Кто помог Деметре? Она бы никогда не осмелилась в одиночку бросать вызов богам. Да и сил у нее не хватило бы. Не ее стезя. Гадес всегда недолюбливал ее, считая собственницей, не пожелавшей отпускать дочь. Но в этот момент он ее почти ненавидел.
Персефона – или Софи, как она сама себя называла – смутилась и не хотела разговаривать. Она желала как можно быстрее сбежать из клуба и от Гадеса, которого наверняка посчитала навязчивым. Ей бы удалось, если б не ее подруга. Гадес не запомнил имени восторженной блондинки, но она оказалась фанаткой группы «Стикс течет вспять». Благодаря ей, Персефона не сбежала сразу.
Но она молчала большую часть времени, стоя рядом с подругой, которая щебетала о последнем альбоме и жаждала получить автограф. Конечно же, Гадес дал его. А потом еще долго смотрел вслед девушкам, когда они выходили из зала. Он надеялся, чары Деметры дадут трещину, когда Персефона увидит его. Он надеялся, она обернется.
Она не обернулась.
И теперь Гадес сидел в почти пустом баре клуба, не зная, то ли ему попытаться напиться, то ли отыскать дом Персефоны и силой вернуть ее (в конце концов, не первое похищение жены в его долгом существовании), то ли… Гадес не знал, что еще можно придумать.
Но понял, что все это придется отложить, потому что ощутил другое божественное присутствие рядом. И мгновение спустя ему на плечо опустилась рука:
– Аид, дружище!
– Я ненавижу это имя, – сухо ответил Гадес.
– Зато ты рад меня видеть! Не сомневаюсь.
– Привет, Амон.
Он уселся на барный стул рядом и заказал у бармена что-то прозрачное в маленькой стопке. Хрупкий, тонкий, он был похож на семнадцатилетнего мальчишку. На входе у него наверняка проверили документы.
Пришедший осушил рюмку и потребовал еще. И только после этого посмотрел на Гадеса.
– Это твой клуб?
– С какой стати? Нет. У меня группа. Мы тут выступали.
– Серьезно? – Амон обернулся и с интересом окинул взглядом сейчас пустую сцену. – А что так мелко?
– Зачем мне клуб?
– Не знаю, вполне в твоем духе.
Гадес пожал плечами:
– У меня есть целое подземное царство. К чему мне клуб?
– Для понта.
В ответ Гадес только промолчал. Когда-то он, как и многие боги, развлекался тем, что у него на земле было все, что он только может пожелать. И как прочим, ему это быстро наскучило. Когда можешь иметь все, это быстро становится бессмысленным.
К тому же Гадесу всегда нужно иное.
– Я нашел ее.
В этот момент Амон как раз рассматривал стопку, решая, стоит ее пить прямо сейчас или нет. Алкоголь на него действовал как на Гадеса – то есть почти никак. Что-то вроде пива для обычных людей.
После слов Гадеса, Амон оторвался от созерцания рюмки и с любопытством посмотрел на собеседника.
– Серьезно? Быстро в этот раз. Так вот почему ты здесь.
Гадес кивнул. Их с Персефоной связь всегда был чем-то необъяснимым даже для них самих. Но его тянуло туда, где рождалось и росло ее новое воплощение. И рано или поздно они встречались. Тогда срок Персефоны у Деметры заканчивался, и она снова уходила с Гадесом.
Но не в этот раз.
– Поздравляю, – сказал Амон. – И где же сейчас твоя темная принцесса?
– Дома, полагаю.
– Ммм?
– Она меня не узнала.
Вот это заставило Амона сразу же забыть о рюмке. Он выпрямился на стуле и с нескрываемым удивлением посмотрел на Гадеса. Теперь была особенно заметна его необычная форма глаз, как будто слегка миндалевидных. Амону нравилось, когда смертные гадали, откуда он может быть родом, кто его предки. Конечно, никто не угадывал в юноше древнеегипетского бога черного небесного пространства и покровителя Фив.
Он мог не появляться неделю или годы, но потом неизменно находил Гадеса и вел себя так, будто они расстались только вчера.
Впрочем, все боги были такими. Кроме Гадеса. Его вечность отсчитывалась в том числе чужими перерождениями. Амон мог сколько угодно иронизировать на эту тему, но он знал об этом лучше многих. Он всегда был другом Гадеса.
