— Жизнь моя, не бойся, — ласково прошептал он наконец. — Нам не грозит их участь. Они выбрали свой путь, мы выбираем свой. Вряд ли мы след в след пройдем их тропою…
Арвен молчала. Тогда он добавил:
— Во всяком случае, я теперь предупрежден: где бы нам ни случилось путешествовать вместе, я не отпущу тебя от себя ни на миг!
— Но мне-то придется отпустить тебя, — еле слышно возразила Арвен.
Арагорн вздохнул. Этому горю он помочь не мог. Кажется, возлюбленная наконец поняла, с кем связалась. Что ж, еще не поздно передумать… При этой мысли он невольно крепче сжал объятья, но, опомнившись, разомкнул руки и с улыбкой предложил:
— Пойдем. Может, сверху мы лучше разглядим нашу дорогу?
Взявшись за руки, они пошли вверх по склону холма. Как по драгоценному ковру, они ступали по изумрудной мягкой траве, пестревшей желтыми и белыми цветами. Небо над холмом синевой могло поспорить с глазами Галадриэли; воздух наполняло тонкое благоухание, словно вобравшее в себя самые нежные ароматы зелени и цветов. И даже мэллорны в ограде белоствольных деревьев серебрились как-то по-особенному, будто и впрямь были отлиты из мифрила.
Добравшись до вершины холма, Арагорн и Арвен долго еще поднимались по лестнице, обвивавшей ствол древнего мэллорна-исполина. На самой верхушке его несколько ветвей поддерживали небольшой белый талан; легкая беседка на нем скорее сама сплелась из зеленой поросли, чем была выстроена чьими-то руками.
Арагорн первым вступил на нагретые солнцем светлые доски и помог взойти Арвен. Стоя рядом, рука в руке, они огляделись.
Под ними раскинулось волнующееся море зелени; на юге в отдалении вздымалась громадина Карас-Галадхэна — сердце здешнего края, средоточие его волшебства и силы. С запада и севера окоем закрывала синевато-сизая стена гор; даже на таком расстоянии заметен был блеск снегов на их вершинах, а внезапный порыв ветра донес острый, свежий запах ледника. Следопыт бросил взгляд на восток — и застыл: там, далеко, за золотисто-зеленой мозаикой волшебного леса, за мерцающей лентой Андуина клубился мрак. Он не смел нарушить границы зачарованной страны, но беспрепятственно растекался по восточным землям. Пелена застилала небо, и оно тускнело до грязного буровато-серого цвета. Тень туманила и пачкала дальние леса, так что даже сейчас, в зените лета, они казались по-осеннему унылыми и пустыми. И было место, где мгла сгущалась, становилось плотной и осязаемо тяжелой, колыхалась непроницаемой завесой, скрывавшей… гору? исполинский замок? черный провал в ничто? Наверное, там-то и прячется Дол-Гулдур… В сгустке Тьмы чудилась холодная, злая мощь, враждебная свету, теплу и радости, враждебная самой жизни. Арагорн узнал ее — та же сила довлела в Мордоре.
Следопыт безотчетно прижал к себе Арвен, как будто хотел оградить ее, закрыть собою — и тут же понял всю меру своего бессилия. Что может сделать он — или все люди, или пусть даже все воинство эльфов — против этой не-жизни, этой мутной, леденящей душу, ползучей скверны? Не похожа ли их борьба на попытки мечами сдержать морской прилив? Что, если… если всеобщая гибель… неизбежна?
— Арвен, — прошептал он онемевшими губами, — любовь моя… Прошу, выслушай меня. Выслушай сейчас, прежде чем мы вернемся в Галадхэн… и я уйду.
Он развернул Арвен к себе лицом и начал, стараясь говорить спокойно и ясно:
— Любимая! Прости меня за то, что я скажу… — он запнулся, но, собравшись с силами, продолжал: — Молю: подумай еще. Взгляни на восток. Ты видишь, сколь могуч враг? Мы сдерживаем его изо всех сил… но… где пределы его мощи? Что, если она неодолима? Что, если война закончится не нашей, а его победой?
Арвен протестующе покачала головой, но Арагорн не дал ей вставить слово и с напряжением выговорил:
— Звезда моя, пойми: тогда люди будут обречены на смерть или на рабство. Но твой народ… вам не надо делить с нами гибель, вам открыт путь за Море, в Благие Земли, неподвластные злу…
— И ты говоришь мне это? — с возмущением перебила его Арвен; глаза ее полыхнули гневом. — Ты прямо как Альмариль! Можно подумать, что вы братья!
