========== Глава 1 ==========
Я всегда ненавидел мозгоправов. Психоаналитиков, как их следовало вежливо называть, задачей которых было влезть жадными, липкими пальцами в ваш разум и перекроить его под свое понимание прекрасного. Под их понимание нормальности. А что стоит считать нормальным в нашем безумном, больном мире?
Я с детства был проклят даром сочувствия. И это не та напускная жалость и желание пожалеть несчастное, страдающее существо, это – стопроцентное вживление в чужое сознание, в чужую душу. Я как будто срастался с человеком, становился им, видел его тайные желания, стремления и страхи. Знаете, как много в каждом из нас дерьма? Не думаю, что вы в состоянии себе этого представить, а я в свое время поражался, какими извращенными и испорченными могут быть внешне милые и открытые, совершенно нормальные люди.
Впервые я осознал свои способности, когда от нас с отцом ушла мать. Не мама, нет: бросив маленького ребенка и мужа, просто вычеркнув их из своей жизни, она потеряла право на мою привязанность и это обращение. Я тогда не понимал, почему она поступила так, в чем я виноват. Было чувство, что кусок моего сердца вырвали без анестезии и оставили так, ничем не обработав кровоточащую рану. Отец замкнулся и ушел в себя, лишь изредка балуя меня невеселой, кривой ухмылкой и небрежным трепанием уже изрядно отросшей к тому времени курчавой шевелюры. А мне хотелось стабильности, хотелось знать, что хоть кто-то в этом мире меня еще любит, что я нужен хоть кому-нибудь. На все мои предложения поиграть, посмотреть, что я нарисовал или сделал, ожидание ободрения и похвалы следовал быстрый рассеянный взгляд сквозь меня и просьба идти заниматься своими делами и не отвлекать папу от важных дел. И тогда, отчаявшись, я впервые взглянул на мир его глазами. Глазами раздавленного случившимся, почти сломленного человека, который безумно любил жену и переживал ее уход, как личную трагедию. Я тогда ревел в три ручья, запершись в своей комнате, и обещал себе, что никогда больше не буду думать как отец, не буду пытаться видеть мир его глазами. Но прошло несколько дней, и я попробовал снова. Потом еще раз и еще, потому что сквозь черную тоску проглядывало слабое, неуверенное стремление жить для сына, чтобы он рос здоровым и сильным и никогда не повторил его ошибок. В тот момент, когда я это осознал, я улыбался, как полный идиот: папа меня любит, я – то, что заставляет его двигаться дальше. Перестав требовать внешних проявлений любви, я довольствовался тем, что чувствовал: его забота, его гордость мной, его боязнь меня потерять.
Мы с ним жили одни долгое время и практически ни с кем не пересекались, поэтому первый поход в школу стал для меня шоком. Огромная толпа людей, шумная, бессистемная, где я, сам того не желая, сливался разумом с каждым человеком, стоило мне столкнуться с ним взглядом. Обилие ощущений и чужих эмоций чуть не довели меня до нервного срыва, но внятно объяснить приехавшему на звонок из школы отцу чем была вызвана моя истерика я так и не смог. Он бы меня просто не понял, я это знал. Меня забрали домой, и я два дня думал, как избежать повторения того кошмара. Решение было простым: не смотреть в глаза, и оно стало панацеей на все время учебы. Постепенно я нарастил некоторую броню, позволяющую абстрагироваться от эмоций окружающих, даже иногда позволял себе заглянуть в глубину зрачков, таящую под собой каждый раз новую темную бездну, и уже не выглядел таким фриком, каким был с их точки зрения. Самое смешное, что я не в обиде: сам бы так и назвал человека, который постоянно плавает взглядом, лишь бы не встретиться им с собеседником, нервно мотает головой и поводит плечами.
