Гарри был напряжен. Преодолев желание сжать руки в кулаки, он просто засунул их в карманы. Он пытался сопротивляться воспоминаниям, которыми была буквально напичкана эта комната. Когда-то он спал в этой постели вместе с Джинни, они любили друг друга на этих простынях… ранним воскресным утром его будили сыновья; здесь они устраивали свои шуточные баталии…
Гермиона отвернулась, не желая смущать Гарри, и нагнулась, чтобы поднять коробку.
Ее боль была не меньше: она любила Гарри и отдала бы все на свете, чтобы воскресить Джинни, лишь бы это вернуло ему улыбку. Так или иначе, Гарри всегда будет принадлежать Джинни. Он не перестал любить свою умершую жену и все еще оплакивал ее, страдаял из-за этой потери.
— Я закончил в комнате мальчиков. Все вещи упакованы. Я…я…
Его голос неожиданно прервался, и сердце Гермионы защемило. Гарри судорожно втянул воздух и задержал дыхание, сдерживаясь из последних сил. Внезапно его лицо исказилось от гнева, он кинулся к комоду и стукнул кулаком по столешнице, с грохотом раскидывая стоящие там баночки с косметикой и флакончики духов.
— Черт возьми, все было напрасно! Все! Война. Победа. Охота за крестражами. За что мы сражались, Гермиона, скажи мне, за что?! — проклиная все на свете, он прислонился к комоду. Тело его согнулось под тяжестью гнева и горя. Он не знал поражений, пока не потерял семью. Смерть — окончательный приговор, не подлежащий пересмотру. Появившись без предупреждения, она разрушила его привычный мир.
— В некотором роде, смерть мальчиков была еще хуже, чем смерть Джинни, — сказал он приглушенно. — Они были так юны, а им не представился даже шанс пожить по-настоящему. Они никогда не увидят Хогвартс, не произнесут ни одного заклинания. Они уже не смогут заняться любовью и увидеть рождение собственных детей. У них никогда не будет этой возможности…
Гермиона прижала коробку к груди:
— Джеймс целовался со своей подружкой, — сказала она дрожащим голосом. Несмотря на печаль, на ее лице появилась слабая улыбка. — Ее звали Сара. Хотя в классе было четыре девочки с таким именем, он твердо сказал мне, что его Сара — самая симпатичная. Джеймс поцеловал ее прямо в губы и попросил выйти за него замуж, а она испугалась и убежала. Он считал, что она еще не готова для замужества, но собирался за ней присматривать. Он сам мне рассказал, — добавила она, чуть рассмеявшись.
Геримона скопировала манеру Джеймса говорить, его протяжное произношение, упорство шестилетнего мальчугана, и губы Гарри начали подергиваться. Он пристально смотрел на Гермиону, и внезапно в глубине его ярких, зеленых глаз заплясали золотые огоньки. Гарри издал полузадушенный всхлип и, запрокинув голову, засмеялся глубоким смехом.
— О Мерлин, этакий маленький крепкий орешек, — он тихо посмеивался. — Бедная Сара, у нее не было шанса устоять.
Так же, как и у бедной Гермионы. Свою особенную харизму и решительность Джеймс унаследовал от отца.
Ее сердце перевернулось при звуках смеха Гарри, так давно она его не слышала. Это был его первый искренний смех, услышанный ею за последние два года. С момента аварии он не говорил ни слова: ни о мальчиках, ни о Джинни. Воспоминания вызывали боль. Создавалось впечатление, что он запер их на замок, просто чтобы выжить.
Гермиона передвинулась, все еще прижимая к себе коробку.
— Эти фотографии… Если ты когда-нибудь захочешь вернуть их, они — твои.
— Спасибо, — Гарри пожал плечами, пытаясь размять напряженные мышцы. — Оказалось, что это сложнее, чем я предполагал. Все еще… слишком тяжело для меня.
Гермиона отвернула голову, не в силах ответить и посмотреть на него без слез. Она боялась не справиться с ситуацией и выдать свои чувства. Гермиона ничем не могла облегчить горе Гарри. Если он заплачет, она не может даже двинуться с места. После аварии она страдала и из-за Гарри тоже: знала, как тяжело он все переживает, как страдает в одиночку. И не могла позволить себе обнять его, подставить ему плечо в эти трудные минуты. Гарри держался очень холодно, лишь по его замкнутому бледному лицу можно было понять, какое горе он удерживает внутри себя и скрывает от всех остальных. Гарри пережил всё один, не позволив никому разделить с ним скорбь.
Когда Гермиона подняла глаза, Гарри уже сидел на кровати, держа в своих сильных руках шелковую ночную рубашку Джинни. Наклонив голову, он пропускал ткань сквозь пальцы, снова и снова.
