Блеяли козы и овцы вдалеке, сонно несло грибным духом, сладко пахло от вязанок трав, подвешенных к потолку.
Стол был накрыт, но волки к трапезе не притронулись, ожидая короля. Он сел за стол, приглашающе махнул рукой, и лишь тогда забренчала посуда, захрустели кости под зубами. Мэренн, усаженная рядом, отпила крепкого бульона и воздала благодарность хозяину. Тот садиться не стал. Подошел к очагу с хлебом и куском мяса в руке, подкинул полешек. Пламя высветило его лицо, и некоторые из королевских волков переглянулись. Невозможность восстановить облик всегда считалась недостатком не тела, а души, да еще острые уши Угрюма не добавляли спокойствия. К нему подошел сотник, опытный и бесстрашный, развлек разговором.
Сонная дремота одолевала сытого Майлгуира. Он вполуха слушал про завтрашнюю охоту и особо злобного кабана… До конца праздника можно было отложить все мысли, побыть обычным ши. Можно было даже представить, что он любит, раз его любят так сильно в ответ. Угрюм вытащил вторую бутыль, черничный пирог и еще одного запеченного кабана. Однако хмель не брал даже с чистейшего древесного огня, отдававшего то ли хвоей, то ли травами.
Мэренн очень осторожно коснулась его руки, спросила разрешения покинуть его. И король отпустил. Правда, посидел недолго, решив не портить королевским волкам праздник. Семеро снаружи, семеро внутри, так пусть повеселится хоть кто-то.
— Я надеюсь, вы поможете мне в этом? — услышал Майлгуир, поднимаясь наверх, вкрадчивый голос. И замер, прислушиваясь. — Вы попросите нашего короля? Я вам обещаю свое покровительство.
— Благодарю вас за заботу, Ругер. Но мне достаточно покровительства своего супруга. А прошения советую вам передавать в обычном порядке. Не думаю, что король будет в восторге от того, что вы за его спиной решили убедить меня в том, что ваше дело более важное, чем прочие.
Затаивший дыхание Майлгуир опомнился наконец и выдохнул, бесшумно, чтобы не спугнуть настолько интересную беседу.
— Ты проникла в его постель, но не в его душу!
— Довольно! — резко оборвала говорящего Мэренн. — До этого я терпела ваши речи во многом из уважения к вашему отцу, но теперь вы переходите все границы. Видно, два ваших брата не только старше, но и достойнее. Жаловаться не буду, но на мое расположение не рассчитывайте.
Майлгуир услышал непонятный шум и поднялся по оставшимся ступенькам в мгновение ока. Оскорблять его королеву! Возможно, нападать на нее?! Да что этот Ругер о себе возомнил?!
Как бы то ни было, Майлгуир опоздал. Говорить его волк не мог. Хотя бы потому, что Мэренн приставила стилет к горлу своего противника. Увидев Майлгуира, отодвинулась, аккуратно спрятала оружие куда-то в рукав, а потом склонила голову.
Майлгуир мог бы поклясться, что глаза его новоявленной королевы сейчас не выражают ни капли покорности.
— Простите, мой король! — упал под ноги виновник суеты.
— Прости, мой супруг. Кажется, мы разобрались в нашем маленьком недоразумении, — хладнокровно произнесла Мэренн, не поднимая головы.
— Конечно. Кормак, — позвал Майлгуир сотника. Позвал тихо, но служивый волк появился мгновенно. — Этого — взашей из королевской стражи.
— Я ничего… — не осознавший своего положения волк попытался возмутиться.
— Ты поднялся к королеве в отсутствие короля? — сразу понял Кормак и побелел лицом. — Простите, мой король, это моя вина. Ругер тотчас покинет дом Угрюма.
— Хватит уже твердить о прощении! Мэренн. Моя. Королева, — звенящим голосом произнес Майлгуир, со всей силы вмазав кулаком в стену. — Это ясно?!
— Да, мой король, — склонился каждый волк, прижав кулак к груди.
Скрипнула дверь в гостевую комнату, пропуская королеву. Майлгуир перевел дух, вошел следом за тихой Мэренн. На пороге оглянулся, окликнул Кормака. Когда тот торопливо поднялся, произнес почти спокойно:
— Проверь остальных. Если пост покинул только Ругер, нареканий отряду не будет.
Кормак кивнул и быстро сбежал по ступенькам.
