Завидя своего любимца, Владислав приободрился.
– И то верно, – вскочил в седло княжич. – Мы собирались до холма проехаться, да с булавами порезвиться.
И стеганув Буяна хлыстом, сорвался с места.
– Придержи своего коня, княжич. Экий ты, скорый, – преградил путь Ивач.
Буян недовольно заржал и взвился на дыбы. Княжич прижался к шее коня и что-то зашептал своему любимцу. Молодой жеребец еще раз взбрыкнул и успокоился, встав как вкопанный.
– Князь Мстислав не велел без верховых выезжать. Не спокойно вокруг.
Перехватив удила и погладив гриву, сотник недовольно воззрился на княжича. Двор постепенно заполнялся верховыми.
– Ну, скоро ли? – нетерпеливый возглас потонул в шумных речах воинов.
– Выезжаем, княжич! – скомандовал Ивач, и небольшой конный строй выехал с княжеского двора.
Лишь только всадники покинули главные городские ворота и выехали на мост через ров, княжич, взмахнув хлыстом, и быстрее ветра помчался к холмам.
– Вот же, неугомонный, – выругался сотник. – Вернется князь, все ему поведаю. Пусть охладит буйную голову.
Лихо стегая коней, всадники пустились вдогонку за княжичем.
Ветер теребил длинные волосы на непокрытой голове. Владислав то и дело подгонял жеребца. Он любил скакать наперегонки с ветром. Да и Буяну нравилась безудержный лихой бег. Он летел как на крыльях, проносясь мимо пеших и конных, спешащих в город по дороге. Выехал в поле. Один холм. Второй. Овраг. Перелесок. Пригорок. Луг.
«Вон на том холму они меня догонят», – подумал Владислав, – «Дальше мне ни разу еще не удавалось от них ускакать».
Княжич во весь опор несся к заветному холму. Обычно, его поджидали уже у подножья. Но в этот раз воины явно отстали. Буян лихо взлетел на вершину и… мордой к морде столкнулся с конем Ивача, дожидавшегося его на вершине.
– Я скажу о сем бездумном поступке боярину и воеводе, а потом и твоему батюшке, княжич, – голос наставника был суров.
– Ивач, ну не серчай! Тебе ведомо, как нам с Буяном любо по холмам скакать, да в гриву и вихры ветер вплетать. Не тревожь князя, пустое. Слово даю, до возвращения крестного и батюшки я буду кроток.
Синие как озера глаза княжича, казалось, заглядывали в самую душу воина. Всем известно было, что княжич был честен, прилежен в учении и охоч до разных ремесел. Все знали, что он редко просит милости для себя, но часто заступается за воинов, конюших и деревенских. И в том не было ни у кого сомнения, что слову его можно верить.
– Смотри! Ты слово дал. А слово княжеское держать должно! – поучающе сказал Ивач и отвернулся, чтобы Владислав не заподозрил потепление в душе старого воина. – Возвращаемся.
– Ивач, а как же булавы? Ты обещал.
Наставник с укором посмотрел на княжича.
– Ну, что с тобой поделать. Коли обещал, слово свое сдержу.
Светило клонилось к закату, когда Рязанцы достигли реки, где на передышку стал посольский обоз Черниговского княжества.
– Здрав буде, Яр Велигорович! – вышел встречать боярина посол.
– И тебе не хворать, посол Черниговский! – кряхтя, спешившись, отвесил поклон боярин Магута.
– Не чаял я, что встречать меня в чистом поле будут. Али обиду какую на меня князь Мстислав Игоревич держит? Али грех за мной какой ведаешь?
– Что ты, Савва Игнатьевич! Нет меж нами никакой хулы, никакого злословия. А встречать в поле я тебя пришел, потому как нет в Рязани князя Мстислава. В Муром отправился четыре дня тому. На совет отбыл, по границам с землями басурманскими. Совсем булгары, половцы, да прочая нечисть инородная распоясались. Жгут почем зря деревни да пастбища, нападают на вольных купеческих и торговые караваны.
– Да, дерзок, нонче, басурман стал! Наши границы едва успевают от набега к набегу укрепить.
Боярин понимающе кивнул.
– Крестник мой, княжич Владислав, что сейчас за князя Мстислава в Рязани сидит, повелел встретить посольство, да в Муром сопроводить. Там все и порешаете.
