Гарри начал двигаться рывками, вколачиваясь в Гермиону, руками упираясь по обе стороны её лица. Её руки непроизвольно бродили по его спине, лаская и заставляя тело трепетать. Его губы нашли острый сосок и вобрали его, заставляя Гермиону повизгивать в такт его размеренным толчкам. Ноги Гермионы обхватили бока Гарри и, напрягая все мышцы тела, она резко перевернулась, оказавшись сверху.
Восхищенный взгляд Гарри помог ей отбросить в сторону все лишнее смущение, и она задвигалась на нем, совершая плавные круговые движения бедрами, то приподнимаясь, то насаживаясь на стержень Гарри еще глубже.
Гарри сжимал зубы от напряжения, его руки блуждали по влажному телу Гермионы, то поглаживая руки, то сжимая плоть груди.
В какой-то момент он не выдержал, его руки легли на талию Гермионы, приподнимая её над собой. Он резко вставил член до упора и задвигал бедрами, вбиваясь в нёё жестко, быстро и так невыносимо прекрасно. Гермиона, чьи руки лежали на груди Гарри, резко вцепилась в нее ногтями и закричала от всевозрастающего экстаза, растекающегося по венам, пока не произошел взрыв, который смел под собой все сомнения в правильности происходящего.
— Я люблю тебя, — прохрипела она без сил, но Гарри не собирался останавливаться. Он и сам хотел познать то наслаждение, о котором вспоминал столь часто.
Все происшедшее трудно было определить каким-то иным словом, кроме как безумие.
Он приподнялся и практически бросил расслабленную Гермиону навзничь, пристраиваясь рядом. Сидя на коленях, он руками подтянул её бедра к себе и вновь начал быстро двигаться, задавая просто бешеный темп. Крик Гермионы слился с решающим стоном Гарри, который изливаясь, упал на неё, тяжело дыша.
Потом Гермиона блаженно ежилась в его руках, чувствуя себя качающейся на волнах первобытного восторга, на которые вынес ее безжалостный и яростный прибой бездумной животной страсти. Дыхание Гарри постепенно успокаивалось, но Гермиона по-прежнему слышала в его груди глухие удары неутомимого мужского сердца. Ее забавляло и радовало то, что он испытывал при близости с ней тот же бешеный прилив пьянящих эмоций, что переживала она сама.
— Гарри? — позвала она и услышала невнятное мычание. — Ты тяжелый.
— Ой прости. Конечно, — сказал он, откидываясь в сторону и закрывая глаза.
— Гарри? — снова мычание.
— А когда прибудут французы с манускриптами? — спросила она скромно.
Гарри глухо рассмеялся и повернулся на бок, рассматривая Гермиону сквозь покосившиеся очки. Рука Гермионы медленно и чувственно скользнула по растрепавшимся черным волосам и поправила очки.
— Ты неподражаема, — продолжал улыбаться Гарри. — Мне стоит только порадоваться, что во во время занятий любовью ты не цитируешь Историю Хогвартса.
— Как ты можешь? — шутливо оскорбилась Гермиона, прикладывая руку к груди. — Как можно смешивать священное и грешное.
Они рассмеялись, и Гермиона спросила:
— Так во сколько они прибудут?
— Они уже здесь, — просто сказал Гарри, посмотрел на грудь и потянувшись к ней.
— В смысле? — шлепнула она друга-любовника по руке. — Ты мне солгал? — не поверила она.
— И солгал бы еще, если бы это помогло повторить то, что здесь произошло, — сказал он, лаская кожу уже её живота.
— Пойдем скорее, — раздраженно вздохнула Гермиона, откидывая его руки. Она резко вскочила и начала искать свое белье. Через секунду опомнившись, она схватилась за палочку и уже через пять минут была одета.
Гарри все это время лежал на кровати и не сводил серьезного взгляда с Гермионы.
— Гарри, — возмущенно кинула она ему рубашку, — одевайся!
— Я не подкладывал тебя под Рона, — вдруг заговорил он, усаживаясь на кровати. — Сама мысль об этом вызывала во мне жгучее желание покалечить его. Я правда думал, что ты его любишь, а наша с тобой ночь — лишь следствие стресса.
Гермиона замерла с брюками Гарри в руках, внимательно его слушая.
— Это так, — кивнула она. — Но та ночь дала нам возможность понять, кто мы на самом деле друг другу.