Майлгуир подошел к окну, распахнул створки, и в комнату ворвался сладковатый, приторный аромат жасмина и одуряющий запах белых ночных цветов, чьи колокольчики из пяти лепестков раскрывались лишь ночью. Не время для жасмина, но Угрюм любил его, и этот кустарник, словно в благодарность, цвел до самых заморозков. Полная луна плыла в небе, затмевая Мельницу Луга. Было очень тихо, не шепталась листва, не дышала стража, не блеяли даже козы и овцы в дальнем загоне. Луна казалась все ярче, мертвенные тени сгущались все сильнее, и в каждой рисовался свой мир, бездонный и беспощадный, упасть в который означало погибнуть. Казалось, ночное светило сжигает весь воздух, который перестал поступать в грудь.
— Отчего ты так расстроился? — произнесла Мэренн и дотронулась до его плеча.
— Ты хоть понимаешь, кому себя предложила в жены?! — с рыком оторвался Майлгуир от созерцания окрестностей, впечатал Мэренн в стену. — Ты знаешь, что я из того рода, что не сможет «уберечь своих женщин»?!
— Мой король, — узкие длинные пальцы легли на его грудь, глаза, казавшиеся совершенно темными, пристально и бесстрашно смотрели в его глаза. — Каждый сам выбирает себе жизнь. Я следую за своей звездой!
Майлгуир, еле сдержав желание уйти, коснулся нежных губ, прижал к себе жену за тонкий стан одной рукой, зарылся в темные, тяжелые пряди на затылке — другой. Косы развернулись от его прикосновений, укутали Мэренн тяжелым плащом. Майлгуир касался губами теплого пробора, от которого пахло шафраном и полынью, и не мог избавиться от пронзительной нежности, внезапно проникшей в его сердце.
На низком столике возвышался кувшин с двумя бокалами, и Майлгуир порадовался предусмотрительности Угрюма. Он налил себе и Мэренн, отпил, наслаждаясь новым ароматом, незнакомой горечью настойки, вкравшейся в обычную сладость.
Потом помог Мэренн избавиться от верхней одежды и покачал головой, когда она начала снимать нижнее платье. Усадил ее рядом на постели, прижал к себе, согревая сквозь тонкую ткань.
Как сохранить? Как уберечь?
— Ты узнала меня тогда, при первой встрече?
— Не так уж много волков, постаревших от непереносимых переживаний. Но тех, кто нашел в себе силы жить дальше, и вовсе мало. Вернее, ты такой один.
— Какая в этом сила? — слабо удивился Майлгуир.
Мэренн откинула ему на плечо голову.
— Ты не смог оставить свой мир, своих волков. Это пример для всех нас, живущих в Светлых землях. Не сдаваться, несмотря ни на что.
— С этой стороны я не думал, — покачал головой Майлгуир. — Скажи мне, раскрасавица, почему ты сегодня была такой скованной?
— Может быть оттого, что безродная волчица внезапно стала твоей женой — женой владыки Благого Двора и всех Светлых земель?
— Это хороший довод. Принимается. А еще?
— Оттого что все смотрят на меня, как на королеву, — прошептала Мэренн. — И Алан, и Джаред, и Мэллин, и даже Кормак! Как на равную! Все те, кого принято считать…
— Стариками?
— Героями! Основами нашего Дома, подобными древним богам. Ты считаешь себя старым, а тем не менее, сегодня мне завидует большинство волчиц этого Дома.
— У них есть для этого повод?
Мэренн развернулась, потерлась щекой о его плечо. Взглянула искоса, жарко и призывно.
— О да, мой король!
— Мэренн! Я думал, мы просто отдохнем.
— Все, что захочешь, мой король. Желаешь отдохнуть? — нарочито медленно стянула с себя сорочку и отбросила в сторону. Лунный свет облил узкое, гибкое тело, засверкал звездами в глазах, рассыпал искристое серебро по шелку кожи.
Вытянулась в струнку, словно прислушиваясь к чему-то, и начала двигаться. Медленно, зовуще, томительно. Майлгуир не мог оторвать взгляд — волны проходили по обнаженному телу, прокатывались по рукам и раскрывались в изящном движении кистей.
Резкие повороты сменялись томительными остановками в столь невозможно сложных позах, что Майлгуир еле удержал себя от желания подбежать и поддержать танцовщицу. Медленные шажки на носочках по кругу — и стремительные выпады. Повороты осиной талии, наклоны, сжатые и раскрытые пальцы… Косы повторяли каждое движение, словно две змеи. Казалось, порхает ночная бабочка, случайно залетевшая в дом, трепещет, бьется в клетке плоти, будто вот-вот вырвется наружу.