– И то дело, Яр Велигорович. Так-то оно вернее будет. Да и с Ростовским князем встретиться есть нужда. Вот всех в Муромском тереме и застану.
– Ивач!
Едва только рассвело, Владислав прибежал в кузню, в надежде, что старый воин и друг на него больше не сердится.
– Мы сегодня поедем к перелеску? И мечи с рукоятками, что косы, дай. Обещал, чай! – в голосе чувствовалось нетерпение и решимость.
– Вот Федор-то обрадуется, что ты ради дела ратного свитки забросил, – с укоризной покачал головой Ивач.
– А вот и нет. Федор рад будет, что я в палатах не сижу, а на солнышке в делах ратных уму разуму набираюсь.
Глаза воина нежданно-негаданно встретились с глазами княжича. Ивач смутился – опять эти синие глаза-озера.
«Вот же охальник! Коли был бы…»
Осекся Ивач, устыдившись мыслей своих, встряхнул головой и крикнул подручнику вглубь кузни.
– Гридя, возьми полдюжины верховых, поупражняйтесь с княжичем в бою у речки. У меня дел порядком. Но дальше за перелесок ни ногой.
Что-то в голосе старого воина настораживало: то ли тревога, то ли немой укор за горячность молодецкую. Что бы это ни было, отказаться от затеи Владислав не мог, да и не желал.
– Ну, княжич, ты как всегда скор. Не успел конюший оседлать Буяна – ты уже в седле.
Ивач стоял в сторонке и с гордостью наблюдал за сборами. Лихо же его воспитанник вскочил в седло. Сам учил.
– А чего медлить-то? Скорее бы уже.
Княжич усмехнулся. Конь под ним перебирал ногами и выказывал такое же нетерпение, как и его наездник.
Утро выдалось на редкость теплым и безветренным. Светило, уже вставшее из-за городских стен и озарявшее окрестности своими яркими лучами, начало припекать. Но со стороны казалось, будто воины то ли стужи ждали, то ли бой готовились принять. Плотные рубахи, поверх которых были надеты тяжелые кольчуги, поножи и наручи, шлемы на головах и бармицы. Тяжелое снаряжение не мешало привычным ко всему дружинникам цеплять к седлам щиты и булавы, легко взбираться в седло, перекидывая через колени мечи.
Вскоре малая дружина был уже у реки.
– Не успел спешиться, а уже мечи в руках? – усмехнулся Гридя, глядя как Владислав лихо управляется с двумя мечами. Витые косами рукояти новых клинков ладно лежали в ладонях, словно кузнецы именно для княжича их ковали.
– Щит возьми для порядку. Хитрость одну тебе покажу.
– Я по первой на мечах биться желаю, – повелевающим тоном возмутился княжич, возвращая один из мечей в ножны и наблюдая, как Гридя отстегивает свои булавы.
Став напротив, ратник, улыбаясь, поманил княжича на себя.
– Защищайся, басурман! – закричал Владислав и кинулся на подручника.
Ратники дружно рассмеялись, а Гридя одним ударом булавы выбил из рук нападавшего щит.
– В ратном деле, княжич, – заговорил воин строго, отчего смех тут же прекратился,– мало умения размахивать мечом. Надо еще и головой думать. А то ненароком без нее остаться можно.
Голос Гриди был сдержан и тверд. Молодые воины притихли, внимательно вникая в наставление.
– Я понял. Буду стараться не расстаться с головой.– улыбнулся Владислав и нанес крепкий удар мечем, выбив булаву из рук наставника.
– Погодь! – остановил ученика Гридя. Что-то в этой царящей вокруг тишине его настораживало. Он нервно огляделся по сторонам. Ничего. Все тихо.
– Почудилось тебе, али померещилось? – услышал он звонкий голос княжича.
Гридя не ответил.
– Продолжим?
Две лучины успели бы истлеть, пока бились княжич и его наставник, так все ладно у них получалось. И еще столько же истлело б в нешуточном бою с другими ратниками, если бы младший из воинов не заметил одинокого всадника.
– Это что за гость к нам? – кивнув подручнику, указал он в даль.
Гридя весь напрягся как тетива тяжелого лука.
– Не ведаю. Мне в который раз уже мерещится, что из перелеска за нами смотрят.
– Пустое. Притомился ты, ратуя. Разморило на солнышке, вот и мерещится не пойми чего, – хохотнул другой ратник.