Гарри вскочил и, полностью обнаженный, стиснул Гермиону в объятиях.
— Я идиот. Я думал, что поступаю правильно. Ведь мне прочили смерть, да и ты целовала Рона.
— Это он целовал меня, — хрипло проговорила Гермиона и выдохнула, когда Гарри отпустил её. — Слушай, а мы может потом все обсудить, а сейчас пойти к французам?
— К манускриптам, ты хотела сказать, — улыбнулся Гарри.
— Да какая разница, одевайся!
Гарри весело улыбнулся и быстро натянул на себя одежду.
— В каком они номере?
— В соседнем, — сказал Гарри, застегивая мантию.
— Что? — вскричала Гермиона и резко перешла на шепот. — Они все слышали?
Гарри посмотрел на нее, как на идиотку.
— Да, кричала ты знатно, — ухмыльнулся он, за что и был награжден толчком в бок. — Да все нормально, заглушающие заклинания на месте.
Гермиона улыбнулась и повернулась к выходу, поднимая с пола свою бисерную сумочку, от чего её узкая юбка задралась. Она сделала несколько шагов вперед и уже занесла руку, чтобы открыть дверь, как Гарри вдруг шепнул ей на ухо:
— Мне понравилось то белое платье. Ты в нем очень красивая.
Гермиона резко развернулась и ахнула, когда он впечатал её в дверь, сразу приподнимая над полом и задирая юбку.
— Думаю, август самый лучший месяц для венчания.
— Согласна, — промычала она, распахивая мантию Гарри и вытаскивая его рубашку из брюк.
Адаптация сцены из романа Джанет Дэйли "Разбойник"
Без слов
Проснувшись после победы в Больничном крыле, Гарри осознаёт, что жив и что ощущает вполне конкретные желания к вполне конкретной девушке, которая мирно спит на соседней кровати. Или не спит?
День медленно подходил к концу. Солнце лениво окрашивало землю яркими розовыми и жёлтыми красками заката, и только несколько лучей ещё пробивались в тёмное, тихое помещение Больничного крыла, где отдыхали три национальных героя.
Мадам Помфри ещё раз проверила, всё ли у них в порядке, и покинула свои владения, чтобы продолжить наблюдение за остальными ранеными, которых принесли из Большого зала и прилегающих территорий. Целый год боевых действий наконец подошёл к концу и победные залпы прогремели в конце 1999 года в Хогвартсе, где и состоялась финальная битва Волдеморта и Гарри Поттера.
Тишину отдельной палаты нарушало лишь тихое сопение спящих, но Гарри не спал.
Он немигающим взглядом смотрел в потолок, украшенный огромной люстрой с маленькими свечками и лепниной, но вряд ли видел хоть что-то — он находился на самой грани безумия.
Его сущностью владело множество эмоций, но самой главной из них была злость. Злость на самого себя.
Война закончилась, добровольцы уже приступили к уборке груд мусора, тела мёртвых отделили от живых, а самых тяжёлых раненых отправили в Мунго. Всё прошло как в тумане: поздравления, похвалы, скорбь по погибшим. Вот только Гарри думал лишь об одном.
«Я должен был умереть, но выжил!»
Гарри готовили к самопожертвованию с самого его рождения, тренируя, дрессируя и воспитывая. И он сделал то, что должен был — он пошёл умирать. И все его соратники подозревали, что он избранный, что он должен пожертвовать собой. Кто-то знал доподлинно, а кто-то только предполагал.
И она предполагала. И Рон предполагал.
Гарри потянулся за очками и повернул голову вправо, чтобы посмотреть на Гермиону Грейнджер. Подруга мирно спала. Её лицо было спокойно и расслаблено, наверное, впервые за много дней и месяцев. Гарри знал это доподлинно, потому как не раз наблюдал за её сном, и если раньше её тело, бывало, сотрясала дрожь, а дыхание было рваным, то сейчас её, пожалуй, можно было принять за умершую.
Но она жива. И он жив. Хотя не должен был выжить.
И теперь на извилины в его голове уселась назойливая мысль, обиженно скрестившая руки на груди и топая маленькой ножной. Мысль о том, что теперь всё может быть иначе. Он знал, всегда знал, что ему не суждено выжить, и отдал Гермиону Рону. Не стал препятствовать их отношениям: смотрел, как они ссорятся, мирятся, ревнуют. Он не вмешивался, потому что знал. Он умрёт.
