Чёрт. Сколько можно? Пора, давно пора признать, что эта… связь не сулит ничего хорошего. Она не принесёт ей ничего, кроме вытрепанных нервов, которые в итоге приведут к нервному срыву, если не хуже. Так нельзя. Чувство стыда за собственную слабость перед ним комом собирается в горле, едва ли не перекрывая доступ к кислороду, и в конце концов она позволяет мыслям скользнуть к основной проблеме, которая чёрной тучей маячит на горизонте. Он — женат. Женат, и вскоре станет отцом, а этот простейший, но самый важный факт, не изменят ни её чувства, ни его отбитое отношение к собственной жене.
Вымыв кружку, Рей возвращается в комнату, а взяв трубку, лежащую на тумбочке, включает и терпеливо ждёт, пока экран, рассеченный трещинкой по диагонали, не включится; но едва это происходит, она внезапно запинается, замирает, увидев в списке недавних звонков целую кучу пропущенных от… Рей старается не смотреть, пытается пролистать их, но цифры удерживают внимание, прожигая сетчатку, отпечатываясь на внутренней стороне век, вгрызаясь в мозг, и Рей жмурится, собираясь с силами удалить их, один за другим, но нечаянно тыкает не туда, и соединение случается быстрее, чем она успевает сбросить.
— Чёрт, нет, нет, нет, нет!
Телефон жжёт ладонь, но она скидывает звонок, надеясь, очень надеясь на то, что произошла какая-то заминка и связь просто не успела установиться. Время словно замедляется, сердце в груди наливается тяжестью, а дыхание сбивается, когда все её надежды рассыпаются прахом, стоит трубке в руке зажужжать, оповещая о входящем от… Ну, разумеется.
Руки трясутся, ладони потеют, но она делает вдох, затем второй, прежде, чем провести пальцем по треснутому экрану и поднести телефон к уху. Нужно сделать это сейчас, пока не стало слишком поздно, пока хватает храбрости, пока тёмные глаза не прожигают в ней дыру размером с планету. Она молчит, наполненная ужасом, граничащим с истерикой.
— Привет.
Колени подгибаются и она оседает на пол, боясь рухнуть лицом в пол, если он скажет ещё хоть слово. Уверенность в собственном решении уже раскалывается пополам, но собрав в себе оставшиеся крохи здравомыслия, она выдыхает.
— Привет, — она слышит в трубке какой-то стук: похоже, он чем-то занят. Язык примёрз к нёбу, мысли в голове закручиваются, переплетаются между собой, путаются, и она молчит, молчит, потому что не может открыть рот и сказать хоть что-то вразумительное.
— Рей? Ты что-то хотела? — хотела? Да, хотела. Хотела, но какая к херам разница, если тому, чего ей по-настоящему хочется, никогда не бывать? — Рей?
Сглотнув горькое разочарование, она набирает в лёгкие побольше воздуха, и слова, которые слетают с кончика языка, ей самой едва понятны. — Послушай, думаю, не нужно нам больше видеться.
Тишина на том конце оглушает, заставляет чувствовать себя неуютно, и эти секунды перед его ответом раздирают её напополам.
— Рей.
— Пожалуйста. Всё это так неправильно, и из-за этого я с ума схожу, и, — она вздыхает, чувствуя, как в горле першит от собирающихся в глазах слёз. — Не знаю, что в тебе такого особенного… кажется, что всё, и, блять, — прикусив язык, она трясёт головой, пытаясь выкинуть из мыслей лишнее, ненужное, отвлекающее. — Ты мне нравишься, очень… — Теперь она точно в шаге от того, чтобы переступить тончайшую грань, отделяющую её от истерики. — Но…
Плотина прорывается и она всхлипывает, чувствуя, как всё внутри неё рассыпается на части. Трудно поверить в то, что абсолютно чужой человек, с которым она виделась всего пару раз, залез ей в голову, проник под кожу, заполнил собой без остатка, привязав к себе такими узлами, распутать которые у неё не получается.
— Кайло… — на выдохе произносит она, не зная, как закончить бесконечную мысль, и глубокий голос на том конце провода оживает, посылая по радиоволнам свою подавляющую энергетику.
— Бен. — Зачем-то поправляет он, вызывая в ней неконтролируемый приступ дрожи, миллиардами наэлектризованных иголочек проносящейся по телу.
