Как новичку, Ирвину разрешили посмотреть первый бой. Он пробрался в толпу зрителей, случайно наступив кому-то на ногу и получив болезненный тычок под лопатку. Интуиция подсказывала, что это было далеко не самое тяжелое увечье, которое он получит сегодня.
Из колонок зазвучал тяжелый рок, знаменуя начало состязания. Зрители расступились, образовав живой коридор от раздевалки до ринга. Под восторженные крики толпы по нему прошествовал первый боец, всячески рисуясь и демонстрируя мускулы, пока рефери объявлял его имя в микрофон. Затем тот же путь проделал его соперник. То, что было дальше, напоминало классический боевик: бойцы бросали друг друга о ринг, так, что сетка дрожала и поскрипывала, удары руками и ногами сыпались во все возможные места, а когда дело доходило до захвата, казалось, что сквозь крики и визги толпы слышен хруст костей, а гримасы боли на обливающихся потом лицах бойцов были точно не актерской игрой. На какой-то миг Ирвину захотелось незаметно, вдоль стены удрать отсюда ко всем чертям, однако, помня, ради чего он пошел на это, он храбро остался ждать своего часа.
Ирвин вернулся в раздевалку, предпочтя потратить время, оставшееся до боя, на разминку. Азиат уже не прыгал, а сидел на скамейке, закрыв глаза, и, кажется, медитировал. Возможно, настраивался на ментальную связь с каким-нибудь своим сэнсэем?
Наконец, рефери объявил бой Ирвина и его соперника. Первым на ринг отправился мигом вышедший из транса азиат. Колонки жутко фонили, и его имя Ирвин так и не расслышал. Тем более, что уже объявляли его собственное.
Он шел по живому коридору, пытаясь расслышать, что же кричат все эти люди, но голоса сливались в сплошной какофонический рокот. Кто-то в глубине толпы поднял над головой руку с опущенным большим пальцем. Преодолев половину пути, Ирвин снял футболку. Шум будто стал тоньше и выше, стоявшие поблизости девушки махали ему – кто руками, кто бутылками с пивом – и восторженно визжали.
Прежде, чем впустить Ирвина в клетку, на его руки надели кожаные перчатки без пальцев, похлопали по карманам джинсов и, не обнаружив там опасных предметов, пригласили на ринг, в противоположной стороне которого прыгал с ноги на ногу, как теннисный мячик, азиатский парень.
– Бой! – воскликнул рефери.
Азиат принял защитную стойку и начал скакать вокруг Ирвина, готовясь нанести первый удар. Не дожидаясь такового, Ирвин решил начать с подножки. Удар пришелся точно по поврежденной лодыжке соперника. Тот покачнулся, но на ногах устоял. Крикнув что-то не по-английски, он высоко вскинул ногу, но Ирвин ловко перехвалил ее, и уже через секунду оба оказались в партере. Ирвин заломил руку азиата за спину, тот вскричал от боли и брыкнулся, умудрившись больно ударить Ирвина пяткой по спине.
Пришлось отступить. Ирвин откатился в сторону и поднялся. Публика кричала и свистела, какая-то девушка в первом ряду задрала майку, как только Ирвин посмотрел на нее. Пока дела шли неплохо.
Но нельзя было отвлекаться на подвыпивших девиц – противник вновь кружил около него, как кобра. Потеряв бдительность, Ирвин пропустил удар в солнечное сплетение. Он согнулся от боли, пытаясь глотнуть хоть немного воздуха, но соперник набросился на него сверху и повалил на пол.
Теперь уже Ирвин стал жертвой болевого захвата. Плечо зловеще хрустнуло, когда азиат рванул его руку вверх. Пытаясь собраться с силами и высвободиться из цепкой хватки, Ирвин увидел прямо перед собой на полу красноватые разводы – пятно крови, оставленное чьим-то разбитым носом, вытерли наспех и не до конца. Странным образом оно подействовало как доза нашатыря – Ирвин рванулся вперед и впечатался в сетку, оставив соперника лежать в партере. Ирвин пнул его ногой в живот, пока он не успел подняться. Затем упал сверху, ударив локтем по почкам азиата. Тот на время потерял ориентир в пространстве и лишь скулил от боли. Воспользовавшись моментом, Ирвин поднял распластавшееся тело и швырнул о ринг через плечо.
