В коридоре нас встретил Итачи. Микото-сан, как мне показалось, удивилась, что он всё ещё здесь, но изумление на ее лице исчезло так же быстро, как и возникло.
— Всё хорошо? — задал Итачи вопрос, который, вообще-то, должна была задать я. Пустая голова.
— Да, — кивнула она, не прекращая идти вперед, и бегло обернулась, чтобы убедиться, что моя эмоционально вымотанная тушка тоже плетется следом. — С обследованиями покончено, диагноз поставлен, Куренай-сан выделили палату, и Тсунаде-сама дала добро на пятиминутный визит для Нами-чан.
Мы дошли до конца коридора, и Микото-сан взмахом руки попросила Итачи остаться по эту сторону двери, а я, проходя мимо, незаметно, всего на мгновение сжала его пальцы в своей ладони. Такими мимолетными касаниями нас часто приходилось довольствоваться летом в стенах школы, но сейчас этим жестом мне хотелось выразить свою признательность. Получилось ли?
— Пять минут, — напомнила Микото, когда мы оказались в длинном тускло освещенном коридоре с палатами больных, а затем, взявшись за ручку палаты с номером триста десять, решительно раскрыла дверь и подтолкнула меня внутрь.
Помещение с бледно-голубыми стенами встретило меня слабым горьковатым запахом и прохладой включенного кондиционера. Полусидя на кушетке, приставленной к окну, мама всматривалась в ночное небо, мурлыча себе под нос незнакомый мне мотив. Как только ее голова повернулась в мою сторону, я застыла, как громом пораженная. Ее лицо блестело от дорожек слез в свете единственной включенной настенной лампы.
— Мне следовало бы отругать тебя за то, что ты не дома в столь поздний час, — произнесла она, растягивая губы в неуверенной улыбке.
— Забавно. Тебе я хотела сказать то же самое.
С ее губ сорвался смешок, но уже через секунду она сдавленно ойкнула, схватившись за голову, и, оправдываясь, зашипела:
— Ох уж это сотрясение. Сказали, так будет почти всю неделю.
— Очень больно? — тихо спросила я, подходя ближе. — Ты плачешь.
— Присядь, — вместо ответа, она подвинулась на кушетке и похлопала по месту рядом с собой. — Скажу кое-что. — Я не очень хотела нарушать стерильность больничного белья своей не самой чистой юбкой, но, тем не менее, аккуратно присела на самый край. Мама взяла моё лицо в свои горячие, немного влажные ладони и, снова улыбнувшись, прошептала: — Скоро ты станешь старшей сестрой.
Смысл этой фразы дошел до меня далеко не сразу. Непонимающе моргая, я как завороженная глядела на такое родное лицо напротив, не вполне понимая, как можно выглядеть такой радостной и при этом реветь в три ручья. И вот, когда мамина новость, наконец, обрела для меня смысл, что-то внутри меня сжалось и взорвалось, разгоняя по телу кровь, выворачивая эмоции наизнанку и накрывая волной эйфории. Я громко всхлипнула и бросилась маме на грудь, обнимая ее так крепко, что, кажется, еще чуть-чуть, и у нее затрещали бы ребра.
Итачи тихо посмеивался, наблюдая за моими нелепыми уличными танцами. Я же в полуприпрыжку исхаживала зигзагами весь тротуар, балансировала на бордюрах и со смехом раскручивалась вокруг столбов. Еще меня веселило, как он, вроде как, держался в стороне, но то и дело подрывался меня ловить, когда ему казалось, что пешеходного экстрима для моей природной грации становится слишком много.
— Сэнсэ-эй! — идя спиной вперед, игриво прищурилась я. — А давайте гулять всю ночь!
Учиха как-то странно усмехнулся и возразил:
— Только не с твоим сырым плащом, юная леди. Еще простыть не хватало.
Я знала, что он откажет. Мы и так шли сейчас пешком, а не вызвали очередное такси, только потому что мой дом находился всего в двадцати минутах ходьбы от больницы. Но это не помешало мне с преувеличенной обидой спрятать руки в карманы и отвернуться.
— Ты такой же зануда, как Яхико. Что не так с вашим поколением?
— Это Яхико-то зануда?
И кто бы мог подумать, что я так скажу про собственного неформального брата, у которого отверстий в теле в несколько раз больше положенного. Но слишком уж он меня замучил опекой за прошедший месяц. У меня от его сообщений с просьбами присылать фото моих пустых контейнеров из школы уже глаз дергается.