Она рванулась из рук человека, но тот не выпустил ее. Тогда она продолжала чеканно, звенящим голосом, не сводя с лица Арагорна пылающего взгляда:
— Ты хочешь, чтобы я оставила эту землю? Чтобы я сменила ее на иную, блаженную, без боли и страха? Но я принесу туда свою боль и свой страх. Как я смогу жить там, зная, что ты обречен? Мой отец и мои братья тоже будут сражаться до последнего — ты хочешь, чтобы я рассталась и с ними?!
— Сражаться проще, если знаешь, что тот, кто дорог тебе, в безопасности, — не желая сдаваться, пробормотал Арагорн.
— Если я окажусь там, я больше никогда не увижу тебя, чем бы ни кончилась война, — сказала Арвен с горечью. — Так что не блаженство будет моим уделом, но бесконечная тоска. Ты желаешь мне этого?
Арагорн молчал, только крепче сжал ее в объятиях. Что за участь он уготовил возлюбленной? Он сам привязал ее к смертным землям, которые вот-вот затопит Тьма…
— Ты помнишь, как тебя звали в детстве? — спросила вдруг Арвен; вспышка гнева у нее прошла, она снова говорила негромко и мягко.
— Конечно, — удивленно отвечал Арагорн. — Эстель… Смешное имя, — он и впрямь улыбнулся. — Разве можно звать человека — надеждой?
— Ты — Эстель, — сказала Арвен утвердительно, глядя ему в глаза. — И я верю: ты будешь среди тех, чья доблесть разрушит Тьму — сколь бы могучей ни казалась она.
Арагорн снова посмотрел на восток. То, что поднималось там, отторгало всякую надежду; и, однако, отныне он не вправе забыть свое прежнее имя. Права на отчаяние у него больше нет.
— Мне не дано провидеть нашу победу, — медленно произнес он. — От меня скрыто, как это может сбыться. Но я буду надеяться твоей надеждой, любимая. Я отвергаю Тень и никогда не склонюсь перед нею.
Он впился взглядом в лицо Арвен. До конца ли осознает она, что он сказал и что еще будет сказано? Ведь сейчас им как никогда нужна полная ясность!
— Любовь моя… Но и звездный свет твоего народа не для меня, — говорил он, чувствуя, что бросается в бездонную пропасть. — Я — смертный, я принадлежу миру людей. Если ты соединишься со мной, не придется ли тебе… оставить родных… и навечно отринуть Сумерки?
Долго Арвен стояла молча, глядя через плечо следопыта на запад, на туманно-синий горный хребет. Далеко-далеко за ним, за холмами и равнинами простиралось безбрежное Море, ограждающее Валинор — недоступную смертным, вечно юную отчизну эльдар… Сердце бешено колотилось в груди Арагорна, но он не торопил любимую. Слишком уж трудное ей предстояло решение, и он сам не знал, какого ее выбора больше желает и страшится. Наконец, подняв на него свои прекрасные, лучистые, сияющие глаза, она сказала спокойно и твердо:
— Там — мой дом и Дом моего народа. Но разве ты не услышал? Я смогу покинуть его — ради тебя. Если так будет суждено, я отрину Сумерки.
Арагорн опустился на колени и прижал руки Арвен к горящему лицу. Ему бы возражать, спорить, снова и снова уговаривать любимую не губить себя ради непутевого смертного… Нет, он не мог. Слишком уж важным для него было ее решение. Сейчас ему казалось, что, ответь она по-другому, жизнь его тут же и закончилась бы, пусть даже он все еще ходил, разговаривал и сражался. Ведь человек не может жить, если сердце в нем мертво…
Но его сердце жило, билось и полнилось восторгом и нежностью, от которых он едва мог дышать. Вскинув голову, во взгляде Арвен он прочел ответ на следующий свой вопрос… и все же воскликнул, как только голос вернулся к нему:
— Арвен! Ты — мой свет, моя жизнь, моя надежда. Я дышу, потому что люблю тебя, и буду любить до последнего вздоха. Эру свидетель, ничего не желаю я так, как назвать тебя своей женою! Примешь ли ты руку мою и сердце? Будешь ли ждать меня — ведь я не могу остаться с тобой, пока Враг не повержен, а земля наша не свободна от Тени?
— Да, — не колеблясь ответила Арвен.