— Гарри… — Гермиона запнулась, не зная, что сказать. Что она могла сказать?
— По ночам я все еще просыпаюсь и тянусь к ней, — резко произнес Гарри. — Эта рубашка была на ней в нашу последнюю ночь, в тот последний раз, когда я любил ее. Не могу привыкнуть, что ее нет рядом. Эту пустоту ничем не заполнить, и неважно, сколько женщин у меня будет.
Гермиона открыла от удивления рот и резко отвела взгляд. Гарри зло взглянул на нее в упор:
— Это шокирует тебя, Гермиона? То, что у меня были другие женщины? Я был верен Джинни все восемь лет, ни разу не подарил другой женщине даже одного поцелуя, хотя иногда во время дежурств желал женщину так сильно, что болело все тело. Но, кроме Джинни, мне никто не был нужен, только она. И я ждал возвращения домой, и мы, бывало, любили друг друга до утра.
Горло Гермиона перехватило, она отступила назад. Слова Гарри ранили ее, причиняли сильную боль. Она не хотела слышать об этом. Она всегда старалась не думать о Гарри в постели с Джинни, пыталась не завидовать своей лучшей подруге. Нелегко было удержаться от ревности и сохранить дружбу с Джинни, но Гермиона преуспела и в том, и в другом. Но сейчас слова Гарри разрывали ее сердце, воображение рисовало картины, которые она гнала от себя годами. Гермиона повернула голову, отворачиваясь от Гарри, пытаясь избежать продолжения разговора. Лицо Гарри побелело от ярости, пульсирующая на виске жилка выдавала его гнев.
— Что случилось, правильная Гермиона? Ты так успешно спряталась в своем совершенном мирке, что не можешь даже слышать об обычных людях, которые с удовольствием грешат, трахаясь?
Он набросился на нее, и Гермиона замерла, оглушенная силой направленной на нее ярости. Смутно она сознавала, что он злится не на нее, а на судьбу, которая забрала его жену, оставив взамен пустоту. Но Гарри был сильным мужчиной, и его гнева следовало опасаться. Казалось, что, Гарри наказывал Гермиону за то, что она была здесь — живая, тогда как Джинни ушла навсегда.
— Я все еще не могу спать с другой женщиной, — прохрипел он, в его голосе чувствовалась боль. — Дело не в сексе, нет. Спустя два месяца после смерти Джинни я трахался с другой. Как же я ненавидел себя на следующее утро… нет, черт возьми, как только все закончилось! Как будто я изменил жене. Я чувствовал себя таким виноватым, что по возвращении в отель меня долго рвало. Я не получил особого удовольствия, но следующим вечером опять нашел женщину. И опять страдал от чувства вины. Я мучил себя, будто заставлял платить за то, что жив, когда она мертва. Со дня ее смерти у меня было много связей; каждый раз, когда мне был нужен секс, находилась женщина, готовая меня удовлетворить, — она рассмеялся. — Конечно, я же герой, к дракловой матери. Я хотел… и удовлетворял свое желание, но никогда не спал ни с одной из них. Когда все заканчивалось, я уходил. Я все еще чувствую себя мужем Джинни и могу спать только с ней.
Время будто замедлило свой ход. Гермиона с трудом дышала в крепких руках Гарри. Она чувствовала его горячее дыхание на своей щеке, видела так близко его разъяренное лицо… Пытаясь вырваться, она сжала руки в кулаки. Она не могла больше слышать про секс Гарри с другими женщинами, с множеством других женщин. Гермиона была доведена до отчаяния, но Гарри, казалось, не замечал ничего вокруг. Со стоном опустившись на колени, он закрыл лицо руками, плечи его затряслись.
В комнате было душно: Гермиона чувствовала, как ее легкие напрягаются изо всех сил, стараясь вдохнуть как можно больше воздуха. Чувства ее были в смятении, к горлу подступала тошнота. Но еще не прошло и минуты, как она оказалась на полу, на коленях рядом с Гарри. Она обняла его, точно так, как делала это в школьные годы. Сильные руки Гарри сжали ее с такой силой, что, казалось, ребра не выдержат. Спрятав лицо на ее мягкой груди, он заплакал, содрогаясь всем телом при каждом резком всхлипе. Гермиона поддерживала его, гладила по волосам, давая выплакаться: в конце концов, он имел на это право, он слишком долго жил, не позволяя никому разделить свое горе. Ее лицо стало мокрым, но Гермиона не замечала, что это слезы туманят взор. Единственное, что имело значение — Гарри, и она тихонько убаюкивала его, покачиваясь без слов, и одно только ее присутствие защищало его от горького одиночества и безутешности, в котором пребывало его сердце. Постепенно он успокоился и подвинулся к ней ближе. Руки Гарри поднялись вверх по спине Гермионы. Она чувствовала, как от глубокого учащенного дыхания перекатываются мышцы его грудной клетки, как тепло его выдохов касается ее груди. Соски Гермионы непроизвольно напряглись: постыдная реакция, скрытая под шелковой блузкой и кружевным бюстгальтером. Непослушные пальцы Гермионы сами собой оказались в его волосах.
