— Ничего страшного, ничего страшного… — бормочет Дин (хотя чувствует он ровно обратное). — Ты только дыши, дыши…
Наконец приступ начинает проходить, хотя Кас еще какое-то время не может полноценно вздохнуть. Едва отдышавшись, он начинает извиняться.
— Прости, — шепчет он, отпуская рубашку Дина. — Прости, Дин, прости, пожалуйста… — Теперь он пытается подняться на ноги.
— Посиди немного, — предлагает Дин, но Кас твердо намерен встать. Шатаясь, он поднимается с колен. У Дина получается обхватить его одной рукой и слегка развернуть, чтобы прислонить спиной к машине. Кас упирается руками в бедра, наклонившись вперед. (Дин на всякий случай подстраховывает его за поясницу и плечо.)
— Дин, прости меня… — говорит Кас снова. — Я попал… я попал на… — Ему все еще тяжело дышать, и речь прерывают периодические спазмы, так что сложно понимать, что он говорит. Наконец ему удается выговорить: — На твою… на твою машину, на дверь. — Он машет рукой в сторону пассажирской двери. — Я попал на твою машину, прости меня, Дин. Не трогай… — Он указывает на дверь. Дин смотрит на то место, куда показывает Кас: на открытой пассажирской двери в самом низу виднеется пятнышко рвоты.
В этот момент Дину становится едва ли не смешно: ему тотчас вспоминаются куда худшие вещи, произошедшие с Импалой за много лет. Даже эпизодов с наличием рвоты можно вспомнить много: и как семилетнего Сэмми несколько раз укачало в Импале, и Дина с гриппом в двенадцать лет, и очень пьяного пятнадцатилетнего Дина, и потом еще несколько случаев уже на третьем десятке…
Не говоря уж обо всей кровище и трупах. Дин менял коврики и чистил обивку так много раз, что давно сбился со счета. И сиденья целиком заменять приходилось, и дверные панели.
Кас делает глоток воздуха и произносит неожиданным потоком слов:
— Мне так жаль, Дин, прости меня, я надеялся добраться до мотеля раньше, я всю дорогу пытался сдерживать тошноту, она всегда начинается примерно в это время, у другого водителя есть пакет на всякий случай, он знает, что меня всегда тошнит, у него всегда пакет…
— Ничего-ничего, — успокаивает Дин, бессмысленно похлопывая его по плечу. Но Кас только продолжает извиняться. Дину приходит в голову, что «другой водитель», наверное, не плутает и не пропускает нужный съезд. Не стоит в пробках и не едет до мотеля целую вечность.
И другой водитель, наверное, не докучает Касу чередой неприятных вопросов о его диагнозе. Особенно когда Кас только что с химиотерапии и чувствует себя хуже некуда.
Другой водитель наверняка не лихачит на поворотах. «Касу уже было плохо, — думает Дин, — а я еще и разогнался».
— Я не хотел тебе говорить, — продолжает Кас, — но у тебя в машине нет пакета… Я не хотел запачкать твою машину, Дин, мне так жаль, я пытался сдержаться, правда пытался… — Кас дрожит — непонятно, от холода или отчего-то еще, но, придерживая его за спину, Дин чувствует, как приступы дрожи сотрясают его ребра. По его голосу похоже, будто он чуть не плачет.
И у Дина наступает момент истины. «Мое присутствие — это проблема», — понимает он.
«Проблема в том, что Кас этого не ожидал. Я полностью нарушил его привычный распорядок. И теперь ему приходится переживать за меня. Но важен-то не я. Важен совсем не я».
С этой мыслью приходит спокойствие.
— Ты можешь стоять сам? — спрашивает Дин. Кас кивает, и Дин рискует отпустить его на несколько секунд, чтобы накидать ногой гравия и земли на непотребную лужицу рвоты. Он засыпает ее достаточно, чтобы Кас смог безопасно пройти обратно к двери. Кас стоит, прислонившись к Импале, и смотрит за действиями Дина почти в трансе.
— Идти можешь? — спрашивает Дин, оборачиваясь к нему. Кас снова кивает. — Ну тогда поехали, отвезем тебя в мотель. — С этими словами Дин отводит его к пассажирской двери.
— Прости меня, Дин, — опять произносит Кас, опускаясь на сиденье.
— Кас, прекрати извиняться.
— Но на твою дверь же попало… — говорит Кас едва слышно, снова указывая на пятно зеленоватой желчи на нижнем краю двери. — Только не трогай, — добавляет он, — я отчищу. — Он с усилием извлекает из кармана куртки салфетку (при этом Дин вспоминает гору салфеток в ящике его комода) и делает слабую попытку вытереть дверь.
