Час безумству и счастью! О бешеная! О, дай же мне волю!
(Почему эти бури и смерчи несут мне такую свободу?
Почему я кричу среди молний и разъяренных ветров?)
…О, отдаться тебе, кто бы ни была ты, а ты чтобы мне отдалась наперекор всей вселенной!
…О, вырваться из цепей и условностей,— тебе из твоих, мне из моих.
…Вытащить кляп изо рта, говори и кричи, что захочешь,
Почувствовать, что наконец-то сегодня я совершенно доволен, и больше ничего мне не надо.**
________________________________
* - Новый Завет. Откровение святого Иоанна Богослова. Глава 21.
** - Уолт Уитмен “Час безумству и счастью”
Упоминаются строчки из Louis Armstrong - What a wonderful world
Комментарий к XV
Большое спасибо тем, кто оставлял комментарии. Люблю.
Это заставило отложить некоторые дела и закончить главу раньше запланированного.
========== XVI ==========
…когда Он создал тебя, лежащей в постели,
Он знал, что делал,
Он был пьян, и Он был сверху,
и Он создал горы, моря и огонь
одновременно
Он иногда ошибался,
но когда Он создал тебя, лежащей в постели,
Он превзошёл всю свою Благословенную Вселенную
- Чарльз Буковски “Да-да” // yes-yes
Некоторые девушки как шоколадные конфеты в красочных обертках.
Ты знаешь, как выглядят шоколадные конфеты, но всегда трепетно разворачиваешь яркую, шуршащую под пальцами фольгу и с замиранием сердца в первый раз пробуешь начинку. Не спеша, чтобы лучше ощутить вкус ликерно-сливочной помадки, крема или нежного суфле. После первой конфеты процесс постепенно теряет свой былой интерес, и отправляешь по несколько конфет в рот за раз, ведь уже знаешь, что тебя ожидает.
Иногда приходит разочарование и за красивой оберткой, броским многообещающим слоганом, получаешь простую сладость с неоправданно высокой ценой. Но иной раз за дешевой карамелью скрыто сокровище, которое хочется еще и еще. Даже когда сводит зубы.
Ты открываешь конфету за конфетой, зная их вкус, и испытывая удовольствие от вкусовых ощущений, а не визуальных.
Девушки в отличие от конфет умело показывают свои достоинства и скрывают недостатки. Облачаются в тонкие кружева и ремешки, взывая к животному желанию, сорвать с себя каждую тряпку, не скрывающую возбужденного тела.
***
В доме ничего не поменялось с последнего визита Пеннивайза. Разве что топор она убрала в комнату, спрятав у изголовья импровизированной кровати.
Ригс кинула сумку с формой в сторону и туда же отправились ключи на цепочке. По-хорошему здесь и воровать было нечего.
На ней была плотная белая блузка с коротким рукавом, наверное, еще из гардероба матери и юбка, которая еле удерживалась на бедрах. Неудачная поездка в юридическую фирму.
Не разрывая зрительного контакта, Молли расстегнула молнию на юбке, позволив предмету гардероба соприкоснуться с дощатым полом.
Она подошла ближе, вставая на носочки почти как балерина, слишком чувственно припадая к губам. Под свободными рубашками и форменными батниками не скажешь, что она тощая, но стоило провести ладонью по изгибам тела, то ощущались лишь кости обтянутые бледной кожей.
Узловатыми пальцами Молли дернула пряжку ремня, не разрывая поцелуя, плавно расстегнула ширинку брюк и прежде чем отстраниться, прикусила нижнюю губу.
Его пальцы скользнули под ткань хлопчатобумажных трусов, которые не вязались с образом сексуальной девушки. Влажно. Некоторые любят пробовать их на вкус как конфету.
Когда ее острые колени коснулись пола, он поднял ее за подбородок, скользкими пальцами очерчивая линию губ в немом приказе открыть рот. Конфеты не пробуют сами себя на вкус, они уже знают свою начинку. Молли тяжело дышала открытым ртом; обжигая горячим, как пар дыханием пальцы, что водили по нижней губе.
Ее глаза были широко распахнуты и болезненно блестели в сумраке комнаты. Бездуховно, грешно по христианским учениям, когда она умело, вобрала член в рот, порождая вопрос о том, сколько раз ей приходилось делать это, чтобы достичь совершенства.