Но он выжил, и выжила она. И что теперь? Теперь-то что?
Вот она — лежит, красивая до одури, нежная, смелая, настырная и надоедливая, но его. Ведь его же?
Это он решил держаться в стороне, а вот если бы хоть раз сделал шаг навстречу, отодвинул Рона и спросил: «Ты пойдёшь со мной?» — то он точно знал, какой услышал бы ответ.
Она всегда за ним шла. Всегда выбирала его. А он выбирал кого угодно, кроме неё.
Он не отрываясь смотрел на подругу детства, на ту, которая давно перестала быть просто подругой, и сжимал кулаки от желания просто встать, подойти и попросить.
«Выбери снова меня».
На её щеках лежали тени от подрагивающих ресниц, и вдруг — дыхание Гарри перехватило — они дрогнули. Гермиона открыла свои карие глаза и уставилась прямо на него.
Он отвернулся, стыдясь того, что его застигли за подсматриванием.
Она ведь целовалась с Роном, а, значит, выбрала его. Но почему в сознании до сих пор слышится её крик, словно лезвием полоснувший по груди, вырывая сердце.
«Гарри!»
Никто больше так не кричал, никто больше не остался с ним. Так, может, теперь, когда он жив, можно что-то изменить и стать ещё во сто крат счастливее?
С ней.
С той, которую старался не замечать рядом с собой, не замечать нежной кожи и сладких губ. Не замечать копны каштановых волос и тонкого тела, не замечать, как она светится, когда смеётся или плачет. Игнорировать свои желания и усилием воли подавлять их. Ради неё, ради Рона. И вот…
Он выжил. И она здесь. И желание здесь.
Жар окутал всё тело, скапливаясь в пояснице и делая его член твёрдым и жаждущим. Жаждущим вполне конкретного человека. А, может, к чёрту долг?
Он выжил. Так, быть может, стоит впервые в жизни начать жить для себя?
Он повернул голову и вновь столкнулся с её взглядом. Она смотрела так проникновенно, словно о чём-то вопрошая. А он? Он отвечал ей без слов. Говорил о своей глупости, о том, что выжил, о том, его желает.
Поняла ли она, о чём он молит?
Она повернула голову и посмотрела на кровать, где спал Рон, и Гарри готов был поклясться всеми крестражами, которые они уничтожили, что и в её взгляде, и во всей позе было прощание.
Потом она откинула одеяло и встала, демонстрируя простою сорочку чуть выше колена и тёмный пушок, мелькнувший меж стройных ног.
Гарри весь сжался. Он не знал, чего ждать, что сказать, как объяснить. Но объяснения были и не нужны, она словно поняла его без слов. Между ними так было всегда. Полное понимание. И когда ему потребовалось уйти на смерть, она приняла это и сделала так, как он негласно велел, — осталась с Роном.
Она взяла со своей тумбы волшебную палочку, трансформировала тряпочку в полотенце и чашу с водой. Смочила полотенце и, сев на краешек его кровати, начала обтирать его лоб, щёки, губы, шею, постепенно спускаясь всё ниже.
Гарри лежал, не двигаясь. Он боялся нарушить магию момента, которую она всегда создавала вокруг него своей заботой. Она всегда выбирала его. Так, может, и сейчас…
— Гермиона?
Она покачала головой и прикрыла полотенцем его губы. Он впитал в себя влагу и сглотнул, глядя в требовательные глаза, которые просили помолчать.
Она продолжила обтирать его тело, расстёгивая пижаму и проводя влажной тряпкой по груди — всё ниже и ниже. Когда она добралась до пояса штанов, то замерла и посмотрела в его глаза.
Всё так просто. Вот она и вот он. Друзья, всегда готовые поддержать друг друга. Неужели их дружба столько лет была всего лишь маской, прикрывающей что-то иное, что-то настоящее, то, что всегда незримо витало между ними. Витало, но не раскрывалось, задавленное чувством долга обоих.
Он знал, что должен умереть. Она знала, что он должен умереть.
И теперь они здесь. А между ними — его желание, так горделиво оттопыривающее пижамные штаны.
Она сглотнула, вздохнула, словно что-то для себя решая, и отложила влажное полотенце. Потом ещё раз оглянулась на Рона. Тот всё так же спал. Она повернулась к Гарри и кончиками пальцев провела по его груди. Смущаясь и краснея, она подцепила пояс пижамных штанов и стянула их вниз, оголяя вставший ствол. Член Гарри смотрел прямо на неё, подрагивая в такт пульсу, словно умоляя о ласке. Он словно требовал, чтобы Гермиона прикоснулась к нему и доказала, что снова выбирает Гарри.