— Приятно познакомиться, — закатив мокрые глаза, тихо бурчит она. — Ну, сам понимаешь, да? Я нихрена о тебе не знаю, ты обо мне — тоже. Нам вместе было так, — ей хочется сказать — жарко, крышесносно, головокружительно хорошо — но, прикусив язык, Рей выпаливает совершенно другое. — Прикольно. Но… блять, поверить не могу, что я это говорю, но… пора остановиться, ладно?
Он молчит, и на долю секунды ей кажется, что он бросил трубку — отличное было бы завершение этого сумбура из кипящих чувств — но через мгновение он выдыхает, накрывая её волнами раздражения прямо сквозь разделяющее их расстояние.
— Рей, давай… — запнувшись, он пропадает на мгновение, которое длится, и длится, и длится, до тех пор, пока… — Ладно.
И всё?
Ты же этого хотела, глупая, радуйся.
— Ладно. — всхлипывает она, каждой клеточкой тела ощущая давление бетонных стен. — В общем, спасибо.
За что? Вопрошает воспалённый мозг, но она игнорирует тонюсенький голосок собственного подсознания, фыркая в трубку.
— Рей, — тихо начинает Бен, но в последнюю секунду замолкает, словно не зная, что сказать. — Тебе спасибо.
— Не за что, — сквозь пелену слёз улыбается она, мысленно давая себе тумака за тупость, которая клещами вцепилась в неё, и отпускать не собирается. — Прощай, Бен.
— Рей…
Она отключается прежде, чем он произносит ещё хоть слово, и остаток дня проводит в позе эмбриона, проливая слёзы непонятно по чему. В итоге она все сделала правильно, но какого хрена от этого не становится легче? Шмыгая носом, она уговаривает себя, что всё наладится попозже, когда-нибудь она вспомнит об этом со смехом, когда-нибудь…
Нехватка любви в жизни внезапно болезненным нарывом напоминает о себе. Так было всегда — сколько она себя помнит. Родители её не любили, иначе не оставили бы в чёртовом приюте; не любили её и опекуны, без конца сменяющие друг друга. Пытаясь разобраться в том, что же есть любовь, она цеплялась за любую возможность, несмышлёным котёнком ища в любой ласке крупицы чего-то большего. Парням, встречавшимся ей прежде, было побоку её болезненное восприятие чувств, и в итоге ей самой стало похер. Мир — не сказка, и проклятые чувства переоценены. Как удобно было относиться к этому вот так. Как удобно…
На закате она выключается, истощенная как морально, так физически, а проснувшись среди ночи, вяло соглашается с тем, что, должно быть, всё это к лучшему. Должно быть, потому что иначе…
***
И жизнь продолжается, несмотря на её личную — такую глупую, но отчего-то не менее важную — трагедию. Разбитое сердце — такая же болезнь, как грипп или простуда, правда лекарства от этой заразы до сих пор не придумали, поэтому Рей лечится единственным действенным способом — загружает себя делами до такой степени, что, вернувшись домой, падает в койку и засыпает прежде, чем мысли сами собой поползут не в ту сторону.
Занятия в универе продолжаются по расписанию, работа в ресторане следует составленному графику, и в конце концов она окунается в привычную рутину, радуясь тому, что времени на самокопания попросту не остаётся. В итоге воспоминания о нём притупляются, оставляя на губах и языке лёгкую горечь вперемешку с едва уловимой сладостью. Она не может его забыть, не может, и всё же старается отвлекаться на что-то иное, что помогает выбить из головы всю придурь. И если иногда она забывается, доводя себя до пика думая о тёмных глазах, жарких прикосновениях умелых пальцев и мягких, чувственных губах, выжигающих в ней всё живое, ну и пускай, хуже ведь от этого никому не станет, так ведь?
***
Проходит чуть больше четырёх месяцев, когда она встречает его снова, только в этот раз он не желает её отпускать.
========== Бен III ==========
Она снится ему спустя несколько месяцев после того самого звонка. Три с половиной, вообще-то, но не то, чтобы он считает.
В ту ночь он надирается в хлам, в который раз решив утопить в алкоголе все свои несчастья. Идея накидаться до беспамятства не из лучших, но бессонница ему уже поперёк горла; нехватка сна выматывает без того расшатанные нервы в край, а снотворные, выписанные доктором, ни черта не работают, так что, вернувшись домой тем вечером, он достаёт из бара бутылку вискаря и делает несколько глотков прямо из горла. Прохладная жидкость огнём опаляет горло, но практически сразу согревает его изнутри, и Бен позволяет себе выдохнуть, зная наверняка, что этой ночью он выспится, как следует. Стащив с себя пиджак и галстук, он падает в кресло, а, закрыв глаза, чувствует, как все окаменевшие мышцы в теле потихоньку начинают расслабляться.