Всегда завидовал другим людям, которые способны дружить, потому что сам этой радости лишен. В словаре определение дружбы примерно следующее: дружба – это близкие отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности, общности интересов. И если с последним бы проблем не было, то вопрос доверия… Все люди лицемерны. От любых отношений они ждут чего-то для себя: понимания, принятия, защиты, возможности избежать одиночества, самоутвердиться, обрести уверенность или просто хорошо проводить время. Нет, это неплохо, я сам, наверняка, жду от дружбы чего-то такого же, но подпустить к себе человека, который смотрит на тебя исключительно в товарно-денежном ключе? Нонсенс. В этом ключе замечательно подходила знаменитая песня Eurythmics, так что я решил: «кто я такой, чтобы не соглашаться?» и начал играть по этим правилам. Социализироваться все-таки худо-бедно удалось: закончил школу, университет, сейчас работаю специалистом по судебной экспертизе, преподавателем Академии ФБР и следователем по особо важным делам, профайлером. Не скажу, что последнее мне по душе, но, как говорится, «кто, если не я?» К сожалению, Джек пока так и не нашел никого лучше, и при очередном вызове на место преступления остается утешать себя тем, что я делаю действительно нужное дело. Увы, но никакие утешения от ночных кошмаров не спасают.
Настоящим агентом я так и не стал, к дичайшему раздражению Джека Кроуфорда, главы отдела психологии поведения ФБР, под началом которого я периодически работаю. Сам я ситуацией доволен, потому что в ином случае Джек сел бы на шею, постоянно таская на места преступлений, а так есть хоть призрачный шанс отвертеться от этой сомнительной радости. Хотя ради такой удобной отговорки периодически приходится проходить психологическое освидетельствование. Для психологии я представляю собой большую ценность, как говорит Алана Блум, моя коллега, профессор психологии. Она считает себя моим другом и старается не анализировать меня (из-за чего я ей очень благодарен), хотя и находит природу моего дара очень интересной и перспективной в плане исследований. Остальные психологи делятся на две категории: в первых явственно ощущается сильный интерес, желание копать-сверлить-препарировать мой разум и потом внести свой вклад в науку, основанный на этих исследованиях, а во вторых – отсутствие интереса, одно желание заработать.
Поэтому когда Джек привел мне в помощь доктора Ганнибала Лектера, я не ожидал от него ничего хорошего. Поздоровался кивком головы, по привычке отводя взгляд от собеседника, и вернулся к разложенным на столе фотографиям, мысленно готовясь отстаивать свое право на независимость: Джек наверняка посоветует мне (крайне настоятельно) еще раз пройти психологическое освидетельствование, хотя со времени предыдущего прошло не больше пары месяцев. А я совершенно не горю желанием снова отвечать на уже набившие оскомину одинаковые скучные вопросы.
Джек вводил доктора в курс дела и я задумался, прорабатывая свою линию защиты, когда меня зацепила фраза о том, что фото тела девушки появилось на totalcrimes.com. Слова сорвались с языка сами собой:
- Безвкусица.
- У вас проблемы со вкусом? – профессионально переспросил психотерапевт, от чего меня передернуло.
- В моих мыслях нет места вкусу, - тяжело вздохнув, немного резко и нарочито вежливо ответил я, поймав предупреждающий взгляд Джека. После того разноса, который я устроил предыдущему мозгососу, потоптавшись на всех его болевых точках (ну а что вы хотите: им можно, а мне нет?), Кроуфорд взял с меня слово быть вежливым с людьми этой профессии.
- Это необходимость, Уилл, - говорил он, доверительно положив руку мне на плечо. – Просто смирись и перетерпи, таковы правила. Или ты хочешь отстраниться от расследований?
Я уже не знаю, чего хочу, но знаю точно, что моя больная, гипертрофированная и щедро вскормленная Джеком совесть загрызет меня, стоит уйти из отдела. Ведь сколько жизней я мог бы спасти, сколько преступлений предотвратить… Хреново быть эмпатом, который попал в поле зрения ФБР.
- В моих тоже, - мягко согласился доктор, стараясь не обращать внимания на мой тон. – Нет эффективной защиты.
- Я возвожу форты, - не знаю почему, но его манера разговора больше не вызывала раздражения.
- А как же ассоциации? – за время нашего короткого диалога он отошел от доски, на которой были вывешены фотографии с мест похищений, и, как-то очень тихо и мягко ступая, прошел к столу, за которым мы с Джеком сидели, и занял соседнее кресло. Я инстинктивно немного отодвинулся, возвращая комфортный радиус отчуждения, после чего все-таки развил мысль:
- Форты спасают.