Она подняла следопыта с колен и, глядя на него снизу вверх, проговорила ясно и звонко:
— В какую бы даль ты ни ушел, сколь бы долго ни странствовал — я буду ждать тебя. Куда бы ты ни позвал меня — я пойду за тобою. И ничего я так не желаю, как назвать тебя своим мужем, Арагорн, сын Араторна. Да будут мне свидетелями Манвэ и Пресветлая Элберет, и Единый да будет мне в том порукой.
Не успела она договорить, как вдруг сильный вихрь вздыбил листву, растрепал им волосы, толкнул Арвен и бросил ее в объятья Арагорну… Неужели их обет и вправду услышан?! Значит, он исполнится? О, если бы!.. Но беды точно не будет, если скорее скрепить его поцелуем!
Ветер быстро стих. Радостное смятение в душе человека тоже потихоньку улеглось, и из-под него проступило удивительное, прозрачное как родник спокойствие. В мире ничего не изменилось: так же синели горы и золотились рощи Лориэна, и так же вздымалась грязная мгла на востоке. Но Тень больше не ужасала Арагорна — он действительно обрел надежду, высшую, нежели все расчеты и прикидки разума. К нему как будто вернулась юность Эстеля — того, кто ждал от жизни счастья, кому заботы не затмевали радости бытия, для кого не было невосполнимых потерь и неодолимых трудностей… Да, наверное, победить Врага можно лишь чудом; но ведь чудеса случаются! Арвен любит его и согласна стать его женою — это ли не чудо?
Чтобы удержать это чудо, не дать ему развеяться вместе с ветром и солнечными лучами, он снял с пальца кольцо Барахира и надел его на тонкий пальчик Арвен.
— Любовь моя, прошу, прими его. В нем сплелись судьбы твоего и моего народа, в нем моя судьба… Я вверяю ее тебе — хранителя надежнее я не знаю.
— Я принимаю твою судьбу, — произнесла Арвен раздельно… и волшебное кольцо сжалось, охватило ее палец, как будто было отковано как раз для неё!
Арагорн был невероятно, непозволительно счастлив. Еще чуть-чуть — и он взлетит, как на крыльях! И он знал: как бы ни грозилась издали бессильная здесь Тьма, что бы ни ждало его в будущем — этот миг пребудет с ним вечно. Никто и ничто уже не отнимет его, не заставит забыть, не сделает не-бывшим!
Долго, долго влюбленные, прильнув друг к другу, стояли на талане — словно вдвоем парили над миром в блистающей синеве, в потоках благоуханного ветра. День уже повернулся к вечеру, когда они вспомнили о земной своей жизни. Они спустились с мэллорна, подобрали сумку и плащи, оставленные у подножия лестницы. Нежная, шелковистая травка манила; и Арвен скинула башмачки и со смехом побежала с холма вниз. Арагорн замешкался, чтобы тоже разуться, и нелегко ему пришлось, прежде чем он догнал легконогую деву у опушки леса! Запыхавшись, Арвен обернула к нему раскрасневшееся, веселое лицо — разве можно было не поцеловать ее? И они задержались еще, даром, что пора было пускаться в обратный путь…
Они и дальше не торопились — нога за ногу брели по прохладному ковру под пронизанной светом лиственной сенью, пока не наткнулись на пробившийся у корней дерева родничок. Лучше места для трапезы не сыщешь, а ведь они с утра еще не ели… Арагорн расстелил плащ, Арвен, усевшись на него, разложила на траве припасы. Следопыт устроился рядом, налил в одну чашу вина… и вдруг дева, вскинув на него глаза, прикрыла вторую чашу ладонью.
Арагорна бросило в жар, сердце у него заколотилось, как тогда, на вершине холма, когда он ждал ответа любимой. Что она делает? Неужели… Он и мечтать о таком не смел!..
Глаза у Арвен блестели, все лицо ее словно осветилось изнутри. Она пригубила чашу и передала ее Арагорну — тот тоже сделал глоток, — потом преломила хлеб… Да, влюбленные завершали обет по древнему, полузабытому обычаю. Отныне они — муж и жена точно так же, как если бы во всеуслышание объявили об этом на свадебном пиру, и гости потратили бы полдня на приветственные и хвалебные речи…
У Арагорна голова шла кругом, пламя, которое он сдерживал в себе столько дней, казалось, вот-вот сожжет его дотла. Их души уже соединились — их плоть тоже жаждала единства. Наконец они могут дать друг другу последнее — самое истинное — доказательство любви!
Арагорн порывисто обнял возлюбленную — и она прильнула к нему, нашла губами его губы, провела пальцами по шее, по плечу… это было все равно что маслом тушить пожар… руки Арвен скользнули ему под рубаху… И остатки разума у него улетучились.