В стенах новой квартиры, в которую он переехал пару недель назад, стоит оглушающая тишина. В его новом доме совершенно неуютно; для него одного здесь слишком много квадратных метров, слишком много пустых комнат, даже обеденный стол в гостиной, за которым он даже не ел ни разу, для него одного — невероятно огромен, но раз уж в этой квартире он всего лишь ночует, то, в принципе, не страшно. Возможно, со временем это изменится; возможно, однажды, вернувшись сюда, он почувствует себя как дома, может быть, однажды здесь появится кто-то, кто раскрасит своим присутствием блеклость этих серых стен, согреет здесь всё своим теплом, разгонит звенящую тишину своим звонким смехом, возможно, однажды…
Ненадолго он позволяет себе подумать о той, что появилась в его жизни абсолютно спонтанно и также неожиданно исчезла. Он думает о том, что Рей вписалась бы в его реальность как нельзя кстати, ведь окажись она рядом, ему не было бы холодно, тоскливо или одиноко; едва эти мысли проносятся в голове, он резко встаёт, поморщившись от резкой смены положения, и, не глядя под ноги, шагает к окну, на ходу отпивая из бутылки ещё немного. За окном непроглядная темень, но в огнях ночного города вполне заметен лёгкий снегопад, укрывающий белоснежным покрывалом промёрзлый город. На несколько долгих мгновений Бен замирает, завороженно наблюдая за открывшимся видом, но запоздалый укол удивления поражает его в самое сердце. Перед глазами тотчас вспыхивает её солнечная улыбка, из-за которой в груди моментально разливается приятное тепло, и внезапно сознание озаряется такой простой, но тревожной правдой: он скучает по ней.
Чертовщина какая-то. Как можно скучать по кому-то, кого едва знаешь? Бен трясёт головой, тем самым надеясь избавиться от этих дурацких мыслей. Делая щедрый глоток, он думает о том, что ему всё это лишь кажется, мерещится, во всём виноват алкоголь, не иначе… Поставив бутылку на широкий подоконник, он прячет лицо в ладонях и, медленно качая головой, чувствует, как горло щекочет ядовитый смешок.
Она оказалась обезоруживающе права: им было хорошо вместе, даже слишком, но, кроме отличного секса, их ничего не связывало, а она, без сомнений, заслуживает чего-то получше. Сжав зубы, Бен думает о том, что она определённо заслуживает кого-то, кто будет дорожить ею, кто будет любить её, ценить и беречь. Кто бросит к её ногам весь мир, подарит своё сердце и будет рядом с ней несмотря ни на что. Она — хорошая девочка, и уж точно не заслуживает такого проблемного мудака, как он сам.
Нахмурившись, Бен вспоминает о том, как, услышав её дрожащий от слёз голос на том конце провода, впервые в жизни пошёл против собственных эгоистичных желаний, без вопросов позволив ей поставить точку в их отношениях. Он мог бы остановить её. Не напрягаясь, мог бы переубедить её, чёрт, да ему хотелось сделать это, хотелось тотчас бросить всё, поехать к ней и заставить её передумать, но…
Оказалось, не такой уж он эгоист, каким привык себя считать.
Он думает о ней ещё немного, но, прежде чем желание набрать её номер затмит сознание, переключается на мысли помрачнее. Невесело усмехнувшись, он задумывается о предстоящем разводе. Возможно, Базин опомнится и подпишет бумаги без лишней шумихи, но, скорее всего, так легко он от неё не отделается; в любом случае бракоразводный процесс займёт немало времени, сил, денег и вымотает кучу нервов им обоим, и как обойтись без всего этого, Бен не представляет.