Когда мы ступили на вымощенный брусчаткой пешеходный мост, меня словно ледяной водой окатило. Ноги потяжелели и стали ватными, как во сне, и я задержала дыхание. Давненько меня здесь не было. Итачи тоже остановился и, явно вспомнив то же, что и я, осторожно придержал меня за плечо:
— Тебе нехорошо?
Это было то самое место. Моя маленькая веха, разделившая жизнь на «до» и «после». Помнится, Учиха, завидев меня, болтающуюся по ту сторону ограды, решил, что мне башню сорвало и я собираюсь прыгать. Даже сейчас, оглядываясь на тот день, я не могу с уверенностью сказать, что он так уж ошибался. Я и мой нервный срыв балансировали на грани, и страшно подумать, что бы было, если бы тогда Итачи не проходил мимо.
— Немного.
Шаг, второй… Стук ботильонов по брусчатке вселил в меня немного уверенности. Я подошла к ограде, коснулась пальцами холодного металла и прошла вперед, глядя, как внизу плещутся блики от горящих в ночи фонарей. Остановившись на середине моста, я обернулась и встретилась с внимательным и немного настороженным взглядом Итачи. И вместе с тем в его глазах теплилась затаенная нежность. Я и раньше ее замечала, но только сейчас поняла насколько она настоящая.
И ради этого настоящего определенно стоит отпустить прошлое. Пора ставить новую веху. Пора пропитать этот мост другими воспоминаниями.
В пять бегущих шагов я преодолела расстояние между нами. Схватив Итачи за воротник, я привстала на цыпочки и, не давая себе ни секунды на раздумья, накрыла его губы своими. Поначалу он, кажется, опешил от моего напора, но уже в следующее мгновение сильные руки властно прижали меня к его телу, а мой настойчивый поцелуй стремительно перерос в его страстный. А потом еще в один. И еще. И еще. И еще…
У меня едва не заканчивался в легких кислород оттого, что я делала слишком короткие вдохи, но я не смела прекращать целовать его. Как будто стоит мне хоть на миг остановиться, и Итачи исчезнет, как утренний сон. Низ живота отзывался на блуждающие под плащом руки жаром и странной щекоткой, поднимающейся к груди, где так неустанно и громко, отдаваясь в ушах, бухало сердце.
— Я так скучал, — прошептал Итачи, чуть отстраняясь и заглядывая мне в глаза.
Его ладони легли мне на шею, а большие пальцы ласково очертили линию подбородка. Я же счастливо улыбнулась, чувствуя, как горят от поцелуев губы, краснеют щеки и не желает восстанавливаться дыхание.
Когда мои пальцы легко коснулись его щеки, он вдруг вздрогнул, перехватывая мою ладонь, и отстранился. Не успела в моей голове промелькнуть мысль, что я сделала что-то не так, как Итачи нахмурился и, не выпуская моей руки, потащил за собой:
— У тебя руки ледяные, а ты молчишь!
— У меня рот был занят, если ты не заметил, — резонно заметила я и от того, как пошло это прозвучало, глупо захихикала.
Итачи же вдруг встал, как вкопанный, и отчего мне чудом удалось по инерции не впечататься ему в спину. Он повернулся, внимательно глядя мне в глаза, а затем, помедлив, произнес:
— Если я приглашу тебя к себе домой погреться, ты сочтешь, что я предлагаю что-то неприличное?
Сердце плевать хотело на анатомию. Оно сразу же упало от этого вопроса куда-то в желудок. Я же, промолчав с полминуты, смущенно почесала нос и улыбнулась:
— А ты предлагаешь?
Итачи моргнул.
— Возможно. Но мы можем и просто пить чай до рассвета.
От этого «возможно» моё лицо пошло крупными красными пятнами, и я бегло облизнула пересохшие губы.
— А с моей стороны будет очень неприлично, если я приму твоё неприличное предложение?
========== Глава 33. Счастье ==========
Maroon 5 - Never Gonna Leave This Bed
Свет в прихожей еще не горел, когда Итачи взял мои ладони и прильнул к ним губами. Было в этом действии что-то очень интимное, пробирающее до самой глубины.
— Сильно же ты замерзла, — его шепот теплым дыханием коснулся пальцев, и я, на мгновение поджав губы, смущенно улыбнулась. У меня частенько холодеют руки, особенно в моменты волнения, но я была бы полной дурой, если бы испортила такой момент ненужным фактом о своей физиологии.