Она была напряжена до предела, по телу прошла дрожь от осознания, что сейчас её детская мечта может стать реальностью. В голове был полный хаос, мысли взлетали вверх и сталкивались между собой, как заклинания рассыпались мириадами искр, но это не мешало Гермионе лёгкими касаниями продолжать ласкать член Гарри.
Он должен был умереть. Всё было понятно. Она осталась бы с Роном, и назвала бы сына Гарри. Всё было понятно, но Гарри выжил, и в её сердце открылась зашитая грубыми нитками рана, выпуская на свободу все её чувства, погребённые под обвалом безразличия. И теперь, когда она увидела в его взгляде то самое, что так давно искала, она должна доказать и ему, и себе, что выбирает его, что её влюбленность в Рона — это просто мишура, пыль в глаза.
Она пододвинулась ближе, и Гарри взял её руку, которой она поглаживала его член. Их пальцы переплелись, а глаза не отрывались друг от друга. Такая простая ласка, но даже поцелуй Рона, пропитанный горечью войны и адреналином, не смог вызвать того океана чувств, в котором она тонула.
Он смотрел ещё неуверенно, словно боялся, что она сейчас повернётся и уйдёт. Но разве она может? Разве она когда-нибудь могла уйти от него? Ещё несколько часов назад она сказала, что будет с Роном, она даже была вполне уверена в этом. Она и правда приняла это решение. Но здесь, сейчас, она хотела быть с Гарри, потому что он хотел быть с ней. И доказать свою любовь и преданность старым как мир способом.
Она сама склонилась к его губам, легко коснулась их и зашептала, заливая слезами своё и его лицо:
— Я всегда шла за тобой, но ты не видел меня, ты не хотел меня, а Рон захотел. Потом я поняла, что ты должен умереть, и не хотела страдать, не хотела, чтобы и ты страдал и чувствовал вину, ведь у нас был долг. Мы выполнили его, и теперь даже не знаю… Не знаю, что чувствую. Я столько лет была влюблена в Рона, но тебя я любила всегда, и если бы тогда сказал идти с тобой в лес, к Волдеморту…
— То ты бы пошла не задумываясь, я знаю, — также тихо шептал Гарри.
Он дёрнулся, почувствовав, как она накрыла ладошкой головку его члена. Притронулась мягко, почти невесомо, как перышком провела. Его лицо исказилось от напряжения.
Гермиона же закусила губу от волнующей судороги, охватившей низ живота. Внутри вдруг стало горячо и пусто, и ей захотелось заполнить эту пустоту. В конце концов, она прекрасно знала, чего и, главное, кого ей не хватает. Всегда знала.
Гермиона плотнее обхватила его член ладонью и начала медленно скользить по всей, совсем не юношеской, длине. Когда-то она мечтала сделать это с Гарри, ласкала себя пальчиками, думая о нём. Потом влюбилась в Рона, но даже тогда мечтала сделать это именно с Гарри. Хотела почувствовать, как он проникает в неё, посмотреть его мысли, чувства, впитать его в себя, слиться с ним воедино.
— Выбери меня снова, — шептал он ей, сжимая под сорочкой небольшую грудь.
Рон спит, а они здесь, и оба знают, что сейчас произойдёт. Глаза в глаза и до крови кусая губы, потому что хочется кричать от полноты чувств и предвкушения.
Гермиона встала и дрожащими руками приподняла подол выше, ещё выше. Она уже почти и не дышала, так же, как и Гарри, взгляд которого метался между покрасневшим лицом и тёмным треугольничком между сжатыми ногами.
— Ты не должна, — шептал он, а глазах — сжигающая его страсть.
Она поставила колено на край кровати и неловко перекинула другую ногу через его бёдра. Уселась и сразу обхватила член пальцами. Гарри сжал свои руки вокруг её талии. Он не двигался и ждал, потому что она сама должна была дойти до конца и всё для них решить. Доказать ему и себе, что она теперь только его. А поцелуй с Роном и влюбленность совсем ничего не значат. Это замок из песка, который уже смыло волной из океана под названием «Гарри». Только он всегда имел значение для неё. Только это важно.