Они ли были это или какие-то другие, неведомые существа? Одежды мешали им — и скоро оказались брошенными на траву, как ненужные оболочки. Тела их были неопытны и неумелы — пусть! Горячими, торопливыми ласками они направляли друг друга. Казалось, плоть их плавится, будто воск в огне; они не были больше разделены — две половинки срастались, становились целым. Две пряди сплетались в неразрывную нить, два родника сливались в мощный, бурливый поток, два огонька объединялись в пламя куда ярче, чем мог бы вспыхнуть каждый… И когда это случилось — когда двое на миг стали новой, единой сущностью! — небывалая радость молнией пронзила все естество человека.
Потом они обнявшись лежали в сладостной истоме — голова Арвен на плече Арагорна — под высоким пологом из ветвей и листьев, сквозь который прорывался золотой предвечерний свет. Разнежившись, Арагорн задремал… но вдруг очнулся от взгляда — завернувшись в плащ, Арвен сидела рядом и пристально смотрела на него.
— Что ты?.. — сонно пробормотал следопыт.
Она, не отвечая, провела рукой по его телу: тонкие пальцы коснулись старого рубца под ключицей, тронули отметину от стрелы между ребер, скользнули по длинному шраму поперек живота…
— Тебе достается, — сказала она тихо.
— Не больше, чем другим…
И тут он заметил в глазах любимой слезы и, окончательно проснувшись, сказал торопливо:
— Брось, не бери в голову! Это все ерунда, царапины… Ты же видишь — я жив-здоров! Не тревожься — я везучий…
Не отнимая руки, Арвен покачала головой; и тогда Арагорн притянул ее к себе и поцелуями осушил слезы, и ласками заставил забыть о неважном и далеком. Вскоре они расстанутся — так стоит ли тратить мгновения любви на дурные воспоминания и страх?
Увы, мгновения те пробежали слишком быстро. День Солнцеворота, как ни был он долог, вплотную подвинулся к вечеру, и откладывать возвращение в Галадхэн стало совсем некуда. Половинкам пришлось разделиться. Они оделись, допили вино и доели хлеб… И вот уже тропа снова послушно ложится под ноги, пробуют голоса ночные птицы, и вечерний туман поднимается между стволами, зыбкой завесой отделяя их от места чудесного преображения.
Смеркалось. Арвен шла впереди следопыта скорым, легким шагом; светлое платье ее мерцало в тенях леса; казалось, всю ее окутывает слабое сияние — словно отсвет далекой звезды. Такой же отсвет лежал на душе Арагорна. Счастье переполняло его, и он рад был бы поделиться им со всем миром. Но…
В нем шевельнулось сомнение. Прежде всего, следует известить мать и Владыку Элронда. Разделят ли они радость влюбленных? Матушка, наверное, да; а вот Элронд — едва ли: как бы любовь к человеку не отняла у него дочь до конца времен! Да и здесь, в Лориэне, не все будут в восторге от выбора Арвен. По крайней мере, один… хм… советник… вряд ли смолчит и здорово отравит ей жизнь своими сокрушениями и порицаниями!
Все же Арагорн спросил, нагнав Арвен там, где тропа была пошире:
— Любовь моя, когда мы скажем о нас другим?
Та, не останавливаясь, пожала плечами:
— Не знаю… А зачем?
— Но Владыки… И твой отец — он должен знать, — пробормотал следопыт озабоченно.
Впрочем, он был уверен, что Галадриэли и Келеборну нет нужды в их признаниях — они догадаются, едва увидят на руке Арвен кольцо Барахира; но таиться от Элронда равносильно лжи, а лгать ему Арагорн не мог и не хотел.
Арвен подтвердила его мысли:
— Владыкам не потребуются объяснения, — молвила она безмятежно, — а отец… — тут она запнулась и замедлила шаг. — Да, ему надо рассказать… Он поймет… Ты ведь скажешь ему? А я напишу письмо… О, если бы я могла быть там, перед ним, вместе с тобою!
Арагорн сдержал тяжелый вздох. Разговор с Элрондом наверняка будет непростым. Владыка мудр и сдержан, но тут-то речь пойдет о его дочери и о воспитаннике, который пренебрег его прямым советом… Что ж, следопыт готов был отвечать за содеянное и отстаивать их с Арвен решение. Не прятаться же, в самом деле, за ее юбкой! Но худо выйдет, если он первым делом поссорится с отцом возлюбленной — с тем, кто в свое время заменил отца и ему…