В конце Мэренн выгнулась дугой, откинулась назад так, что тяжелые пряди распустились и полоснули по полу. Распрямилась, подняв руку высоко вверх и потянувшись за ней, потом упала, собравшись в комок, и вновь поднялась грудью вверх так, словно в ее теле и вовсе не было костей. Выгнула руку, согнутую в локте, над собой, отвернула голову и подняла ногу, прижав ступню к колену другой ноги. Два треугольника, большой и малый, смотрящие в разные стороны — древний знак, единение двух начал.
— Пожалуй, я уже отдохнул, — хрипло произнес завороженный Майлгуир и протянул руки к Мэренн. Она кинулась в его объятия так стремительно, словно трепещущее пламя под резким порывом ветра.
И трепетала под его ладонями тоже как пламя. Когда он брал ее, прижимаясь грудью к ее спине, то целуя, то покусывая между лопаток, изгибалась, вздрагивала, подавалась, таяла.
Пожалуй, столь часто и много заниматься любовью может быть утомительно не только для юной, но весьма изобретательной волчицы, но и для старого бога, пусть давным-давно отдавшего свое могущество. К тому же они были не в Черном замке, полуживом существе, неожиданно ласково ухаживающем за своим владыкой с момента падения Проклятия. А именно: подбирающем пыль, чистящем одежду, греющем воду, собирающем расколоченную королем посуду…
И Майлгуиру внезапно это не понравилось: быть ребенком, за которым ухаживает заботливый слуга, и оскорбился. Сейчас король ощущал себя до странного существующим, настоящим и реальным.
И как каждому настоящему волку, взявшему свою волчицу всеми возможными способами, ему хотелось ополоснуться. Как Майлгуиру, невероятно требовательному к чистоте, принимающему ванну два, а то и три раза в день, ему желалось ополоснуться еще сильнее.
Вот только отрываться от Мэренн не хотелось совершенно, и он, в противовес своим желаниям, обтер влажным полотенцем свое ледяное сокровище, вытерся сам, накрыл обоих одеялом из мягкого, пушистого, словно облако, серого меха — и не пошел никуда, обняв свою волчицу, впитывая аромат разгоряченного женского тела, запах любви и тепла. Тянуло еще чем-то странным, тянуло тревожно и почти неуловимо, отчего Майлгуир взволновался.
Но тут Мэренн повернулась лицом к лицу — замерла, вглядываясь в него с такой отчаянной молчаливой просьбой и надеждой… И Майлгуир прошептал ей то, что не было правдой, но что она так неимоверно хотела услышать. Так сильно хотлеа, что, казалось, сейчас не выдержит, разобьет что-то или перегорит, как слишком тонкий фитиль в лампе, который горит излишне ярко, вспыхивая на миг перед тем, как погаснуть. Возможно, он сказал даже больше, чем мог и хотел, и чем она надеялась, потому что в зрачках все сильнее разливался темно-багровый огонь, тело полыхало под его руками, а губы шептали те слова, которые не обманывают, которые можно произнести лишь тогда, когда они — сама истина…
А потом пришла тишина.
Полная смотрела в широко распахнутое окно. Облила серебристым молоком, потянула тонкими лучами, зовя мягко и непреклонно. Майлгуир поднялся, странным образом оставаясь лежащим. Пошел по лунному лучу, как когда-то давно, когда его магия еще позволяла и ходить по воздуху, и использовать свет как опору. Особенно свет ночного светила.
Странно тихо было в подворье. Не шумели звери, спал, оперевшись о забор и откинув голову, опытный королевский волк. Майлгуир зарычал от недовольства, но из его горла не вырвалось ни звука. Тихий зов манил, и он спустился почти к самой земле. Побежал вперед, все быстрее и быстрее, к тому самому месту, где они гуляли сегодня с Мэренн.
Крокусов тут было немерено. Они тянулись вверх, белые на черном, светились призрачно, и Майлгуир поежился. Он уже решил прервать сон, укусив себя за руку, или вернуться обратно, как пронзительную тишину, давящую на уши, прервал звук серебряных колокольчиков, раздающийся из чащи леса. Он приближался, светлое пятно, появившееся между деревьями, увеличивалось в размерах, пока к королю не вышел ослепительно белый зверь. Он стукнул копытом, и с неба посыпалась ледяная крошка. Словно предупреждая о чем-то.