— Оставь, — говорит Дин. — Я потом почищу.
— Но это твоя дверь, дверь твоей машины…
— Черт с ней, с дверью.
— Это же дверь твоей машины, Дин…
— Черт с ней, с дверью, — повторяет Дин с таким ударением, что выходит почти рассержено. Кас моргает в ответ. Дин заставляет себя сделать вдох и смягчить голос: — Это ерунда. Правда. — Кас молча смотрит на него, и Дин теперь пытается продумать следующий шаг. — Тебя сейчас тошнит? — спрашивает он.
— Э… — отзывается Кас. Он явно пытается собраться: чуть выпрямляется и достает из куртки еще одну салфетку, чтобы вытереть рот. — Не прямо сейчас. Обычно это начинается постепенно. Накатывает волной.
— Хорошо, так, — говорит Дин. Он вспоминает, как когда-то давным-давно укачивало Сэмми, и думает: «Пакет. Ему нужен пакет. Пакет на случай рвоты и вода, чтобы прополоскать рот». Дин оглядывается на тротуар, как будто пакет волшебным образом образуется там из ниоткуда. Потом ему приходит в голову мысль посмотреть на заднем сиденье Импалы — там на полу частенько валяются пакеты из-под спиртного. И действительно, через окно Дин замечает в салоне забытый полиэтиленовый пакет, виднеющийся из-под кресла. Он открывает заднюю дверь и выуживает его рукой.
— Вот тебе пакет на всякий случай, — говорит Дин, оборачиваясь и протягивая пакет Касу. Кас берет его, устало кивнув. — Как только доедем до мотеля, сможешь прополоскать рот, хорошо?
Кас снова кивает: вид у него измученный, и лицо выглядит почти дряблым от усталости. Дин осторожно захлопывает пассажирскую дверь, повторяя про себя мысленный план: «Пакет. Сполоснуть рот. Потом уложить его в кровать».
***
Дин возвращается за руль и отъезжает от обочины, окинув Каса критическим взглядом. Кас пока держится, но силы у него явно на исходе. Он свернулся у двери как можно дальше от Дина и, кажется, не может даже самостоятельно держать голову. Смотреть на Дина он избегает.
Но, как выясняется, спорить он все еще может. Как только машина трогается, Кас говорит:
— Когда мы доберемся до мотеля, я хочу, чтобы ты высадил меня и уехал. Я серьезно. Оставь меня и езжай по своим делам. Со мной все будет в порядке, обещаю. Тебе все равно нужно вернуться к расследованию, — добавляет он.
— Нет никакого расследования, — говорит Дин. Больше нет ни малейшего смысла придерживаться изначальной истории.
— Как? — Кас смотрит на него непонимающе. — Ты же сказал, что приехал по делу.
— Нет никакого дела.
— А как же… — Кас медлит. — А в тот раз, когда ты заходил ко мне в магазин?
— И тогда не было никакого дела, — признается Дин. Они подъезжают к мотелю Пайнвью, и Дин поворачивает (теперь уже осторожно) на парковку. — Я приезжал просто тебя повидать, — объясняет он.
Кас разглядывает его в тишине озадаченно и устало. Когда Дин паркуется, Кас наконец говорит:
— Ну, как бы там ни было… в таком случае… В таком случае езжай назад в Канзас. — Он собирается с силами и добавляет настойчивее: — Возвращайся в Канзас. Ты пойми, так бывает всегда — такая тошнота и рвота. Каждый раз. Как оказалось, моя оболочка реагирует на терапию острее, чем большинство людей. Я уже привык. Это нормально.
— Угу, — кивает Дин, заглушая двигатель. — Я только сбегаю в офис, спрошу есть ли свободный номер рядом с твоим, хорошо? Сейчас вернусь. — Он открывает дверь и уже начинает выходить, но Кас останавливает его рукой за плечо.
— Ты не понимаешь! — говорит Кас. В его голосе слышна досада. — Первые двадцать четыре часа после лечения… непростые. Даже первые тридцать шесть часов. — Его рука сжимается на плече Дина. — Будет хуже, чем то, что ты сейчас наблюдал. Это не то, с чем тебе захочется иметь дело, уж поверь мне. И мне не нужна помощь. Я уже много раз справлялся сам.
