечно, все известно. И о том, что мать-цыганка зарезана в пьяной драке, и о том, как маленькую Милу нашли в холодном, нетопленом жилище лишь на второй день и отвезли в детский дом, и о том, что отца своего она никогда не знала. Муж создал для нее совершенно иную жизнь. Нормальную, полноценную. С домашними праздниками, простыми радостями, уютом. И вот ее мир, как хрупкий замок из хрусталя, который только что был прекрасен и идеален, а в следующее мгновение со звоном разбился вдребезги.
Ваня, когда забрала его из детского сада, то и дело спрашивал, где папа и почему они не поехали домой. Молодая женщина, кажется, почти весело отвечала ему, что они играют в прятки. Сейчас они спрятались, а папа их ищет. Кажется, что весело… Но когда Мила взглянула в зеркало, то сама испугалась своего вида. Лицо ее застыло, будто маска, а глаза, и так большие от природы, стали огромными. И черными, как ночь.
Постоянно звонил Олег и еще какой-то незнакомый номер. Она отключила телефон. Разговаривать с кем-либо сейчас было выше ее сил. Конечно, с мужем поговорить придется. Этого не избежать. Да и с ребенком она ему видеться не запретит. Но это все позже…
К вечеру Мила почувствовала дурноту. Видимо, сказывалось эмоциональное потрясение. Она думала, что не сможет заснуть, но все же незаметно для себя уснула. Ей снилась Дарья Лисневская. Разлучница мило улыбалась и кокетливо посмеивалась. Еще тогда, когда впервые увидела ее, Мила подумала, какая же это неприятная лицемерная особа. А Олег… От него Мила не могла ожидать такой жестокости, такого неожиданного удара в спину. Предатель! Уйти без выяснения отношений было лучшим решением.
Теперь, сидя на грязной общажной кухне с облупившейся зеленой краской на стенах, рассказывала обо всем случившемся подруге Татьяне. И казалось, что все это произошло вовсе не с ней и Олегом, а персонажами дешевой мелодрамы.
– Наверное, смеялся надо мной вместе со своей Дарьей, – горько произнесла Мила даже не пытаясь скрыть свою боль. – А я действительно наивная дура. Уверена, что он меня такой всегда считал. Конечно, облагодетельствовал сироту! Она же должна быть счастлива, что ей позволено носить золото и меха, поэтому пусть терпит.
– Ну что ты, – Таня положила ей ладонь на запястье. – Олег не мог так о тебе думать. Не такой он человек.
– Своей изменой он позволил так думать ей! Позволил насмехаться надо мной и не уважать меня. Никогда этого не прощу!
– А была ли измена? Ты видела только поцелуй.
– Разве этого мало? Он сам говорил, что когда-то давно спал с ней.
– Так это когда было, – Татьяна скептически хмыкнула.
– Может старая любовь не заржавела. Говорят, мужчина никогда не забывает ту, у которой он был первый.
– Чепуха. Кто-то не забывает, а для кого-то это совершенно не важно.
– Хватит о них. Надо думать, как мне теперь жить…
Однако Татьяна была настолько скандализирована случившимся, что не переставала повторять, какая эта Лисневская вульгарная и ужасная женщина. Должно быть, желала таким образом поддержать подругу, вынужденную теперь жить с сыном в далеко не лучших условиях.
Существование – другим словом это не назвать – в семейном общежитии разительно отличалось от беззаботной жизни в квартире, отделанной и обставленной согласно последним модным тенденциям. Здесь же царил дух прошлого. С советских времен в общежитии ничего не поменялось. Лишь поизносилось, облупилось, проржавело. Тут даже имелся Красный уголок со сценой и расстроенным пианино, которым давно никто не пользовался. Ваня уже успел обзавестись другом – соседкой бабой Раей, которая, узнав о появлении новых жильцов с ребенком, притащила советский трехколесный велосипед «Гном», извлеченный из груды хлама на балконе. Благо, широкий темный коридор позволял на нем кататься. На кухне даже пахло как-то по-советски – жареной картошкой с луком. Наверное, мало кто знает, что такие общежития до сих пор существуют. Как и коммунальные квартиры.
Комната самой Милы выглядела не менее удручающе. Почти пустая, лишь кровать, тумбочка, узкий старый шкаф и стол с одним стулом. Хотя привезенные с собой игрушки Ванечки вселяли в это помещение немного жизни и добавляли красок.
Чуть придя в себя, Мила размышляла над тем, что же делать дальше. Ясно, что увольнение откладывалось на неопределенный срок, ведь эта работа отныне будет ее основным источником дохода. Молодая женщина прикинула, сколько денег понадобится на детский сад, продукты, обслуживание машины, и невольно поискала глазами визитку Оливье де Шарлеруа. Помнится, он предлагал вознаграждение за помощь в поиске похитителя рецепта. Ей теперь это вознаграждение не помешает. Журналистка взяла валявшийся на столе прямоугольник черного ламинированного картона, на котором барственной вязью были выведены имя и контактные данные кондитера, словно тот был потомственным пэром Франции.
– Алло, добрый день, Оливье, это Мила Литвинова.
– Здравствуйте, я узнал вас, – прозвучал в ответ приятный низкий голос.
– Помните, вы говорили, что за помощь в поиске похитителя вашего рецепта готовы щедро отблагодарить?
– Да-да, конечно!