Поэтому сейчас сокрытый бог небес оказался искренне удивлен:
– Как это не узнала? Такое разве возможно?
– Как видишь.
– Я не вижу. Но ты расскажи.
И Гадес рассказал. Достаточно кратко, но не упуская деталей. За время его рассказа Амон успел выпить рюмку и взять еще одну.
– И что ты собираешься делать? – спросил он.
– Понятия не имею. Потребовать ответ у Деметры?
– Только спровоцируешь эту стерву. И ты прав, раз она такое провернула, ее кто-то поддерживает. Кто-то сильный. Твой брат не может?..
– Зевс не стал бы.
– Он всегда благоволил Деметре.
– Он благоволит каждой юбке! Но не стал бы раскачивать равновесие.
Амон многозначительно вздохнул. Видимо, пытался горестно, но вышло у него так себе.
– Тогда тебе остается только одно, – возвестил он.
– Выкрасть Персефону?
– Дурень. Соблазнить ее.
– Что?
– Ну, один же раз вышло.
– Она не была против.
– Откуда ты знаешь, что теперь будет? – Легкомысленно пожал плечами Амон. – Она ощутит то же притяжение, что и всегда. Тогда наверняка вспомнит. Только не пугай ее сразу, этот твой загробный пафос и вот это всё… попробуй быть как человек. Она себя все-таки человеком считает.
Гадес не ответил. Он уставился на ровные ряды бутылок в баре. Они отсвечивали в смутном свете полупустыми боками. Гадес давно жил среди людей, но никогда не думал, что всерьез может быть одним из них. Он даже напиться по-настоящему не в состоянии, какое соблазнение?
– Я не смогу, – сказал Гадес.
– Да ладно. Просто не пугай ее. Она заново в тебя влюбится и все вспомнит.
Амон явно хотел опрокинуть рюмку, но потом неожиданно посерьезнел.
– Вообще-то я здесь не просто так.
Вот оно что. Поэтому он так легкомысленно отнесся к возможному союзу Деметры с кем-то сильным. И не придал значения потере памяти Персефоной. Амона беспокоило что-то другое.
Гадес вопросительно изогнул бровь:
– И?..
– Бальдр мертв.
– Ну, он всегда немного не в себе.
– Ты не понял, Гадес. Он действительно, взаправду мертв. Его убили.
– Невозможно убить бога.
– Все так думали.
Теперь Гадес вздернул обе брови. Бальдр был с севера, да к тому же покровительствовал весне и свету – то есть друг для друга они были теми еще противоположностями. И не то чтобы друг друга ненавидели… но недолюбливали достаточно, чтобы стараться никогда не встречаться.
Но невозможно убить бога. При смерти просто освобождается их энергия и требуется время, чтобы создать новое тело. Но Персефона единственная, кто в полном смысле слова перерождается.
Этот процесс шел тысячи лет. Ничто его не нарушало.
– Что произошло? – спросил Гадес.
Как и всегда, он оставался собран и задавал вопросы по существу. Его друг бросил быстрый взгляд на бармена, но тот был далеко. До этого Амона не очень-то волновало, что услышит бармен, но теперь, похоже, информация была важной.
– Никто точно не знает. Но Бальдра убили. А его дух не высвободился. Он просто оказался уничтожен.
– Откуда известно, что он не исчез?
– Хель сказала. Она-то смыслит в таких вещах.
Ее Гадес знал отлично. Как и он, Хель заведовала умершими, но на севере. Он не помнил сложных родственных связей в их пантеоне, но не сомневался, если богиня их загробного мира говорит, что Бальдр мертв, значит, он действительно мертв.
– Но как такое возможно?
Амон пожал плечами:
– Никто не знает. Один в ярости, он тоже не поверил, начал искать, а Хель обозвала его старым козлом и заявила, что она уверена, Бальдр исчез из этого мира. Совсем. До конца. Он никогда не вернется и не возродится. Он просто перестал существовать.
Последние слова Амона звучали особенно зловеще. Так что будь Гадес хоть чуточку более впечатлительным, у него по спине точно пробежали бы мурашки.
– Но самое страшное не в этом, – продолжил Амон. – Ходят слухи, такое происходит по всему миру. Кто-то убивает богов и других существ. Бальдр стал самым значимым и последним… на данный момент.