Доктор Лектер искусно выдержал паузу, молчаливо соглашаясь с моей фразой, после чего перевел тему:
- Не любите зрительный контакт?
Я дернулся, буквально кожей чувствовал его заинтересованный взгляд. Так и не повернув головы, ответил:
- Глаза отвлекают. Видишь слишком много и вместе с тем слишком мало, - мысленно я собирался с силами, возводя защитные стены вокруг своего разума, после чего, так же продолжая монолог, перевел взгляд сначала на подбородок сидящего рядом человека, потом на губы, нос и, наконец, заглянул ему в глаза. – И сложно сосредоточиться, когда думаешь: «какие белые белки», или «возможно у него гепатит». Или «кажется, капилляр лопнул».
Я говорил язвительно и резко, буквально провоцируя его отстать от меня и заниматься другими, более интересными вещами, но доктор Лектер вдруг расплылся в широкой улыбке, словно я выписал ему чек на миллион долларов, и покивал головой, показывая, что оценил шутку по достоинству. Он продолжал удерживать мой взгляд, явно пытаясь пробраться через защитные бастионы и узнать, что творится там, внутри. От этого пытливого, ожидающего взгляда становилось не по себе, так что я поспешил закончить:
- Да, я стараюсь не смотреть людям в глаза, - я еще раз скривил губы в усмешке и отвернулся. – Джек!
- Да, - тут же отозвался мой шеф, но его перебили:
- Все увиденное находит слишком живой отклик в вашем сознании. Ваши ассоциации шокируют вас самого, сны вызывают отвращение. Ваш мозг убивает все то, что вы любите.
Я замер, потрясенный его словами. Но как?! Как, черт побери, он умудрился попасть в яблоко всего после двух-трех небрежно оброненных фраз?
- Чей портрет вы рисуете? – голос дрожал от переполнявших меня чувств, я буквально задыхался от злости на себя, за то, что позволил себе раскрыться настолько, что меня прочитали, на Лектера, который так беспардонно влез туда, куда его не звали, и на Джека, который притащил с собой этого хмыря. Последнюю злость хотя бы можно было выплеснуть на адресата: - Чей портрет он составляет? – возмущенно спросил я Кроуфорда.
Тот промолчал, и роль миротворца взял на себя психиатр:
- Простите Уилл, мы с вами наблюдаем за миром, - мягко и ненавязчиво, будто обволакивая, прозвучал его голос. Он, наконец, отвернулся и перестал давить на меня еще и взглядом. – Я тоже не могу запретить себе смотреть.
Туше, как сказали бы французы времен Людовика четырнадцатого. Против этой фразы возразить было нечего: я и сам, как бы ни абстрагировался, все равно подмечал эмоции, чувства и желания. Например, неловкость Джека во время этого разговора просто зашкаливала, как и его надежда на то, что мы сработаемся и найдем зацепки по делу. На этом фоне небольшое охлаждение его отношений с женой, усталость от ненормированного рабочего графика и хронического недосыпа, а также тяжелый груз ответственности за судьбу пропавших девчонок почти терялись, но оставляли вязкое горьковато-кислое послевкусие. Доктора же я принципиально не собирался анализировать, но это получалось непроизвольно. С первых же минут появления в комнате, его куда больше занимала моя скромная персона, чем детали дела, из чего следовал неутешительный вывод: доктор был про меня наслышан. Возможно, это Джек, может быть какой-нибудь его коллега, вроде Аланы. У кого только я не перебывал за годы службы в нашем заведении! Интерес, симпатия, внимание, желание познакомиться поближе… Перечислять можно было еще долго. Причем он был настолько сконцентрирован на мне, что прочесть что-то о нем самом было проблематично. Не то, чтобы я к этому стремился, до его последних фраз:
- Не стоит меня анализировать, - с нажимом заметил я, предупреждая о последствиях. Именно так и начинался мой прошлый скандал с психологом. – А то я стану очень… неприятным.
- Уилл, - осадил меня напрягшийся Кроуфорд. Он, в отличие от доктора, прекрасно понимал, к чему все идет.
- А теперь, если позволите, мне нужно идти читать лекцию.
