Надо признаться, они удивительно хорошо смотрелись вместе. Майлгуир, обретя и потеряв любовь когда-то, отяжелел ликом, приобрел матерость свирепого одинокого зверя. Ярко-белая прядь струилась в его волосах, темно-серые, стальные глаза пылали. Под этим взглядом трепетали короли, таяли женщины, отступали армии, а хрупкая Мэренн стояла, выпрямившись и подняв подбородок, без намека на страх. Тонкая, гордая, любящая. Впору было позавидовать, но тут Майлгуир, блеснув янтарем глаз, повел рукой в сторону волчицы:
— Мэренн воспользовалась своим правом просить о годичном браке во имя любви. Да, я знаю, что королям это не предлагают! — увидел король открывшего рот советника. — Но я готов подтвердить это своим словом. Книга Семей поддержит подобный союз?!
— Камень покажет, мой король.
Владыка сжал губы, словно и хотел, и не хотел происходящего; подтолкнул волчицу, и та, подойдя к распахнутой советником книге, произнесла слова любви.
— Я подтверждаю это своим словом. Мэренн — жена мне, пока смерть не разлучит нас.
Волчица вздрогнула, услышав полную, а не годичную формулировку, словно хотела убрать ладонь с лунного овального камня на фолианте, но король, шагнув вперед, припечатал ее руку — и камень загорелся белым огнем, кидая яркие лучи сквозь перекрещенные пальцы.
— Дом Волка подтверждает этот брак, — произнес советник. — Мой король, вам надо бы представить вашу супругу Благому Двору…
— После праздника! — рыкнул сердитый и раздосадованный король.
— Примите мои поздравления в этот знаменательный день, мой ко…
— Вон!
Мэренн вздрогнула, опустилась на постель, закрыв ладонями лицо. Джаред вздохнул, сложил книгу, поклонился и пошел к выходу. У самой двери советник обернулся и не смог сдержать радости — Майлгуир опустился перед женой на колено, отвел руки от лица, поцеловал ладони и что-то сказал, отчего Мэренн изумленно улыбнулась, вспыхнула и похорошела еще больше.
========== Глава 3. Крокусы и бессмертники ==========
— Жена, — прошептал Майлгуир, отодвигая от лица Мэренн тонкие ледяные пальцы.
Коснулся губами ладоней: сначала левой, потом правой, и вновь посмотрел на Мэренн. Она тихо обронила:
— Зачем ты это сделал, ну зачем?! Ты ведь думал, Камень не одобрит брак, а теперь… Теперь я навязалась тебе навечно.
— А чего ты просила на этот Лугнасад?
— Вас, мой король. Я хотела быть с вами, быть вашей хоть раз! Сколько бы я ни клала клевер с лавандой под подушку — на Самхейн мне снились только вы!
— Ты получила то, что просила у судьбы, и даже больше.
Мэренн вздрогнула. Расспросить бы, в чем причина, но уж больно расстроена.
— Я очень стар, Мэренн. Не страшно?
— Нет! А вам?
— «Тебе», моя супруга.
Рассветный луч упал на лицо Мэренн, погладил щеки, подсветил заплаканные глаза, припухшие веки, и Майлгуир решился.
— В седле держаться умеешь?
— Я выросла в конюшне, — послушно и без тени вызова ответила Мэренн.
— Джаред! — крикнул Майлгуир, будучи уверенным, что советник далеко не ушел.
Тот и правда сразу показался в дверях.
— Прикажи оседлать Веснушку и Черныша.
— Я уже распорядился. В сундуке — мужское белье для нашей королевы, в конюшнях все готово. Не соизволите сказать, куда направитесь?
— К Угрюму, — бросил Майлгуир.
Джаред поджал губы, но промолчал и вышел.
Мэренн начала снимать серебристую камизу и бросила на него умоляющий взгляд. Майлгуир ожег ее глазами и отвернулся.
— С левой стороны Черных гор, если смотреть на них от цитадели, между двух высоких пиков есть перевал. У отрогов живет один очень интересный волк. Он редко когда покидает свой дом. Живет он один, и у него, пожалуй, самые жаркие бани Светлых земель. Конечно, лечебные. Моя королева согласна посетить их?
— Как будет угодно моему королю. Я готова.