— Да, и больше ты сам справляться не будешь, — отвечает Дин. Кас медленно отпускает его плечо с выражением такого отчаяния, что извиниться хочется уже Дину. — Прости, Кас, — говорит он. — Я понимаю, что ты выдумал себе какую-то безумную миссию сделать все самостоятельно, но теперь она закончилась. Я остаюсь. И это не обсуждается.
С усталым вздохом Кас оседает в кресле.
— Какой у тебя номер? — спрашивает Дин. — Я попрошу себе комнату рядом.
Кас не отвечает — только переводит взгляд на улицу за лобовым стеклом. Но Дин замечает, как его рука сжимается на колене, и догадывается, что Кас уже держит в руке ключ от комнаты. Ключ, на котором, без сомнения, указан номер.
— Я могу посмотреть на этом ключе, который у тебя в руке, — говорит Дин. — Или проследить за тобой до тех пор, пока ты не подойдешь к двери… — Подумав, он добавляет: — Или подсмотрю в списке гостей. Твой выбор.
Кас по-прежнему глядит за стекло. До этого момента на его лице были написаны в основном усталость и тревога, так что даже удивительно, когда уголок его рта изгибается и Кас едва слышно усмехается.
— Я должен был знать… — бормочет он.
— Извини, но со мной иначе никак, — говорит Дин.
— Да, — кивает Кас, — я беспокоился об этом. — Он переводит взгляд на цветок, который весь последний отрезок пути стоял между ними на сиденье. — Я, кстати, не возвращал цветок, — говорит он, забирая горшок обратно на колени. — Ранее — я его не возвращал.
— Это я понял, когда ты вывалился в дверь, — говорит Дин.
— Я просто не хотел ему повредить. Волновался, что уроню его, или… — Кас колеблется, потом сознается: — Или меня на него стошнит. Если честно, я очень боялся, что меня на него стошнит. Я не хочу причинить ему вред. Мне очень хочется… чтобы ему было хорошо. — Он умолкает, глядя на цветок. — Ему понадобятся свет и вода, — добавляет он после паузы, трогая листочки. — И, может быть, какое-то удобрение.
— Я могу о нем позаботиться, если хочешь, — предлагает Дин.
— Нет, у меня в комнате есть место, — отвечает Кас. Он придерживает цветок одной рукой, сжимая во второй ключ от номера. — У меня есть окно, можно поставить его туда. Думаю, там достаточно света. Мне хочется, чтобы он стоял там.
Они оба смотрят на цветочек.
— Помочь тебе отнести его внутрь? — спрашивает Дин.
Кас смотрит на него хмуро.
— Я пока еще способен пронести комнатное растение двадцать шагов, — отвечает он слегка оскорбленно — хотя, судя по его виду, он едва способен поднять травинку и двадцать шагов определенно под вопросом. Но Дин кивает, принимая это утверждение.
— Но… может быть, ты откроешь дверь? — предлагает Кас. — А я понесу цветок.
Он медленно разжимает руку и протягивает ключ. Дин берет его.
========== Глава 12. Ангелам пора спать ==========
На ручке двери Каса висит табличка «Не беспокоить». Дин отталкивает ее в сторону и отпирает дверь. Перед ним открывается простая и весьма скромно обставленная комната мотеля. Даже по стандартам Винчестеров место изрядно потрепанное. Дин заходит внутрь, окидывая взглядом изношенное синтетическое покрывало на кровати, тонкое одеяло, кучей сваленное на полу, вручную сшитые занавески, тусклую лампу и потертый комод с кривыми ящиками. Дешевый линолеум скрипит под ногами, и старый мини-холодильник, запрятанный под кухонную стойку, шумно пыхтит, словно на последнем издыхании. Не сказать, что здесь грязно, но это на ступень ниже минимальных стандартов Дина (а у него довольно низкие минимальные стандарты).
К тому же в номере некоторый бардак. Вдобавок к одеялу Кас скинул на пол и все подушки — по всей видимости, прошлой ночью. Стулья расставлены как попало посреди комнаты. По полу разбросаны кастрюли и противни, несколько полотенец и бутылки с водой. Дин хмурится, осматривая комнату: Касу обычно не свойственен беспорядок.
— Знаешь, — замечает Дин, оборачиваясь к нему, — если не вешать на дверь табличку «Не беспокоить», то придет человек под названием «уборщица» и приберет в номере.
— Я не хотел, чтобы меня беспокоили, — отвечает Кас. Он остановился в дверях и, сжимая в руках цветок, настороженно следит за Дином, пока тот оценивает обстановку.