– Так вот, я согласна.
Чтобы не думать о той беде, что обрушилась на нее так внезапно, Мила решила с головой уйти в работу. Увы, уволиться она теперь не имеет права. Ей необходимо кормить Ванечку… Значит, придется терпеть замечания этого мерзкого Доронина. Хотя надо отдать ему должное – новый редактор больше не придирался. По крайней мере, пока.
На следующий день, забирая сына из садика, Мила вышла из ворот и настороженно осмотрелась. Лалина не было. Хотя она думала, что он будет поджидать ее здесь. Вместо Олега журналистка увидела выходящую из белого джипа молодую женщину в длинном черном пальто и на шпильках. Голову ее покрывал стильный платок из тонкой шерсти, но, Мила сразу обратила внимание на выбивавшиеся из-под него платиновые прядки, обрамлявшие сердечко лица. Капризно-пухлые губки, темные брови в дерзкий разлет, светлые надменные глаза, остро сверкавшие, как и золото ее сережек. Это была Дарья Лисневская собственной персоной.
При виде этой женщины журналистка еще острее ощутила, как плачевно отныне ее положение.
– Мила, здравствуйте, – позвала та, довольно ловко переступая на своих шпильках по льду. – Вы должны меня помнить…
«Еще бы», – подумала молодая женщина и прошла мимо блондинки, не оборачиваясь.
– Да постойте вы! Нам нужно поговорить. Вы все не так поняли. Это я виновата.
Мила невольно ускорила шаг, крепче сжав ручку маленького сына.
– Ну, выслушай ты меня, – взвилась Дарья. – Я все объясню.
Надо же, такая заносчивая особа бежит за ней с унизительной покорностью, будто бездомная собачонка. Что это нашло на мадам Лисневскую? Журналистка пренебрежительно фыркнула. Голос за спиной затих. Все же обернувшись, Мила увидела, что Дарья больше не идет за ней, а просто стоит и глядит ей вслед. Точеные скулы разрумянились то ли от волнения, то ли от мороза. Лисневская покусывала нижнюю губу и натягивала на руку перчатку.
Молодая женщина тоже остановилась и вдруг спросила:
– Это вы похитили рецепт торта у Оливье де Шарлеруа?
Даша посмотрела на нее как на сумасшедшую.
– Ты что, бредишь? Какой еще рецепт? Что за чепуха? – нахмурила она свои идеальные пудровые бровки.
– Признайтесь, ведь это вы!
– Ты, видимо, и правда ненормальная, – констатировала владелица автосалона. – Ты вообще не слышала, о чем я тебе говорила? И откуда ты знаешь Андрея?
Теперь пришла очередь Милы принять соперницу за безумную.
– Какого еще Андрея?
Та засмеялась. Так заливисто, звонко, что даже какой-то прохожий обернулся. Также звонко, как в ее сне…
– Так ты совсем не в курсе? Никакой этот кондитер не Оливье, – насмешливо бросила Лисневская.
Какая-то безысходность, отчаяние, неверие в то, что страну все же удастся спасти, толкнули его на то, чтобы говорить об этом с незнакомкой. Кто она на самом деле? Может она и есть шпионка? Какая-то странная история связана с ее дочерью. Куда она везет ребенка? Разве поедет добропорядочная женщина вот так, совсем одна, на свой страх и риск, за границу? Обо всем этом думал Григорьев, растянувшись на кушетке и положив под голову руку. В маленькой комнатушке, бывшей чем-то вроде кладовки, было довольно холодно. По стеклу небольшого грязного окошка хлестал мокрый снег. Небо едва заметно начало сереть. Значит уже утро, а он так и не сомкнул глаз.
Моментами Григорьеву казалось, что Россия обречена. Какое-то смутное предчувствие говорило об этом. Он ругал себя за то, что в это ввязался. В минуты душевной слабости даже хотелось бросить все и мотнуть за границу. Или напиться. Теперь ведь все только и делают, что пьют. Или бегут прочь от еще неведомой, но уже чернеющей как грозовая туча на горизонте, беды.
Николетта тоже не спала, хотя на диване в кабинете Григорьева было вполне удобно. Она прижимала к себе спящую дочь и думала о командире рабочих. Что заставило этого человека поддержать всеобщее восстание? Эти его слова о защите государства, осуждение в адрес покидающих страну… Неужто он действительно один из тех, чья цель – свергнуть законную власть? На заводского рабочего Григорьев совсем не похож. Да и являются ли эти люди рабочими? Судя по тому, что довелось наблюдать актрисе после того, как их с дочерью сняли с поезда, никакого особого порядка у этой горстки рабочих не имелось. По разговорам толком было не понять, на каком предприятии они трудились, и что подвигло их на забастовку. Да и вообще они скорее походили на разбойничью банду сродни тех, что орудуют на ночных дорогах, чем на честный трудовой люд. Особенно этот, со шрамом, что приказал привести ее сюда, и подпевавший ему нескладный долговязый парень. Останавливать поезда среди ночи и похищать пассажиров пульманов 13 было чистейшим беспределом, на который могли решиться не многие. Тут нужно иметь просто таки вопиющую наглость.
Николетта с досадой вздохнула. События последних месяцев выдались одно нелепее другого. Это сбивало с толку и выводило из себя. Подумать только – целая череда невезений! Единственным светлым моментом во всем этом было то, что дочь теперь с ней.