Очень быстро! Майлгуир оглянулся. Худышка Мэренн в мужской одежде выглядела невыносимо очаровательно. Впрочем, не такая уж и худышка, думал Майлгуир, оглядывая ее. Широкий пояс подхватывал узкую талию, ботфорты до середины бедра удлиняли стройные ноги, обтянутые черным шелком, кружево рубашки проглядывало из рукавов дублета, а толстая коса была плотно уложена на затылке. Но круглились ягодицы и грудь, и Майлгуир еле сдержал желание немедленно сорвать с Мэренн всю одежду. Она под его взглядом покраснела, но глаз не опустила.
Майлгуир протянул руку — и они поспешили в конюшни.
Из ниши, словно тень, появился волк. Склонился перед королем и уходить с дороги не собирался. Мэренн умоляюще посмотрела на Майлгуира и шепнула:
— Разреши мне ответить.
Майлгуир выдохнул, сверкнул глазами и отошел к парапету. Слышно ему было прекрасно и отсюда.
— Антэйн, что это значит?
— Я должен поговорить с тобой.
— Что ты тут делаешь? — оскорбительно холодно произнесла Мэренн.
— Я видел советника. И видел, что он выносил из королевской спальни.
— Антэйн, я уважаю тебя. Поэтому прошу, во имя пресветлого Луга, займись лучше своей спальней. А сейчас извини, мне нужно сопровождать своего мужа.
— Мужа?! Все-таки — мужа?
Мэренн оставила собеседника, неторопливо подошла к королю, выпрямилась гордо, всем видом давая понять, что ничем не встревожена и никем не занята.
Майлгуир, ощущая себя немного виноватым, развернулся, вглядываясь в лицо молодого волка. Губы юноши тряслись, глаза блестели лихорадочно, голос дрожал, подводя хозяина.
— Вы обещали!.. Вы обещали поговорить с ней о браке!
— О браке с достойным ее волком, — Майлгуир сжал челюсти. Потом все же договорил устало: — И слова не нарушил. Кто, как не король, достоин получить руку Мэренн? Разве это — ложь?
— Ты получила, что хотела, и я должен быть рад за тебя. Но мне нерадостно! Как бы тебе не пожалеть о сделанном!
— Антэйн, не усугубляй! Ты разговариваешь при владыке! — гневно вспыхнула Мэренн.
Антэйн повернулся и ушел деревянной походкой. Уже из дальнего перехода донеслось:
— Маг всегда останется магом.
Майлгуир рванулся вслед, но тут Мэренн обняла его, прижалась всем телом, заслонила собой от всего — глупой чужой ревности, собственного недовольства, подступающего холода осени.
— Люблю тебя. Не надо, оставь!
И Майлгуир успокоился…
Раннее утро начала осени серебрит горизонт, высветляет леса и небо, превращает воздух в хрупкий и звонкий хрусталь. Зато отыгрывается на листве, словно буйный художник выливает на кроны кленов, осин и берез всю свою палитру. С Черных гор несло пронзительным холодом, хотя ветра не было, и прохлада больше походила на выдох гигантского зверя. Старый тракт был большей частью заброшен, тем не менее копыта коней почти не пылили.
Мэренн держалась в седле уверенно, и Майлгуир ускорил темп. Немного, но Мэренн, словно почувствовав его настроение, рванула вперед. Рыжик не отставал от вороного, и Майлгуир подумал, что он очень и очень долго не ездил просто так, не по делам. Стража, отправленная заботливым Джаредом, явно переживала, но держалась в десятке корпусов, не смея приближаться. Волчий король ощущал их тревогу, а вместе с тем радость Мэренн и грелся теплом ее сердца — тем странным огнем, что так редко и горько освещал путь ши, по большей части предсказывая скорую смерть. Он чуть с ума не сошел от тревоги, когда Мэренн произносила слова любви, зная, что за ними стоит. Смотрел на ее руку так напряженно, что она потерла тыльную сторону кисти, ощутив его взгляд. Кольца не появились, можно было выдохнуть с облегчением. Опасность для жизни Мэренн хоть немного отступила. Ши, почувствовав влюбленность, моментально запечатлевают брак по взаимному уважению. Эта же девушка словно бежала к солнцу. К нему.
Майлгуир поторопил коня. Вдали показались густые заросли орешника и яблоневый сад — угодья Угрюма.
Доблестные королевские волки, прошедшие не один бой с фоморами, спешились. Они поводили плечами, дотрагивались до оружия, оглядывались — подавали все признаки того, что им здесь по меньшей мере неуютно.
Король же себя ощущал во владениях Угрюма почти как дома.
— Мы к Плачущему, — бросил он стражнику.
— Мой король…
— Одни, — припечатал Майлгуир.