– Только не говори, что хочешь тоже заняться поисками убийцы.
Амон пожал плечами:
– Сейчас каждый из нас будет пытаться провести расследование. Ты поможешь?
– Если смогу.
– Не волнуйся, я не помешаю соблазнению твоей Сеф. Тем более… на всякий случай приглядывай за ней. Она сейчас уязвима. И сам будь осторожен.
Гадес криво усмехнулся.
– Вряд ли кто окажется настолько глуп, что полезет к владыке Подземного царства.
– Бальдр тоже думал, что неуязвим.
3.
– Разжигай костры, мой господин. Позволь дыму стелиться вдоль величественных вод Стикса. Вдоль моих позвонков.
Аид улыбается. Хищно, опасно, как будто готов перегрызть глотку любому, кто встанет у него на пути. Проводит рукой по обнаженной спине Персефоны, и она выгибается под его ладонью.
Ее постель усыпана весенними цветами вперемешку с маленькими человеческими косточками. Аид полагает, это ужасно непрактично, но он склонен к символизму, а Персефоне просто нравится, когда красиво. Поэтому в первую ночь, когда она в новой жизни воссоединяется с мужем на их ложе, она просит усыпать постель цветами и костями. Которые, правда, всё равно придется смахнуть на пол, чтобы не мешали.
Им обоим нравятся ритуалы. Что-то постоянное и неизменное. Напоминающее, что бы ни случилось, есть циклы и вещи, которые никто не в силах изменить. Аид всегда стремится к Персефоне, а Персефона хочет воссоединиться с мужем.
– Разжигай костры, мой господин, – шепчет она, – пусть все знают, что я вернулась.
Он наклоняется, так что его дыхание щекочет ухо Персефоны. Улыбается, а в словах перекатывается рычание хищника, опасного и неумолимого:
– А что будет делать моя госпожа?
Она переворачивается на спину, обнаженная, благоухающая сладковатыми цветами с могил.
– Надеюсь, ты скучал по мне.
Гибкий, страстный, он с рычанием раздвигает ее ноги.
Всю дорогу до дома Софи слушала восторженный щебет Хелен. Светлые волосы подруги растрепались, тесный корсет она сняла прямо в машине, ничуть не стесняясь того, что осталась в какой-то черной сетке, не скрывавшей темное белье. Софи на полном серьезе опасалась, что они станут причиной аварии, потому что другие водители таращили глаза на миниатюрную блондинку за рулем.
Сама же Хелен взглядов не замечала и говорила только о прошедшем концерте. По ее признанию, сыграли любимые песни. И дважды выходили на бис! Хелен отбивала пальцами ритмы на руле, пока они стояли на светофоре.
Но больше всего, конечно же, Хелен пришла в восторг от того, как Софи случайно познакомилась с вокалистом «Стикса», и что он нашел их в зале и взял номер Софи.
– Ты ему понравилась! – уверенно заявила Хелен. – Точно тебе говорю. Я видела, как он смотрел.
– Не сомневаюсь, он так смотрит на каждую девицу, которую хочет уложить в постель.
– Он не такой.
– С чего ты взяла?
– Читаю его Фейсбук.
Софи только фыркнула и отвернулась, пока Хелен переключилась на водителя впереди, рассказывая, что тот «медленнее улитки на заднем дворе моей бабушки».
Софи же думала, что там, перед клубом, Гадес действительно не показался ей ни заносчивым, ни пытающимся ее очаровать. Он был на удивление… обычным. На сцене Гадес казался внушительным, но по жизни всего на полголовы выше Софи. Собранный, подтянутый, с короткими темными волосами и несколькими маленькими сережками в левом ухе. Разговор тек так плавно, как будто они знали друг друга, как будто беседовали каждый день.
Хотя Софи не сомневалась, она впервые видела этого человека.
Когда Хелен в очередной раз пошла щебетать о Гадесе, Софи не выдержала:
– Если он так тебе понравился, может, ему стоило дать твой телефон.
– А вдруг он любит только рыженьких? – вздохнула Хелен.
– Тебе лучше знать, ты за его Фейсбуком следишь.
Хелен не успела продолжить разговор, они остановились у дома Софи, и та побыстрее распрощалась с подругой.