Публика оглушающее взревела. Ирвину уже казалось, что разрыв барабанных перепонок станет в этот вечер самой серьезной травмой. Пока он переводил дыхание, а рефери отсчитывал секунды до нокаута, азиат ползком добрался до сетки и, цепляясь за нее, смог встать. Затем он внезапно ринулся вперед. Ирвин лишь успел заметить, как в его руке блеснуло что-то металлическое. «Кастет», – последнее, что пронеслось в голове, после чего левую скулу обожгло ударом, и наступила темнота.
…Топот множества ног и оживленные студенческие голоса сотрясали теплый послеобеденный воздух. То и дело кто-то проносился мимо и задевал плечом или огромной дорожной сумкой.
– Не переживай, вы точно поладите, – сказала Клэр, хлопая Ирвина по плечу.
– Будешь жить с ботаником? Ну, удачи, чувак, – Берт повторил ее жест.
Ирвин всего на миг прикрыл глаза, чтобы снисходительно кивнуть. В ту же секунду Берт и Клэр исчезли. Ирвин огляделся. Он стоял посреди абсолютно пустого коридора на втором этаже общежития колледжа Гринстоун. В тишине раздавалось лишь тиканье настенных часов, и пульс в такт ему стучал в висках. Ирвин нерешительно двинулся к своей комнате. Вот дверь с номером «208». Рука замерла в дюйме от ручки. Сейчас он повернёт ее. Пульс ускорялся с каждым ударом, и тиканье часов, казалось, вторило ему, становясь всё громче, поглощало в себя все остальные звуки, пока не превратилось в оглушительный грохот. Всё тело от головы до пят пронзила острая боль. Ирвин одернул руку от дверной ручки и со всех ног бросился прочь. Прочь из этой общаги, из этого кампуса, из этого города! Дома, машины, деревья, небо, асфальт под ногами теряли свои цвета, становясь кроваво-алыми. Он бежал, не чувствуя заплетающихся ног, пот катился по лицу, шее, затекал ручьями за шиворот. Прочь отсюда! А грохот то ли часов, то ли его сердца, то ли чьего-то еще не прекращался, он будто звучал сам по себе в его голове. Он обрёл голос. Он звал его.
– Ирвин! Куда ты? Не бросай меня! Ты обещал!..
– Лорен! Кажется, он оклемался!
Голова раскалывалась до тошноты. Незнакомый мужской голос раздался где-то рядом, затем послышались быстрые удаляющиеся шаги. Затекшие конечности не чувствовались, лишь в том месте, где должна была быть правая рука, слегка ныло. Ощущение невесомости дополнялось невыносимым головокружением. Ирвин с трудом разлепил веки, и яркий свет больничных ламп резанул глаза. Он хотел оглядеться, но стоило лишь слегка приподнять голову, как внутренности подкатили к горлу и стали проситься наружу.
В этот момент кто-то вбежал в палату. Над Ирвином нависли два расплывчатых белых силуэта.
– Не вставайте! У вас сильное сотрясение, – сказал женским голосом силуэт поменьше, и чьи-то руки уложили Ирвина в прежнее положение.
– Нет… – хрипло пробормотал Ирвин, едва ворочая пересохшим языком. – Я должен лететь в Лондон…
Левую щеку будто что-то стягивало, к тому же каждый вдох отдавался болью в груди.
– Какой еще Лондон? – мужской голос звучал насмешливо. – Дружище, ты несколько часов провалялся в отключке.
– Мой друг умирает…
– У него бред, – произнес женский голос.
Силуэты начинали принимать очертания серьезной миниатюрной женщины с хвостиком на голове и полноватого молодого парня, наверное, интерна. Источником боли в правой руке оказалась капельница. Слева попискивали приборы, совсем как тогда, в палате Даниэля.
– Здорово же тебя приложили, – не унимался интерн. – Как еще череп не треснул! Знаешь, Лорен, с каким звуком трескается череп? Как спелый арбуз. Хруп!