Взял Мэренн под руку и пошел по нахоженной тропке, мимо рыже-бурых кустарников и лимонно-желтых невысоких деревьев. Скалистый разлом поднимался высоко вверх и терялся, казалось, в самом небе.
— В Укрывище нет гор? — спросил он Мэренн, видя, с каким восхищением она оглядывается по сторонам.
— Там холмы, поросшие травой. А отроги там другие, они такие крутые, что на них никто не забирается. И очень старые капища, — стеснительно произнесла она.
— Любовалась?
— Залезала на все камни.
Гул был слышен издалека. Вода падала с такой неимоверной выси, что до земли доносилось лишь водяное облако и редкие капли. Выкатившееся солнце окрасило матовую дымку в яркую радугу. Мэренн, закинув голову, замерла.
— Теперь посмотри сюда, — развернул ее Майлгуир. Вся почва под мшистыми, буро-зелеными толстыми стволами была усыпана розовыми цветами на тонких белых ножках. Ковер из безвременников покрывал весь старый лес.
Мэренн опустилась на колени, потянулась к цветам.
— Словно звезды!
— Не трогай, — остановил ее Майлгуир. — Красивы, но смертельно ядовиты.
Сломанная ветка хрустнула, привлекая внимание, и Мэренн вздрогнула. Угрюм всегда появлялся неожиданно и тихо, наверняка затрещал валежником специально для них.
— Давненько тебя не было, — усмехнулся он, держа в руке глиняную кружку. Оглядел Мэренн: — Принес цветок на поляну с цветами?
Острые уши вызывающе торчали из-под спутанных темных волос, доступные взгляду любого встречного, из-под лохматых бровей недобро зыркали глаза, а лоб и щеку пересекал неровный шрам. Рана, полученная в Верхнем мире, была столь глубокой, что даже природная магия ши и сила Мидира не смогли целиком убрать последствия.
Майлгуир внимательно наблюдал за Мэренн. Мало кто не кривился и не отворачивался от Угрюма. Испугается, отшатнется, вздрогнет? Та, не изменившись в лице, произнесла без улыбки, но с поклоном:
— Будьте здравы, добрый хозяин. Благодарю за то, что вы пустили нас в свою обитель. Какое счастье — жить среди подобной красоты!
Слышать от Мэренн о красоте показалось Майлгуиру забавным: она подходила дикой природе, смотрелась тут естественно. Правда, как можно было бы сказать теперь, после внимательного взгляда, еще и страшно волновалась. Волчьему королю казалось, если прислушаться, можно расслышать бешеный стук ее вспугнутого сердца.
— Девочка, — выдохнул Угрюм. — Что б ты понимала. Вот, возьми, — сунул ей кружку.
— Что это? — с любопытством поболтала волчица густой белой жидкостью.
— Козье молоко, моя хорошая, — произнес Угрюм. — Не из рога или горшочка ихнего, а настоящее, парное. И погладь цветы, это крокусы.
— У нас такие не растут, — призналась Мэренн.
— Ты уверен? — присмотрелся Майлгуир.
— Тычинки посчитай, владыка. Три всего, и рыльце красное. Вернее, шафран, подарок старых богов. Королева среди крокусов. Ладушки, пошел я, — протянул руку, и Мэренн вложила чашку ему в ладонь. — Коней устрою и свиту твою успокою. Шалите тут на здоровье, место знатное, священное.
Пропал так же быстро, как и появился.
Мэренн покраснела под взглядом Майлгуира. Он умел смотреть так: обволакивая, раздевая глазами, гладя кожу, лаская сильнее, чем если бы дотрагивался рукой. Нужно было лишь видеть все нюансы женского тела, наслаждаться им. Просто очень давно ни на кого не хотелось так смотреть, никого не хотелось очаровывать. Майлгуир, ощущая, как горят ладони и невыносимо тянет плоть, скинул с плеч плащ и накрыл ими нежные цветы. Мэренн медленно потянулась к крючкам дублета… Сбросила всю одежду, перешагнула через нее и, обнаженная, легла на матово-черный бархат. Дразня, ожидая, маня.
Было слишком хорошо, чтобы убеждать Мэренн в своей нелюбви, слишком сладко чувствовать, чтобы думать о бедах и потерях. Кровь шумела в ушах, шептала «люблю» Мэренн, мир свернулся и сдернул кожу острыми гранями бытия.
Осталось только накрыть собой, согреть, поймать протяжный стон Мэренн, спросить:
— Любишь меня?
Ощутить протест тел в остановке на грани муки.