Низенький забор действительно стоило подновить, а нарисованные на почтовом ящике звезды не были видны в ночи. Поежившись от осеннего холода, Софи обхватила себя руками и по дорожке заторопилась к освещенному крыльцу. Она слышала, как за спиной отъехала машина Хелен, и пригородный район снова погрузился в привычную тишину, нарушаемую какой-то ночной птицей. Софи в них совершенно не разбиралась.
Дом окутывал теплом и запахом выпечки – похоже, мать снова готовила, ожидая возвращения дочери. Она никогда не ложилась спать, пока Софи не приходила.
Сняв ботинки в прихожей и повесив куртку на крючок в виде латунной виноградной лозы, Софи провела рукой по длинным, темно-рыжим волосам, приводя себя в порядок, а потом прошла в гостиную.
– Мам? Я вернулась.
Она сидела в кресле, в углу комнаты, среди пушистых ковров, маленьких диванов и торшера в стиле ар-деко, заливавшего всё вокруг мягким светом. Длинные волосы цвета спелой пшеницы собраны в косу, перекинутую на грудь, прямо поверх скромного платья в мелкий цветочек. Заложив пальцем книгу, которую читала, мать строго посмотрела на Софи:
– Ты сегодня поздно.
– Полуночи нет!
– Могла позвонить.
– Мам, я уже не маленькая.
– Если тебе исполнилось восемнадцать, это еще не значит, что ты стала взрослой.
Не выдержав, Софи закатила глаза, но от матери это не укрылось.
– Дорогая, я просто о тебе волнуюсь. Время неспокойное, а ты разгуливаешь в таком виде поздно ночью.
– Это нормальный вид. И еще не поздно.
– Я надеюсь, в следующий раз ты позвонишь.
– Прекрати.
– Нет. Это ты прекрати. – Голос женщины растерял мягкость, тут же став твердым, почти грозным. В нем звучали бури и дожди. – Я не позволю тебе шататься непонятно где непонятно с кем.
Софи знала, что если не хочет опять ругаться, то проще промолчать. Тем более мать тут же прекратила бушевать и миролюбиво спросила, как прошел концерт. Как будто она слушала хоть что-то из того, что нравилось Софи и могла поддержать разговор. Поэтому мать молча выслушала сухой рассказ.
Хотя, разумеется, Софи не стала говорить, как вокалист «Стикса» попросил ее номер телефона. Еще жив был в памяти скандал, который закатила мать, узнав о школьном ухажере Софи.
Но на следующий день Софи возвращалась мыслями к тому, что ее номер у человека по имени Гадес. И хотя ни за что бы в этом не призналась, но куда чаще, чем обычно, проверяла телефон. Он хранил молчание всю первую половину субботнего дня.
Гадес позвонил, когда Софи была в оранжерее. Срезала тонкие стебельки трав для матери. На самом деле, то, что называли оранжереей, представляло собой всего лишь пристройку рядом с домом, не больше обычного сарая, но с огромными окнами и стеклянным потолком, чтобы на травы падало солнце. Внутри было не развернуться, Софи едва могла сделать два шага в сторону от двери.
Телефон в кармане завибрировал, когда в руке лежало пять упругих стебельков, которые требовались матери. Оставив инструменты, Софи достала телефон и, увидев незнакомый номер, не могла не подумать, что это Гадес. Поэтому помедлила, не выходя из оранжереи – ей вовсе не хотелось, чтобы мать услышала разговор.
– Да.
– Здравствуй. Это Гадес. Надеюсь, ты меня помнишь.
Короткий смешок на той стороне – Софи не понимала его, но невольно улыбнулась в ответ:
– Я знаю твой голос.
– О?..
– Слышала много песен.
– О, – повторил Гадес. – Я рад. Может, у тебя будет свободный вечер? Я бы с удовольствием прогулялся и угостил кофе.
Он замялся, но негромко добавил:
– Если ты не против.
Софи заметила мать, подошедшую к окну в доме и глянувшую на нее. Как будто забеспокоилась, почему дочери нет так долго. Софи махнула ей рукой, указывая на телефон, и отвернулась. Как будто если будет стоять лицом, мать может услышать слова.
Теперь надо ответить. Просто ответить и ничего не испортить.