– С виду купец, – отозвался молодой.
– Почему же он тогда верхом и без стражников? – поинтересовался Владислав. – Да и без товара. Ой, ли?
– Разузнаем.
И двое ратников отправились навстречу путнику.
Княжич и Гридя провожали их взглядами. Солнце слепило глаза. Оттого никто и не приметил, что за изгибом реки, из-за пятого к востоку, самого высокого в округе, холма, с которого лучше всего Рязань видно было, тонкими столбами поднимался сизый дым.
Глава 5
– Значит, сказываешь, воинов в граде Рязани не больше пяти десятин наберется? А конных, стало быть и того меньше.
Колючий взгляд пронзительных глаз кыпчакского хана прожигал насквозь и жалил словно змея. Теребя шапку, рыжебород смотрел снизу вверх на возвышающегося над его головой, степного властителя, сидящего на походном троне. Подрагивая всем своим естеством, он то и дело озирался по сторонам, стараясь укрыться от пристального взгляда.
– Твоя правда, господин. Всё так, как сказываю, – медленно выговаривал купец каждое слово.
Вернувшийся, как и велено было до заката третьего дня, рыжебород жаждал убедиться, что слово хана так же верно, как и остра его сабля.
– Только к граду неприметно все одно не подобраться, – решил он высказать свои думы.
– Откуда знаешь?
– Стены у града крепкие, ворота надежные. Стражники, что на башнях и стенах зорко окрест себя глядят. Полевка не пробежит, птица мимо не пролетит.
– Так уж и не пролетит? – за спиной купца возник Мансур, от чего купец еще сильней задрожал и втянул голову в плечи.
– Град сей на пригорке стоит. А со стен городских всё хорошо видать: и луга, и леса, и пашни, и река…
Тут рыжеборода осенило. Лицо озарилось радостью, словно он выгодно продал два обоза гнилого товара.
– А ежели, твоя ханская милость, скрытно за стены пройти?
– Как так? Ты ходы тайные за стену знаешь?
Мансур склонился над купцом и, ухватит его за кафтан, поднял на ноги и встряхнул, словно он был щуплым отроком, а не дородным мужчиной.
– Про ходы тайные я не слыхивал. Да и кто бы чужаку об том сказывал. С виду град недавно поставили, значится обустроить тайные ходы аще не успели.
– Тогда об чем ты сказываешь? Говори! Не то смерть тебе избавлением покажется! – вставая, зашипел хан.
– Что-ты, что-ты, твоя ханская милость! – принялся кланяться купец. – Всё поведаю, об чём сам узнал. Только не гневись, сделай милость!
Дамир медленно обошел рыжеборода и встал у него за спиной. До слуха долетело металлическое лязганье кинжалов. Купец икнул, и, перекрестясь, повернулся к хану, бухнулся ему в ноги и затараторил:
– Через городские ворота, что у реки можно неприметно в город попасть. Я в корчме и на торжище слыхал, к полудню по воде ждут купца Ростовского с товарами богатыми, да еще большой обоз на утренней зоре прибыл. Его вверх по реке, стало быть, отправлять станут. Пустые подводы с зори к воде велено пригнать. Пока лодьи разгрузят, пока на подводы товары взгромоздят. А как раскроются ворота – полагаю, аккурат к вечерней зорьке дело будет – так твоя ханская милость в город и попадет.
– Купца, стало быть, ждут, да обоз? И ворота речные раскроют?
– Так и есть, господин! А еще слыхивал я на торжище, что юный княжич на завтрева малым походом за стену отправится вознамерился: по лугам поскакать, на мечах побаловаться.
Хан покосился на Мансура, призадумался. Медленно вернулся к трону, присел на край. Рыжебород с опаской поглядывал на великана, стоявшего у входа и поигрывавшего кинжалом.
– Что ж! – услышал купец тихое шипение хана. – Поживи пока! Коли ты не с брехал, мои воины скоро разузнают. Окажется всё так, как сказывал – сдержу слово своё. Ежели нет – твоя смерть будет мучительной. Вон поди! Мансур!
Великан склонился перед господином.
– Пусть отведут его к девчонке, – приказал хан великану на родном языке.