Его прикосновения действовали на меня успокаивающе, глуша панику, которая нет-нет, да подступала к горлу. Не то чтобы мне не хотелось провести с Итачи ночь — я так часто это представляла, что, к своему стыду, начала чувствовать себя озабоченной малолеткой, ведь сам он тактично эту тему не поднимал. Но теперь, когда мой первый раз замаячил самой ближайшей перспективой, в памяти то и дело всплывали все эти ужасные рассказы на форумах о слезах, боли и трех литрах потерянной крови.
— Нами?
О, чёрт.
— Я что, снова это сделала?
— Да, ты снова зависла, — Итачи мягко рассмеялся, потрясая моим плащом, который он, очевидно, успел с меня стянуть в момент, когда связь «Земля-орбита» неожиданно прервалась. — Я спросил, можно ли его стирать в машинке?
— Эм… Да, в деликатном режиме и без отжима.
— Ладно, — кивнул он и прежде, чем исчезнуть в проходе, бросил через плечо: — Найдешь себе в комоде одежду на смену?
Комната Итачи изменений не претерпела. Казалось, ни одна вещь не сдвинулась ни на йоту. Единственное — пульт от телевизора перекочевал на видное место, а, значит, подарок Шисуи начал пользоваться спросом. Ну, либо такая видимость создавалась для дарителя.
— Охренеть, — неволей выдала я, выдвинув несколько ящиков комода.
— Ты что-то сказала? — донеслось из ванной, на что я сразу же отмахнулась, крикнув «нет-нет, ничего». Если не считать того, конечно, что такой порядок мне доводилось видеть разве что в магазине среди стопок, аккуратно выложенных мерчендайзерами. Хорошо, что Итачи никогда не видел тот мятый ужас в моих шкафах, иначе его бы хватил удар.
Когда я достала чистую футболку и шорты с завязками, сложив их на диван, он уже вернулся в комнату, а из ванной вовсю доносился шум воды и работающей стиралки.
— Там сейчас ванна набирается, — Учиха влез в нижний в ящик комода и всучил мне полотенце. — А тебе, я думаю, нужно согреться.
А еще отмыться после того, как кое-кто протер собой асфальт аллеи перед школой — о, да, это было бы весьма кстати.
Оставив на щеке Итачи благодарный поцелуй, я вбежала в уже немного душное от поднимающегося пара помещение и закрылась. Будь во мне чуть больше смелости, я бы непременно поступила, как те уверенные в себе девочки из подростковых любовных романов — игриво подмигнула Итачи и предложила бы присоединиться. Но как я могла на такое решиться, если по-прежнему боялась показаться перед ним голой. А как я собралась лишаться с ним девственности? С категоричными просьбами выключить свет и наглухо задернуть шторы? А если он решит, что со мной что-то не так и не захочет ко мне прикасаться?
С кожи уже успели сойти покраснения от горячей воды, запотевшее зеркало прояснилось, а распаренные ссадины на коленках перестали щипать, но я всё не решалась выйти, продолжая сидеть на холодном бортике ванной. Что увидит Итачи, когда на мне не останется совсем ничего? На ногах — синячищи, на бедрах и животе — растяжки, а из женственного только талия и грудь, почти исчезающая при отсутствии пуш-апа. А что делать с этими чудовищными трусами «в снеговик», которые я имела глупость сегодня надеть? Ну, знаете… Куча маленьких Олафов из «Холодного сердца», рассыпанных по ничем не примечательной заднице. Очень возбуждающе.
У меня даже сомнений не было, что принуждать Итачи меня ни к чему не станет, да и вообще даже пальцем не тронет, если я не захочу. Мы действительно просто попьем чаю и ляжем спать, и совсем не факт, что вместе на разложенном диване. Может, Учиха и тут поведет себя как закоренелый джентльмен и отправится спать на пол, как в ту ночь после клуба. У меня был путь отступления, но хотела ли я им воспользоваться?
Футболка и шорты, которые Итачи мне щедро выделил на смену, так и остались лежать в комнате, и я едва не ударила себя по лбу, осознав свою оплошность. Первым порывом было одеться в свою рубашку, но я быстро ее отбросила, решив, что вполне могу выйти и в одном полотенце, чтобы забрать сменную одежду. Даже если в комнате в этот момент будет находится Учиха.