Гарри поднял голову. Глаза его были все еще влажны, но чернота зрачков уже поглотила темно-зеленый цвет радужной оболочки. Он пристально посмотрел на Гермиону, чуть отстранился и нежно провел большим пальцем по ее щеке, вытирая слезы.
— Гермиона, — шепотом выдохнул он и прикоснулся своим ртом к ее губам.
Гермиона замерла. Казалось, жизнь остановилась, и это легкое прикосновение губ Гарри стало ответом на тысячи ее молитв. Ее руки поднялись к его плечам, ногти вонзились в твердые, вздувшиеся от напряжения мышцы. Это был поцелуй утешения, но удовольствие было настолько глубоким, что низ ее живота пронзила дрожь и кровь отхлынула от головы. Она безвольно приникла к нему, и теперь оба стояли на коленях на полу: её мягкое тело слилось с его. Гарри машинально обнял ее, сильные руки ласкали ее округлые формы, прижимая к себе.
Гарри немного отодвинулся и вновь взглянул на Гермиону, в глазах его засветилось понимание. Он давно стал настоящим мужчиной, чтобы не почувствовать отклик ее женского естества. Под пристальным взглядом Гарри дрожащие губы Гермионы медленно раскрылись. Не было больше контроля, самообладания, Гарри вело желание, жажда испить еще раз сладость ее губ. Он наклонил голову, исчезла легкость прикосновения, это был поцелуй жаждущего и требующего удовлетворения мужчины. Не хватало дыхания, Гермиона судорожно ловила воздух, а его язык уже очутился в глубинах ее рта, по-мужски требовательный и доминирующий. Удовольствие от этого глубокого поцелуя было таким ошеломляющим, разбивающим тело на мелкие кусочки, что Гермиона приглушенно захныкала ему в рот. Руки Гарри бережно держали ее, прижимая к груди, пока он осторожно укладывал ее на пол. Чувства Гермионы переполняли ее, происходящее было так похоже на ее запретные мечты, что она уже не понимала, где они находятся, забыла обо всем, кроме мужчины, наклонявшегося к ней. Его разгоряченные губы были самим вкусом страсти. Ее ногти, вонзившиеся в спину Гарри, были ему ответом. Тело ее пылало и выгибалось дугой, пытаясь найти, вернуть его хмельную тяжесть. Исчезло ощущение времени, исчезло ощущение пространства, в настоящем между этим мужчиной и этой женщиной осталось только страстное желание, неожиданно вспыхнувшее и неподвластное контролю.
Горячие руки Гарри блуждали по телу Гермионы, легко коснулись груди, спустились ниже, под юбку, погладили бедра и вот… нежно приласкали горячее местечко между ног, исторгнув из ее губ беззвучный стон желания. У нее не возникало даже мысли о протесте, сопротивлении… она позволяла Гарри делать со своим телом все, что он хотел, не обращая внимания ни на что, кроме наслаждения, которое дарили его умелые руки. Гарри искусно возбуждал ее страсть. Гермиона предложила ему свое тело для удовлетворения желания. Ни одной здравой мысли не возникало у нее в голове. Она могла думать лишь о том, каким сладким, горячим наслаждением было лежать в его объятиях, узнавать его поцелуи и чувствовать его ласки.
Держа ее в своих объятиях, Гарри встал на ноги. Для его крепких рук поднять такую пушинку, как Гермиона, не составляло особого труда. Сделав несколько быстрых шагов, он опустил Гермиону на кровать. Хриплый стон сорвался с его губ, когда он вновь почувствовал ее под собой, раздвинул ее ноги своими, устраиваясь между ними движением, таким же естественным и простым, как дыхание.
Гермиона крепко держалась за него, потрясенная пробудившейся в ней жаждой, ощущая его рот на своих мягких и горячих губах. Как будто исполнялись все ее заветные желания, загаданные за долгие годы любви к Гарри. Отдавая ему всю себя, она чувствовала силу его желания, мужественную твердость его сильного тела, прижимающегося к ней. Одежда мешала, становясь невыносимым барьером, удерживающим их возбужденные тела друг от друга.