Врач, проверявшая всё это время показания приборов, не выдержала:
– Уэсли, ради бога, следи за лексикой! В соседней палате тебя ждёт двадцатишестилетняя незамужняя пациентка с переломом ноги. Вот иди и расскажи ей… про арбузы. А я здесь справлюсь сама.
– Перелом ноги, говоришь? Ну, ладно, – промычал себе под нос интерн и вышел за дверь, что-то насвистывая.
– Простите моего коллегу, он немного грубоват, – сказала врач и улыбнулась. – Вы помните, что с вами произошло?
Ирвин хотел было отрицательно помотать головой, но вовремя вспомнил, что лучше не шевелиться.
– Ни черта не помню… Я был в баре с друзьями, и… всё.
– Ретроградная амнезия, – пояснила доктор. – Обычное явление при черепно-мозговых травмах. Вас нашла некая парочка, которая возвращалась домой поздно ночью. Вы лежали без сознания прямо на тротуаре в луже крови. Скула рассечена, пришлось наложить швы. Сломано два ребра. Кости черепа, к счастью, не повреждены, но ушиб довольно серьезный. Мы вынуждены продержать вас здесь какое-то время, чтобы убедиться, что не образуется внутричерепная гематома.
– Чёрт… – простонал Ирвин. – Где мой телефон?
– При вас не было ничего. Ни телефона, ни денег, ни документов. Очевидно, вас ограбили. И мы всё еще не знаем, как вас зовут.
– Ирвин… Ирвин Хардвей.
– Хорошо, – врач сделала пометку на листе бумаги, который был прикреплен к изножью койки. – Теперь мы сможем найти вашу медкарту в электронной базе. И… учитывая обстоятельства, мы были вынуждены сообщить в полицию об инциденте. Они хотят с вами пообщаться.
Полиция? Этого еще не хватало… Ирвин бегло прикинул план – сослаться на ретроградную амнезию и сказать, что просто тусовался в баре и ничего не помнит. По правде говоря, события вчерашнего вечера уже восстанавливались в его голове. Его подставили, забрав и гонорар, и наличные из карманов, и кредитку. Телефон он оставил в кармане куртки в раздевалке – очевидно, не побрезговали и им. Неужто Берт влез в такую грязь? С него станется, но это уже слишком… Ирвин решил, что обязательно разберется с ублюдками позже, а сейчас нужно было поскорее выбраться из больницы и лететь к Даниэлю.
– Хорошо, – сказал Ирвин, – я поговорю с полицией. Только сначала… могу я позвонить матери?
Маргарет медленно вошла в палату, опустив глаза. Она заговорила не сразу, а с минуту стояла у двери, теребя ручку сумочки. Было раннее утро. Первые солнечные лучи полосками пробивались сквозь створки жалюзи.
– Привет, сынок, – наконец, произнесла Маргарет и сделала несколько шагов к кровати, всё еще не решаясь поднять взгляд.
– Доброе утро, – сухо ответил Ирвин, смотря в окно.
Миссис Хардвей присела на стоящий у койки стул и тихо сказала:
– Прости.
Ирвин повернул голову. Сейчас это движение уже не приносило таких страданий, как пару часов назад. Только скулу жгло и ныли рёбра.
– Я вела себя как самовлюбленная идиотка, – тем временем продолжала Маргарет. – Мне так жаль, что я не смогла понять тебя, твои чувства… Я хотела как лучше, и вот… мы встречаемся здесь.
– Ну, в этом твоей вины нет, – заметил Ирвин.
Маргарет, наконец, взглянула ему в глаза. Она протянула руку и коснулась его волос, в которых осталось немного запекшейся крови.
– Не знаю, сможешь ли ты меня простить, – сказала она и достала из сумки небольшой конверт, – но прими вот это.
Ирвин взял его и поднес к лицу, заглядывая внутрь.
– Что это? – его глаза округлились.
– Деньги на билет до Лондона и на текущие расходы в поездке. Должно хватить. Тебе ведь нужно туда… К нему.
– Мама… – только и смог выдохнуть Ирвин.