Пеннивайз запустил пальцы в ее волосы слегка сальные у корней. Светлые мягкие как у детей пряди электризовались, соприкасаясь с дешевой синтетикой блузы. Он оттянул одну из них, наматывая на палец, как прочел в ее воспоминаниях.
Нелюбимая племянница делала также, когда ей было несколько месяцев отроду: хватала крошечными пальцами и тянула на себя. Иззи получала по рукам и угрозы, которые не понимала.
Молли не бросилась кидаться с моралями, лишь специально слегка задела зубами головку члена. Словно заряд электрического тока прошелся по его человеческому обличию, и ощутимо твердая земля ушла из-под ног.
Она отстранилась, отползая на коленях назад, не спеша принять вертикальное положение. На припухлой нижней губе осталось немного слюны, напоминающей тягучий яичный желток. Дрожащими пальцами Ригс расстегивала пуговицы на блузе, предоставляя взору угловатую мальчишескую фигуру. Почти подростковую.
Светлые пряди всегда собранные в хвост сейчас скрывали золотым водопадом твердые вишни сосков.
Ее недостатки можно было превратить в достоинства. Облить горячей кровью с головы до ног, окрасить волосы как белые розы в красный цвет, позволить прилипать к груди и каплями стекать ниже. Сделать ее кожу сладкой, пропитать страхом как лучшей парфюмерной водой мира.
Рождение Венеры в неказистой особе из Куинси.
Молли поманила в сторону матраса и с мягкостью во взгляде, пришедшей на смену ярости, бережно помогала ему снять рубашку, откидывая в сторону. Она скользила губами по шее, груди, где предположительно должно было биться сердце, даря нерастраченную нежность, что хранилась в ней годами. Несвойственно переплела их пальцы, оттягивая нижнюю губу в поцелуе.
Бог был в комнате, когда мужчина сказал женщине: Я так сильно люблю тебя.
Обхвати меня ногами, притяни меня.
Притяни меня.
Притяни меня.
Иногда, когда ее сосок оказывался у него во рту она шептала: “О, мой Бог”
Это также одна из форм поклонения Богу.
… Ее бедра двигались, словно хотели растолочь в ступке корицу и гвоздику всякий раз, когда он выходил.*
Вдавливая своим весом, Оно чувствовало каждую ее кость, видело подрагивающие ресницы, чувствовало дыхание. Омерзительное доверие к партнеру, вытесняющее страх.
- Не долби, - прошептала Ригс, прикусывая мочку уха, обучая точно мальчика, что нужно делать.
Она предпочла быть сверху, самостоятельно выбирать темп и как-то неестественно запрокидывать голову.
Человеческими руками Пеннивайз чувствовал жар ее кожи, алую кровь, что реками текла внутри нее, как толчками билось сердце. Он мог просчитать каждый позвонок и вырвать весь скелет, обгладывая кости и наслаждаясь молодым, но гнилым на вкус мясом, если бы захотел.
Равновесие на бедрах, прыжок, наклон, объятия, изгиб руки и сжатие.**
Когда ее губы вновь накрыли его, а узловатые пальцы впились в затылок, Оно могло точно сказать, что Ригс ела в течение дня. Пряности хрустящего багета на завтрак, несколько чашек кофе (последнее было по-ирландски), горький привкус после женских сигарет с отдушками и тех, что были выкурены в машине. Дым пропитал волосы, но с кожи стал почти незаметен, смешавшись с запахом живого тела, пота и геля для душа.
Притяни меня.
Плавное движение бедер сменилось. Она увеличивала темп, вырывая из его губ, скорее рык, нежели стон. Оно скользнуло пальцами по ее бедрам с близко расположенными венами, жалея, что нельзя выпустить когти, вспарывая ей ногу, когда она впивалась ногтями.
Отстранившись, Молли сжала губы в тонкую линию и отвела взгляд куда-то в стену, учащенно моргая, будто бы ей что-то попало в глаз. Тяжело выдохнув, Ригс пробубнила что-то вроде: «Я плачу, когда кончаю»***; взбила руками собственные волосы, прилипшие к влажной шее, и изменила собственной привычке.
- Удивительно, - прошептала она, на мгновение, припадая к губам.
В ней зарождалась мимолетная любопытная симпатия, когда его рука находилась на оголенной пояснице.