— Да!
— Ты любишь меня? — недоверчиво, с долгими плавными движениями — слиться теснее, подняться в небо, любить, задержаться на самом пике.
— Да-а-а! Что ты делаешь… что ты делаешь со мной…
И упасть вместе.
Майлгуир сжал упругое бедро. Мышцы гладкие, длинные, его королева явно не пропускала воинские уроки. Она любила бегать и наверняка лазила по деревьям.
— Ласточка, — выдохнул Майлгуир в плотные черные волосы. — Ласточка среди буковой рощи. И как угораздило?
Потер озябшие плечи, ощущая терпкий аромат шафрана, цветки которого лежали на плаще, смятые их телами. Лес дышал ровным теплом дня, плотная крона буков, нагретая солнцем, золотилась тихим покоем.
— Больше похоже на вудвуза, — пошевелилась Мэренн, разглядывая толстый ствол, покрытый наростами, будто кольцами объевшегося питона.
— Их давно нет.
— Еще появятся, — прошептала Мэренн, оборачиваясь к Майлгуиру. — Тише! Ты. ты это слышишь?
Майлгуир прислушался.
Тренькание синиц, переливы жаворонков, ворчание дроздов и резкий голос сойки прервал одинокий незнакомый голос, ведущий свою мелодию. То затухающий, то звонко звучащий вновь. Видно, птица делала круги над поляной.
— Кто это?
— Юла, лесной жаворонок! — обрадованно ответила Мэренн. — Он не призывает подругу, не ищет друзей, не делится со знакомыми. Его песня совершенна, только поет он ее в одиночестве.
— Намекаешь на что-то? — задрал бровь Майлгуир, и Мэренн рассмеялась.
Она, оказывается, умела смеяться. Звонко и заразительно.
— Если бы я намекала, то сказала бы, что владыка выбрал место для отдыха под единственным деревом, у которого нет листьев.
Майлгуир огляделся, собираясь возражать, но лишь убеждаясь в истинности слов своей королевы. Именно поэтому крокусы под ним были так ярки, их не закрывала палая листва, только редкие желтые мазки оттеняли лиловые бутоны.
Мэренн вздрогнула, и Майлгуир накинул на нее край плаща.
— Простое действие, случайная забота, — буркнул он, видя, как она обрадовалась. — Ты не испугалась Угрюма.
— Отчего я должна пугаться вашего верного слугу? — спросила Мэренн.
Майлгуир не ответил, прислушиваясь к словам и к тону — покорность и вызов одновременно. Это было освежающе и необычно.
— И все-таки ты замерзла, — произнес он, погладив женскую спину. — Здесь недалеко.
Подхватил ее на руки, не обращая внимание на писк «Одежда!», и отнес вглубь леса. В ста локтях, между толстыми корнями, располагалось крохотное озерцо с теплой, почти горячей водой. Майлгуир опустил туда Мэренн; подумал, принес одежду — просто чтобы ей было спокойнее — и улегся рядом в теплую, пахнущую солью воду.
— Я служила год. Так получилось, что меня допускали к раненым, — тихо произнесла Мэренн. — И я отличаю красоту души от красоты тела.
— Одна из многих, мало кто умеет это в наше время, — произнес Майлгуир, опускаясь в лечебную воду с головой. Вынырнул и поразился пронзительной синеве, горевшей среди золотых трепетных листьев.
— Полотенчики, — раздался голос Угрюма, и Мэренн, ойкнув, спряталась за спину Майлгуира. — Не смотрю я, не смотрю!
Несмотря на долгую и верную службу, Угрюма внезапно захотелось хорошенечко взгреть. Впрочем, король понимал, что если принятие было для этого ши редкостью, то уж приятное общение и вовсе. Сейчас Угрюм наслаждался непосредственностью Мэренн.
Майлгуир потратил толику магии для того, чтобы высушить волосы, и удивился, как легко это вышло. Не хотелось тратить несколько часов в ожидании, пока роскошные пряди Мэренн высохнут, да и его кудри, которые Мэренн перебирала чуть ли не с трепетом, спускались до середины спины, а потому требовали определенной усидчивости, времени и внимания.
Они прошлись к водопаду, полюбовались на искрящуюся алмазными брызгами радугу. Долго бродили по дорожкам и вернулись к дому Угрюма, сложенному из громадных камней, лишь под вечер. Впрочем, серые тени то и дело мелькали вдали, но Майлгуир был слишком расслаблен и слишком доволен, чтобы рычать на своих волков за излишнюю верность.