Мансур схватил купца за шиворот. Тот, кланяясь, попятился к выходу, но потом замер на миг, хотел было что-то спросить, но язык, будто прирос. Уж больно мягким показался ему голос хана, приветливым. Да и Мансур ни разу кнутом его не пригладил. Обманчивое чувство близящегося избавления – купец не ждал снисходительности от этого кровожадного властителя.
– Ты еще здесь? Убирайся, пока дозволяю. Мне подумать надобно, – увидав замешкавшегося рыжеборода, прикрикнул хан и тут же добавил на своем наречии. – Убери отсюда эту падаль, смердит, будто тлен.
Великан ухватил купца за рукав и выволок из шатра. Крикнув что-то двум кочевникам, стоявшим неподалеку, он перевел тяжелый взгляд на купца:
– К девке своей ступай, – медленно выговаривая слова на чужом языке, заговорил Мансур. – И не показывайся пред очи хана, пока не позовет. Понял ли?
Купец кивнул и, взглянув на приближавшихся к нему воинов, побрел на встречу. Спотыкаясь и путаясь от страха в ногах, сделал несколько шагов и оглянулся. Но увидев вышедшего из шатра хана, задрожал всем телом, икнул, и, подхватив полы кафтана, помчался к маленькому шалашу, что примостился у большой крытой арбы, убедиться, что хан сдержал слово и его дочь жива.
– Что скажешь, Мансур? Не западню ли уготовил мне этот саткыш12? – глядя в след удаляющемуся купцу, размышлял Дамир.
– Мой хан! Эргаши оставили его у околицы, на подступах к Рязани. О речных воротах я ранее не слыхал. А ежели мне было не ведомо, то и тебе, господин. Этот саткыш мог сбежать. Но он вернулся.
– У меня осталась его девка.
– Всё так, господин! Только мне показалось, он нарочно желал убедить тебе в том, как ценна для него жизнь девчонки. Да только вот о своей шкурой он всё одно больше печется.
– Он вернулся! Значит, полагается на слово моё. Верит, что отпущу. Жизнь дочки своей спасти вознамерился. Стало быть, не слукавил, и о ло́дьях с товаром, и обозе не брехал. Идем.
Дамир взглянул на Мансура и направился к лошадям. Приподняв полог маленькой тесной абры, оглядел дрожащих пленников.
– Я обещал отпустить вас, если плата будет достойной.
– Мы заплатим сполна, коли цену назовешь.
– Коли сделаете то, что велю! – медленно произнес хан.
– Мы всё сделаем, хан. Ты только вели.
– Д–д–да в уме ли т–т–ты? – зашептал тощий. – От–т–кель ведомо, ч–ч–что ему надоб–б–бно?
– Нету у нас пути лучшего, чем согласием на предложение твое ответить, хан, – не обращая внимания на нытье тощего заики, ответил за всех старший.
Хан довольно кивнул и, закрыв полог, пошел прочь.
Мансур приблизился и с легким поклоном заговорил:
– Не таи на меня злобу, мой хан! Спросить хочу.
– Говори. Лишь тебе и Негудеру я дозволяю вольные речи.
Мансур в благодарность за высокую милость склонил голову.
– Ты отпустишь этих глупцов?
Дамир остановился, повернулся к Мансуру, медленно извлек саблю из ножен и, подняв вверх, принялся разглядывать узор на лезвии.
– Атасы однажды взял нас с тобой в степь, – заговорил он тихо. – Два маленьких кеде. Он привел нас в низину и отвалил камень. Земля под ним кишела змеями. Атасы схватил одну и кинул на тебя. Ты помнишь тот день, Мансур?
– Это невозможно забыть, мой хан!
– Ты испугался, я помню.
– Мне было мало лет, мой хан.
– Ты всегда был старше меня.
– А тебе никогда не был ведом страх, мой господин.
– Верно говоришь. Змея упала на землю и сжалась в клубок. Она готовилась сделать бросок. Атасы поднял саблю и отсек ей голову. Помнишь, что он сказал тогда?
– Если змея свернется клубком, она обязательно прыгнет и укусит.
Дамир поднял саблю выше, размахнулся, с силой опустил ее вниз, срубив стебли сочной травы и еще не распустившиеся полевые цветы. Внимательно посмотрел на великана.
– Вели готовить лошадей. Выступим до рассвета. Ты помнишь в прошлом годе меня посетил Тай Чу?
Мансур кивнул:
– Как забыть этого Богдойского13 хитреца?