Дин пытается ободряюще улыбнуться ему:
— Тут неплохо. Во всяком случае, чисто. — (Может, в комнате и не прибрано, но видимой грязи нигде нет.) — И, смотри-ка, ты и впрямь прошел двадцать шагов! Даже с цветком. Хочешь присесть?
Прямо пока Дин это произносит, голова Каса поникает и его взгляд расфокусируется, как будто он прислушивается к чему-то вдалеке. Он опирается рукой на дверной косяк для баланса и слегка наклоняется вперед. Его лицо вновь приобретает эту липкую бледность.
— Кас?! — окликает его Дин, делая шаг к нему. Кас молча протягивает цветок. На этот раз ему не нужно ничего говорить: Дин хватает горшок, и Кас быстро проходит в ванную, зажав рот рукой, и закрывает за собой дверь.
Слышен щелчок дверного запора, затем включенный душ. Шум воды почти — хотя и не совсем — заглушает звуки рвоты.
Дин стоит с цветком в руках посреди комнаты, в окружении расставленных стульев и разбросанных подушек, и может только смотреть на закрытую — запертую — дверь ванной. Смотреть и слушать.
«Душ, — думает Дин. — Эта его новая привычка подолгу принимать душ. Уже сколько недель…»
Бесцельно постояв так какое-то время, Дин наконец оставляет цветок на потертом столе в углу комнаты и пытается отвлечься тем, что немного приводит это место в порядок. Он составляет стулья вокруг стола и бросает подушки и одеяло обратно на кровать. Но ему по-прежнему слышны звуки, доносящиеся из-за шума воды, и, собирая с пола разбросанные кастрюли и бутылки, Дин замирает. Он снова смотрит на дверь ванной.
Конечно, всегда неприятно слышать, как кому-то плохо. Но чрезвычайно неприятно — просто невыносимо — знать, что это Кас. И знать, почему это с ним происходит. Дин медленно опускает охапку полотенец и кастрюль на кухонную столешницу и думает: «Ангел не должен через это проходить. Это неправильно».
Не то чтобы в отношении кого-то это «правильно», конечно. Но для ангела это должно быть особенно тяжело. Кастиэль однажды даже пытался объяснить, как необычайно интенсивны для ангела человеческие чувства — и тогда он говорил о самых обыкновенных человеческих ощущениях. О заурядных вещах вроде голода, сонливости, нарывающей царапины. Ничего и близко похожего на то, что происходит с ним сейчас.
«Он не вырос с этим», — думает Дин. Конечно, Кас бывал ранен, бывал слаб в прошлом; у него даже как-то случился этот приступ из-за украденной благодати и мимолетная реакция на встречу с Чумой. Но он никогда вот так обыденно не болел. Кас не сталкивался даже с обычной простудой: у него не бывало жара в детстве, не бывало гриппа, его не укачивало в машине, как Сэмми. И ему совсем незнакомы подобные хронические заболевания.
Он хоть понял, что с ним происходит, когда его впервые стошнило?
И Кас сейчас там один.
И запер дверь… от Дина. Что даже немного обидно. «Заставить его отдать мне ключ от номера — это была лишь половина дела, — думает Дин. — Десятая часть».
Звуки рвоты наконец стихают.
— Кас? — зовет Дин, подходя к двери. Ответа нет. Дин громко стучит в дверь костяшками пальцев, уже подумывая о том, чтобы вскрыть замок. Или просто выбить дверь. — Кас? Как дела?
— Все в порядке, — отвечает Кас.
Дин вынужден закатить глаза.
— Что я тебе только что говорил про «все в порядке»? Открой дверь сейчас же, а не то…
Слышен звук слива воды в туалете. Потом затихает душ.
Щелкает замок, дверь ванной приоткрывается, и появляется Кастиэль, бледный и нетвердо стоящий на ногах. Дин бегло осматривает его: Касу приходится опереться рукой о стену для устойчивости. Он тяжело дышит, как после пробежки, и вытирает рот салфеткой. Потом бросает салфетку в унитаз и устало смотрит на Дина.
— Уже все нормально, — уверяет он.
Дин игнорирует комментарий.
— Тебе надо попить воды, — говорит он, думая о том, сколько жидкости Кас, должно быть, потерял только за последний час. — Если сможешь удержать ее, конечно. Иначе будет обезвоживание. — Дин бросает взгляд на бутылки с водой, теперь выставленные на кухонной стойке, вдруг понимая, что они запасены именно для этого. И теперь он начинает догадываться, почему они были расставлены на полу.