Решить-то я решила, но смелости от этого не прибавилось. Даже несмотря на уже начавший замерзать от сидения на холодном бортике зад. Поднявшись, я встретилась взглядом со своим отражением в зеркале и, к своему удивлению, осталась довольна — лицо не выглядело уставшим, а влажные волнящиеся волосы лежали вполне естественно и не торчали во все стороны растрепанными колтунами.
— Так, спокойно, — прошептало моё отражение и зеркально скопировало мой медленный выдох через вытянутые трубочкой губы.
Щелчок замка в двери, и вот я уже на цыпочках прошмыгнула в комнату, освещенную лишь маленьким настенным бра у комода. Диван теперь был разложен и застелен постельным бельем, а забытая сменная одежда аккуратно лежала на подлокотнике. Ещё я заметила в углу свернутый футон — очевидно, Итачи тоже находился в раздумьях, как мы должны спать — вместе или по отдельности, — и предусмотрел все варианты.
Из кухни послышались какие-то невнятные возмущения, а уже в следующую секунду, распахнув дверь кухни, в комнату влетел Итачи, стягивающий через голову футболку. Моему взору предстали его гладкий подтянутый торс и широкие плечи, и от этого зрелища у меня невольно перехватило дыхание и вспыхнуло лицо. Учиха же заметил меня почти сразу и так и замер с футболкой, повисшей на локтях.
— Я… облился, — как-то хрипло выдавил он спустя несколько секунд молчания, а у меня настолько вскипел мозг, что ответила я, скорее, на автомате, чем осознанно:
— А я забыла одежду в комнате.
Вот и поговорили. Вот и замечательно… было бы, если бы мы так и не продолжили стоять на своих местах и глядя друг на друга так, будто вообще впервые видели. Отчасти так оно и было. Такими мы и впрямь еще не встречались.
— Знаешь…
— Я хотел… — прозвучало в тишине одновременно, и это немного разрядило обстановку, осветив наши лица смущенными улыбками.
— Ты первая, — благодушно кивнул Итачи и, наконец, отбросив злосчастную футболку в сторону, полностью развернулся ко мне. О, лучше бы он этого не делал. Теперь у меня не было вообще ни единого шанса проблеять что-то мало-мальски вразумительное. Быть таким красивым — это вообще законно?
— Давай ты, — возразила я, и голос мой на нервах прозвучал так пискляво, что захотелось взвыть. Мне было так важно выглядеть хотя бы в половину такой же привлекательной и уверенной в глазах Итачи, как и он в моих, но какой там…
— Ладно, — выдохнул он, чуть отводя взгляд, и провел ладонью по шее. — Я хотел сказать, что предлагая пойти к мне, я вовсе не собирался на тебя давить, и то, что ты здесь, вовсе не означает, что мы должны переходить на следующую ступень в отношениях. Мы ведь не так давно вместе, и… — и он замолчал, потому что моя голова начала болтаться взад-вперед, как у китайского болванчика, в утвердительном кивке.
«Такой заботливый!» — подумала бы любая нормальная девушка, но мой заполненный комплексами разум услышал в его словах совсем другое — он увидел меня и передумал.
— Я поняла. Ты этого не хочешь, — прозвучало это куда более утвердительно, чем в моей голове. Присев на разложенный диван, прижимая полотенце к груди, я продемонстрировала такую беззаботную улыбку, что Итачи и в голову бы не пришло, что его слова меня задели. — Нам действительно ни к чему торопиться. Да и я смогу подготовиться: макияж, белье, прическа, никаких ссадин… Честное слово, у меня не всегда всё так плохо.
Учиха одарил меня долгим пронзительным взглядом, а затем сделал то, чего я от него никак ожидать не могла. В одну секунду он оказался рядом и, опрокинув меня на спину, жадно впился в губы требовательным поцелуем, опираясь ладонями куда-то поверх моей головы. Руки почти инстинктивно обвили его шею, и Итачи, очевидно, решив, что я не буду против, прижался ко мне всем телом. Его близость сводила с ума настолько, что даже пытающееся сползти полотенце меня уже почти не волновало. Напротив — я хотела касаться его кожей, быть близко настолько, насколько это возможно. Губы яростно сминали губы, чувственно и распаляюще, и все сомнения, терзавшие меня за дверью ванной, затихли, сменившись стучащей в висках, груди и внизу живота жаждой продолжения. Итачи оторвался от меня, приподнявшись на вытянутых руках и глядя в мои глаза потемневшим от желания взглядом. Я же, с пылающими от смущения щеками, привстала на локтях и чуть отползла назад, не разрывая визуального контакта.