— Не может быть… — с трудом, с хрипом вырвалось у волчьего короля.
Что-то коснулось его ноги, и он опустил взгляд. Крокусы выросли так, как не могли вырасти настоящие растения, уцепились за ноги, обвились вокруг щиколоток, он не смог сделать ни шагу.
От этого странного сна точно нужно было избавляться. Запах стал сильнее, дурманил, завораживал, и Майлгуира пробрал озноб понимания. Не крокусы — безвременники обвивали его ноги, не дивным шафраном, а отравой пахло от настойки!
— Мэренн! — крикнул он, но из горла вырвался лишь хрип.
Жива ли? Он рванулся так, что, казалось, потянул за собой весь мир. Не получилось и пальцем пошевелить. Ядовитые плети ползли все выше и выше, подкрадываясь к сердцу, перехватили грудь, сдавили горло. Не вдохнуть!
Зверь опустил морду, скосил сапфировый глаз, в котором отразилась полная луна, повел острым рогом снизу вверх, разрывая путы Майлгуира, снимая чары.
Волчий король сорвал остатки мерзких растений. Единорог вздохнул, медленно опустился на землю и распался на множество светлячков. Они, словно испугавшись движения Майлгуира, разлетелись в разные стороны.
Король прикусил руку. Он и в самом деле не спал. И находился очень далеко от дома Угрюма! И чуял тревогу и потерю. Встряхнулся, обернувшись черным волком — и рванул что есть мочи к Мэренн.
Перенесся через пятифутовый частокол, не заметив высоты, в три прыжка миновал подворье, отметив глазом не спящего, а мертвого стража. Взлетел на второй этаж в их с Мэренн спальню — и завыл отчаянно. Комната была пуста. Королева пропала.
Комментарий к Глава 3. Крокусы и бессмертники
========== Глава 4. Осколки разбитых сердец ==========
Джареду очень хотелось проведать Угрюма. Так, что сами собой сжимались кулаки и становилось кисло во рту. Все браки между смертными и бессмертными заканчивались не слишком хорошо. И это еще мягко сказано. Полукровка, сознательно ушедший из семьи. Обладатель магической силы, пусть и испарившейся в Нижнем! Кто знает, когда и где проявит себя тот, кто выбрал участь изгнанника?
Но король с королевой благополучно уехали, и советник проводил кавалькаду взглядом. Вздохнул о малости охраны и привычной беззаботности их короля, вечно лезущего в самые опасные места. Мэренн, чуть обогнав Майлгуира, обернулась — и расцвела такой яркой улыбкой, таким невероятным счастьем, что Джареда опять укололо очень нехорошим предчувствием. Король пришпорил своего коня, и вороной с золотым вырвались вперед.
Однако отправляться следом — сущая глупость. Во-первых, почует, во-вторых, опять упрекнет, что советник дует на воду, в-третьих… перечислять можно было долго. От всякого внешнего воздействия дом Угрюма, где Джаред побывал лишь однажды, был закрыт основательно.
Благой двор шуршал от слухов, сплетен, изнемогал от таинственности той, что неожиданно заняла место рядом с их бессердечным владыкой. Пусть и на время праздника.
На все расспросы о короле и его даме советник, памятуя наказ Майлгуира, отмалчивался. Бракосочетание владыки оставалось тайной.
Многозначительное молчание советника порождало только новые слухи. Фаррел, собиравшийся было уезжать, решил остаться и попробовать уговорить «эту дикую розу» послужить ему натурщицей. Увязался за советником на галерею полюбоваться закатом и повыпрашивать разрешения. Как будто Джаред мог его дать!
Советник опять пожалел, что Майлгуир не объявил о свадьбе прилюдно. Небесные, преданные своему искусству душой и телом, по мнению Джареда обязательно влюблялись в тех, с кого рисовали и лепили. Конечно, ши любят лишь однажды. Однако советнику все больше казалось, что у детей Неба и правда страсть лишь одна. Ей были не женщины и не мужчины, а чистое, незамутненное искусство. Вряд ли подобную тонкость оценил бы их пламенный король, но втолковывать подобное принцу Неба Джаред не стал. Бороться с чужими заблуждениями — верх собственной глупости, ибо это трата времени и сил на убеждения кого-то в чем-то. Кто не хочет понять — не поймет. Кто хочет — тому и пояснения излишни. А времени не хватает даже бессмертным.