Устроившись рядом, она поспешила отвернуться и устремить взгляд в дверной проем, как будто должен был вернуться разъяренный ревнивый муж, которому только что изменили или Иззи с просьбой приготовить что-нибудь. В тишине Молли была бы даже рада переключить внимание на бессмысленную ругань с кем угодно, чтобы только не ощущать напряжение, повисшее в воздухе, которое испытывала лишь она.
Ригс никогда не оставалась на ночь у любовников, а если такое и происходило, то она переключалась на видеоигры под бутылку пива, просмотр глупых телешоу или забавных для кого-то роликов с видеохостинга.
Она и к себе никогда никого не звала, но на это были причины в виде матери, младшей сестры, а затем племянницы. Отвратительно.
Теперь лежа спиной к одному из любовников (имя, которого до сих пор было пятном в памяти (Роберт, верно?)), она не знала, что делать и искренне надеялась, что у него появятся неотложные дела, и он испарится также быстро, как явился к ней на работу пару недель назад. Молли даже пообещала самой себе, что устроит скандал, если он сейчас попробует к ней прикоснуться, как это показывают в кинолентах или что-нибудь начнет говорить.
Потребность в общении пропала слишком быстро.
- Пойду, налью воды.
Ригс произнесла это больше для себя, чем для него, не смея повернуть голову назад в приливе стыда.
***
Пеннивайз с нескрываемой усмешкой вслушивался в ее шаги за стенкой, которые создавали видимость поиска стакана.
Она оттягивала момент возвращения в комнату всеми возможными способами: наливала воду под минимальным напором, зачем-то задвинула стулья и задернула старые занавески, будто бы отгоняла случайных зрителей в лице не заплативших за сеанс подростков, затаившихся на задних рядах.
Молли вернулась в помещение со стаканом (для видимости?) и, остановившись, принялась делать глоток за глотком. Размеренно, слегка запрокинув голову, почти сексуально будто бы снималась в рекламном ролике питьевой воды.
Длинные волосы прикрывали наготу ее груди, а вместе с тем и сердце, и вырабатываемые в его мышце электрические импульсы.
Красота талии, ниже – бедер, еще ниже – колен.**
Нижняя губа прижата к краю стакана, вода поступает в ротовую полость, глоток и еще один. Разветвление вен, капилляры, дыхание. Родимые пятна, шрамы, синяки, порезы.
Пеннивайз с непривычного угла наблюдал за ней с интересом школьника препарирующего лягушку на уроке биологии. Человек в естественной среде обитания точно живой организм под микроскопом.
За громкими рассуждениями и научными открытиями людская природа оставалась неизменной. Тени бегущие по кругу жизненного цикла.
Не подавая голос, протянула стакан в его сторону с одной четвертой воды, предлагая попить, но сразу получила немой отказ.
Кивок, сдавленное глотание. Стараясь не сталкиваться взглядом, вернулась на матрас, оставляя на расстоянии вытянутой руки стакан, как предлог вновь покинуть комнату.
Сухие локти, родимое пятно под лопаткой, раздражение у ключиц и гусиная кожа как реакция на холод. Волосы разметались по подушке.
Молли вновь отвернулась и, сомкнув веки в попытке заснуть, вслепую натянула одеяло. Ее дыхание почти сразу нормализовалось, служа белым флагом к любым действиям.
Оно подвинулось ближе, наблюдая за тем, как дрожат веки, как непроизвольно меняется поза во время сна, почувствовало, как ее горячие ступни коснулись его ноги.
Немного сухие человеческие ступни.
Запястье, суставы запястья, ладонь, узловатые пальцы.
У нее были руки как у синих воротничков, но намного лучше, чем у жен тех, кто приезжал сюда со сбора хлопка или основывал Дерри. Женщины того времени были визгливы, до боли пугливы как дети, некоторые целовали распятие перед своей гибелью и молили о быстрой смерти.
Те, кто еще недавно были под властью белых, имели грубую кожу ладоней в не проходящих мозолях и волдырях, а тело хранило следы прошлых порок. Розовые рубцы в контраст с темной кожей.
Молли не собирала по полям хлопок и не срывала сорную траву голыми руками, порезанными осокой или в волдырях от горячего масла. Не работала на шахтах, коптя легкие, и уж точно не была сотрудницей металлургического завода Китчнера.