Я спешно ретировался, понимая, что как только за мной закроются двери, эти двое вдоволь перемоют мои косточки. Думать о них не хотелось, и я постарался отогнать мрачные мысли.
========== Глава 2 ==========
Следующая жертва отличалась от предыдущих всем. От одного взгляда на нее начинало противно подташнивать. Психопат явно издевался над нами, над несчастной девушкой… Было очевидно, что работал совершенно другой человек, о чем я и сообщил Кроуфорду. Все время осмотра меня не оставляло впечатление, что это тело – подарок, причем именно мне, потому что из-за бросающихся в глаза отличий я смог нарисовать профиль нашего предыдущего преступника, Сорокопута, как его окрестили в отделе, и его рабочее пространство. Придя к этим выводам, я поспешил поделиться ими с начальством.
- А что с подражателем? – остановил меня голос Джека, когда я уже собирался уходить.
Я кинул еще один взгляд на тело и с трудом сглотнул:
- Психопата с высоким уровнем интеллекта и садистскими наклонностями сложно поймать: нет схемы, которую можно отследить. Пусть доктор Лектор составит психологический портрет, вы же ему доверяете.
Возможно, последняя шпилька была лишней, но я не удержался: нервы были растревожены видом последней жертвы, и я уже предчувствовал очередную бессонную ночь, наполненную кошмарами и душным ощущением тревожности.
Утро началось с неожиданности. Открывая на требовательный стук в дверь, я совершенно был не готов увидеть на пороге своего нового знакомого.
- Доброе утро, Уилл, - поняв, что первым начинать разговор я не намерен, взял слово мой гость. – Можно войти?
- Где Кроуфорд? – вместо ответа спросил я, окидывая доктора Лектера недовольным взглядом. С утра я всегда бываю злым и не выспавшимся, а вот он буквально излучал симпатию в мой адрес и какое-то азартное предвкушение.
- Дает показания в суде. Сегодня работаем мы с вами, - доктор продолжал вежливо улыбаться и явно чего-то ждал. – Так можно войти? – не выдержав, повторил он, и я, нехотя, освободил проход.
Оказалось, Лектер пришел не с пустыми руками, и вскоре мы устроились за столом, поглощая самый восхитительный омлет на моей памяти.
- Я бы извинился за свою аналитическую западню, - между делом заметил доктор. – Но знаю, что тогда мне вскоре придется извиняться снова, так что не буду злоупотреблять извинениями.
Я хмыкнул, оценив иронию:
- Главное – профессионализм?
- Можем пообщаться, как взрослые люди, или, не дай Бог, подружиться, - невозмутимо предложил он, не смотря на меня, словно боясь спугнуть чересчур внимательным взглядом.
- Вы не настолько интересны, - покрутив в руке чашку с кофе, я отказался от этого завуалированного предложения. Дружить с типом, который буквально рвется залезть тебе в голову? Увольте!
- Пока что, - вкрадчиво, но очень многообещающе заметил доктор. В его голосе послышался вызов. – Агент Кроуфорд говорил, что вас занимают монстры.
Я вздохнул, сетуя, что к вкусному завтраку всегда прилагается какой-нибудь неприятный довесок. Например, вот этот разговор. Хотя его вполне можно было вернуть в конструктивное русло:
- Не думаю, что девушку в поле убил Сорокопут.
Я начал описывать свои ощущения, иногда отвлекаясь на вставляемые им комментарии, и с удивлением заметил, что вскользь упомянутые ассоциации с подарком пришлись доктору по душе. Его глаза блеснули азартом, а губы дрогнули в намеке на улыбку, которую он тут же поспешил скрыть за чашкой с кофе.
- Вы чувствуете Сорокопута? – помолчав, спросил он. – Какие у него проблемы?
- У него их много, - не задумываясь, ответил я. Очевидно, что просто так никто не пойдет убивать девушек, этому предшествует какой-то глубокий кризис, надлом.
- А у вас, Уилл, бывают проблемы? – как будто ступив на тонкий лед, тихо спросил доктор Лектер. Очевидно, что эта тема была ему более интересной. Он ждал ответа примерно с тем же чувством, с каким я обычно подсекаю попавшуюся на крючок рыбу. И я решил не доставлять ему радость победы.