Гермиона откинулась на него с закрытыми глазами, подрагивая, когда волны наслаждения прокатывались по ней, каждая сильнее предыдущей. С резким нетерпеливым звуком он потянулся к пуговицам на блузке и дернул полы, распахивая ей в разные стороны. Расстегнул бюстгальтер, освобождая груди для своих рук и взгляда.
Гермиона тихо стонала, когда он обхватил ее груди руками, лаская мягкую плоть и нежно сжимая розовые соски.
— Ты бесподобна, — простонал он, и неприкрытое желание в его голосе заставило ее почувствовать себя прекрасной. Ей нравилось, как холмики ее грудей наполняют его ладони, напрягаясь и поднимаясь, ища его прикосновения.
Гарри резко дернул ей юбку наверх, прижав крепко, до боли, принялся неистово целовать и тереться вставшим естеством. Он исследовал теплые глубины ее рта языком, давая понять, что хочет сделать с Гермионой на самом деле. Она задыхалась под его губами, ей не хватало воздуха…
— Гарри… пожалуйста! — она не знала, о чем просит: о пощаде или о еще большем наслаждении. Геримона чувствовала давление внизу живота, слабую пульсацию своей уже увлажненной плоти. Ей хотелось прижаться к нему еще ближе, потереться…
Блаженство закончилось неожиданно. Гарри внезапно напрягся, скатился на край кровати и сел, уронив голову на руки.
— Черт тебя побери, — с отвращением прохрипел он. — Предполагается, что ты — моя подруга, подруга Джинни. Как ты можешь ласкать ее мужа в ее же собственной кровати?
Потрясенная, Гермиона села, откинула волосы с глаз и постаралась привести в порядок одежду. В голосе Гарри она слышала нотки обвинения, но не сердилась на это, понимая, что сейчас он чувствует вину. К тому же, он был чересчур эмоционален после того возбуждения, что они пережили несколько минут назад.
— Я была ее лучшей подругой, — сказала она дрожащим голосом.
— Тогда почему ты так поступаешь?!
Гермиона соскользнула с кровати, пытаясь удержаться на дрожащих ногах.
— Мы оба расстроены, — ее голос все еще дрожал. Обращаясь к склоненной голове Гарри, она продолжила, — мы… потеряли самообладание. Я любила Джинни как сестру, и очень скучаю по ней.
Гермиона отступала, не в силах дольше оставаться рядом с ним. Для одного вечера испытаний хватило, язык не повиновался ей, и она продолжала бормотать, уже не выбирая слов:
— Не стоит чувствовать себя виноватым из-за того, что произошло. В действительности, это было не сексуальное влечение. Просто мы оба расстроены…
Рассердившись, Гарри соскочил с кровати:
— Не влечение, черт возьми? Я лежал между твоих ног! Еще одна минута, и мы бы занялись сексом! Что бы ты тогда сказала? Что мы просто «утешали» друг друга? Мой Бог, да ты не поймешь, что это был секс, даже занявшись им. Ты слишком холодна, чтобы понимать хоть что-то в мужчинах и их желаниях! Ты никогда не видела ничего, кроме своих книг, никогда ничего не замечала!
Гермиона обернулась; на бледном лице виднелись одни карие глаза, губы дрожали, не слушаясь:
— Я не заслужила такого… — прошептала она и быстро побежала к двери спальни, затем по ступенькам вниз. Гарри не сразу осознал, что только что сказал, что только что произошло. Ведь это Гермиона. Самая верная, самая лучшая. Его Гермиона. Взревев, он кинулся за ней, яростно крича:
— Гермиона! — он подбежал к входной двери, как раз в тот момент, когда она, крепко держа в руках палочку, аппарировала.
Адаптация романа Sarah's Child by Linda Howard
Все пройдет. Часть 2
«Как хорошо, что сегодня суббота», — подумала наутро Гермиона.
Всю эту ужасную ночь она провела то плача, то бесцельно уставившись в потолок. К пяти утра она смогла наконец-то заснуть, но проснулась совершенно разбитой, чувствуя усталость во всем теле, с тяжелыми веками и замедленной реакцией. Поднявшись с постели, Гермиона заставила себя сделать уборку, впрочем, заняло это всего несколько минут. Иногда она не знала, благодарить ли судьбу за возможность быть волшебницей или ненавидеть ее. К обеду Гермиона решила, что все же стоит дойти до магазина и забить холодильник на следующую неделю. Но, перебрав в уме содержимое кухонных шкафчиков, она пришла к выводу, что не умрет от голода еще, по крайней мере, пару дней.