Наступив себе на больную мозоль, он нехотя думает о том, что самая весёлая часть заключается в последующем за разводом кризисе, которому, наверняка, подвергнется компания, поскольку Сноук, как пить дать, выполнит все свои угрозы. Разрыв контрактов обернётся необъятным коллапсом, который понесёт за собой огромный ущерб, но, к своему ужасу, Бен понимает, что это не пугает его так, как прежде. Делая очередной обжигающий глоток, он вдруг понимает, что просрать половину состояния, проиграв по всем фронтам, уже не так страшно, как было в самом начале этого спектакля. И даже помня о том, что ещё не всё потеряно и проигрывать пока никто не собирается, он заранее чувствует лишь бесконечную усталость. Бен до смерти вымотан, и, вероятно, именно поэтому ни с того ни с сего задумывается о том, что, быть может, вся эта грызня и чёртова возня, засевшие у него в печёнках, совсем не стоят потраченных на них усилий и нервов. Впервые в жизни он думает о том, что, возможно, есть в этом мире нечто поважнее борьбы за власть, нечто подороже многомиллионных состояний, кое-что покрепче уз, выстроенных на бездушных и обезличенных сделках.
Вся его жизнь вымазана чёрно-серыми красками, угрюмо думает Бен, уставившись в темноту за окном. Вся его жизнь — сплошная, беспросветная мгла, и, вероятно, так было всегда, но отчего-то замечать тошнотворную палитру он стал лишь теперь. Впервые он начинает чувствовать, будто с ним что-то не так, словно в нём сломано нечто очень важное, нечто крайне необходимое, но что именно — разобрать он не в состоянии. Поднеся бутылку ко рту, Бен с усмешкой думает о том, что, возможно, у него случился кризис среднего возраста или, ещё хуже, началась сраная депрессия, ведь он понятия не имеет, как иначе объяснить череду всех этих мыслей, роем вьющихся у него в голове.
Спальня, как обычно, встречает его холодом и неприветливой тишиной. Не потрудившись раздеться, Бен забирается под одеяло, не в силах перестать думать о том, что даже чёртова кровать для него одного слишком велика. Алкоголь затмевает разум, поэтому мысль выходит не такой тягостной, но непонятный, неприятный осадок всё же остаётся. Вздохнув, он закрывает глаза и, уткнувшись лицом в подушку, практически моментально ощущает, как сознание перешагивает грань между сном и реальностью, а едва это случается, тьма в спальне сгущается, и, появившись будто бы из ниоткуда, Рей присаживается на самый краешек кровати.
Каким-то образом Бен понимает, что она ему всего лишь снится, и тем не менее, чувствуя, как сердце заходится в самом горле, он переворачивается на спину и, страшась моргнуть, садится, пытаясь сократить между ними расстояние, больше всего на свете желая раствориться в её объятиях, забыться, окунувшись в жаркие ласки и тепло её тела. Ему хочется почувствовать её трепет под своим касанием, хочется утонуть в ней — хотя бы на пару часов выпасть из реальности, но стоит двинуться в её сторону, она качает головой.
— Нельзя, Бен.
Нельзя.
Внутри что-то щёлкает; ему тут же до трясучки хочется схватить её в охапку, стащить с неё проклятую одежду, подмять под себя и показать, что можно, можно, им всё можно. Ещё поцеловать её хочется до смерти просто, сжать в объятиях, спрятать лицо у неё на груди и больше никуда от себя не отпускать. Хочется ощутить её запах, сладость её губ, хочется, хочется…
Опустив глаза и грустно улыбнувшись, она растворяется в темноте прежде, чем у него получается к ней прикоснуться. Она уходит, оставив его ни с чем.
Нельзя, Бен.
Проснувшись утром, первым делом он думает о том, что вопреки здравому смыслу, он хочет увидеть её снова.
***
Он не может выкинуть её из головы.
Не то, чтобы он слишком сильно старается, но факт остаётся фактом: он думает о ней с каждым днём всё чаще, и чем больше проходит времени с того чёртова сна, в котором она явилась к нему, переворошив все мозги в кашу, тем сильнее он зацикливается на мыслях о ней.
Поддавшись эгоизму, он всё-таки звонит ей, но первый и каждый последующий звонок обрывается механическим голосом: абонент выключен или находится вне зоны действия сети.
Спустя несколько дней он не выдерживает и, наплевав буквально на всё, едет к ней домой, но выясняет лишь то, что она съехала со съемной квартиры в неизвестном направлении.
Чувствуя, как раздражение затапливает каждую клеточку тела, он сразу же едет к ней на работу, надеясь отыскать её хотя бы там, но вместо неё находит лишь полнейшее разочарование: Рей здесь больше не работает, нет, у нас нет её контактов, нет, нам неизвестно, где она учится, живёт или работает.