Ее руки были в порезах канцелярского ножа, порой в конце дня ныли предплечья и когда-то были желтые синяки от металлического обруча.
У детей другие руки. Мягкие, не знающие грубой работы и не имеющие никакой силы. Другие у творцов и заботливые у матерей.
***
Ригс снилась полная околесица, которая могла напугать только человека.
Оно даже не подключалось к ее сознанию, не внушало страх и не ломало образы, создаваемые разгоряченным бурной активностью разумом чем-то извне. Уж слишком было занято изучением.
Ровное дыхание стало сбивчивым, на лбу (возможно и в подмышечных впадинах) проступил пот.
Молли засмеялась сквозь сон, а после резко дернулась, широко распахнула глаза и подорвалась с кровати, но вовремя остановила себя на полпути, загребая ближе к нагому телу одеяло. Пеннивайз слышал учащенное сердцебиение, напоминающее о жертвах. У них всегда слишком сильно стучит сердце перед смертью, будто бы выполняет особую программу за считанные мгновения.
Оно услышало, как Ригс запустила руки в волосы и тяжело выдохнула. Страдание?Усталость. Девчонка не страдала от ночных кошмаров, не видела нечто пугающее и не вздрагивала от каждого шороха. По крайней мере, пока.
Вероятней всего, она посмотрела на него, оттого в ее разуме замелькали обрывки здравых домыслов, которые после череды глупостей сменились денежным вопросом. Пеннивайз мастерски изображал человека, а особенно спящего порой лучшее нее самой.
Она хотела обокрасть его. Забрать часы, мобильный телефон или найти парочку сотен затерявшихся в карманах чужого портмоне.
Но вместо перечисленного Молли перегнулась через него (Оно ощутило ее волосы на своей коже) и забрала нижнее белье, а потом, подхватив стакан с пола, шаркающими шагами вышла из комнаты, прикрывая за собой дверь.
Часы. Ей приснились ебаные часы, о которых она забыла думать.
Это не было ночным кошмаром, а скорее чем-то родом из прошлого, погребенного в памяти.
Молли не придавала значению сновидениям. Только в детстве, когда проводила несколько недель с бабушкой по линии матери. Мягкие жилистые руки швеи с узловатыми запястьями, дрожащие от простого действия: вставить нитку в ушко иглы. Они, кажется, сшили несколько платьев для ее Барби, прежде чем та тихо умерла во сне. Как мать, так и дочь.
Она с трудом помнила ее имя. Кажется, вообще не задержала его в памяти, но как сейчас слышала эти глупые истории набожной женщины.
Молли проснулась с этим-как-его-там парнем, который был не самым худшим вариантом и предпочла душ, чтобы не перескочить через неестественную интерлюдию с пробуждением или того хуже разговором. Только не утром.
В корзине для белья прели джинсы со следами крови и всего дерьма, что можно отыскать в сточных водах. Руки не доходили.
Дверь в ванную комнату, в которой Оно уже мельком было, вселяя страх в малявку и недалекую мамашу, оказалась не заперта, лишь прикрыта и оставляла внушительное расстояние, приглашая насладиться зрелищем из-за кулис.
Ее мокрые светлые волосы еще слегка мыльные на концах прилипли к спине. Все тело местами было в пене, которую Ригс тщательно втирала в кожу руками за неимением мочалки. Она направила душевую лейку чуть выше лица (скорее на линию роста волос), шевеля губами, пробуя горячие капли на вкус или утоляя жажду.
Эстетично по человеческим меркам. Почти красиво.
- Блять, - Молли завернулась в чистое полотенце, позабыв о том, что кому-то еще может пригодиться вода. – Я о тебе забыла. Включи бойлер.
- Что?
Ригс мокрыми ступнями оставляла следы на кафеле, вновь пачкая ноги. Большой белый котел с затертым названием расположился в углу рядом с несколькими полками с полотенцами и ниже корзина с грязным бельем.
- Ковбой, не знаю как там в твоем особняке, - она ткнула пальцем ему в грудь. – Но здесь с отоплением все хуево, поэтому я вытрясла последние изображения старика Бенджамина Франклина, чтобы установить это. Будь добр и включи его сам, и проследи, чтобы оно работало. Перебои здесь – дело не хитрое.