– Вы с Даниэлем заслуживаете счастья. Он милый мальчик. Прости, что я плохо думала о нём, – голос Маргарет дрогнул, и она сделала глубокий вдох. – Всё это время я молилась за вас обоих.
По ее щеке скатилась слеза. Ирвин неуверенно протянул руку и стёр ее тыльной стороной ладони.
– Я пока не могу встать. А то бы тебя обнял.
Маргарет улыбнулась сквозь слёзы и наклонилась к сыну. Слегка сжимая его плечи и целуя в висок, она сказала:
– Даже не знаю, что еще могу для тебя сделать.
– Мне бы хоть один звонок в Лондон, – с надеждой ответил Ирвин. – В твоем телефоне есть скайп?
========== Глава 9 ==========
Утренний Лондон встретил проливным дождем и грозой. Самолет больше часа кружил над Хитроу, не решаясь спуститься под плотные, сверкающие молниями тучи. Ирвина отчаянно тошнило, но он держался из последних сил, уткнувшись головой в переднее кресло. В наушниках грохотал индастриал. Ирвин сам не заметил, как с подачи Даниэля полюбил тяжелую музыку. Сейчас она немного отвлекала от боли, раскалывающей голову надвое. Ему следовало находиться в больнице еще как минимум неделю, однако операция Даниэлю была назначена на сегодня.
Едва ступив ногами на землю, Ирвин набрал его номер. Трубку взяла Сьюзи. В ее голосе не чувствовалось ни волнения, ни усталости, но не было и тех жизнерадостных ноток, которые Ирвин привык слышать. Она сказала, что Даниэля уже готовят к операции, и лучше поторопиться.
Черный кэб, словно огромный жук, неуклюже полз по мокрому асфальту. Редкие дождевые капли еще падали с неба, покрывая стекло неровными прозрачно-серыми дорожками.
– Простите, нельзя ли побыстрее? – нетерпеливо ёрзая на заднем сиденье, обратился Ирвин к таксисту.
– Я еду с максимальной разрешенной скоростью, сэр, – невозмутимо ответил тот.
– Видите ли, мне нужно… – Ирвин зажмурился от очередного приступа головной боли и подоспевшей следом тошноты. – Ах… Ничего…
Он прислонился виском к прохладному стеклу. Справа проносились встречные машины, по бокам однообразного шоссе мелькали бесчисленные деревья, а над зеленым горизонтом уже пробивались сквозь тучи солнечные лучи. Вскоре дорога эстакадой поднялась над городом, и Лондон предстал перед Ирвином во всей своей многоликости: футуристические небоскребы из синего стекла перемежались россыпью коричневых крыш старинных домов, рядом со строгими стеклянно-бетонными коробками высились шпили церквей, вычурные фасады и исполинских размеров рекламные вывески мирно соседствовали друг с другом. Еще немного – и у дороги выстроились аккуратные двухэтажные домики с ухоженными клумбами. Дома по европейскому обыкновению тесно жались друг к другу и своими коричневыми крышами будто тянулись ввысь.
Чем ближе к центру Лондона заползало такси, тем уже становились дороги, изысканные фасады просто нависали над проезжей частью, грозясь в скором времени поглотить ее. Ирвин без труда узнал площадь Пикадилли, наводненную туристами, Букингемский дворец, облепленный ими же со всех сторон, затем Трафальгарскую площадь… Визитные карточки Лондона были знакомы с детства почти каждому. Туристы держали в вытянутых руках телефоны и улыбались – мол, смотрите, вот он я, на фоне той штуки, которую изображают на открытках и майках! Ирвин печально усмехнулся, глядя на восторженных зевак у ворот королевской резиденции. Приедь он сюда, к примеру, год назад – тоже бы радостно пялился в объектив фотокамеры, купил бы бейсболку с британским флагом и маленькую копию Биг-Бена для матери. А сейчас, толком не оправившись от сотрясения мозга, с треснутыми ребрами и едва начавшей затягиваться раной на щеке, он прилетел на другой континент лишь для того, чтобы самому дорогому человеку на свете не было страшно вступать в бой с опасной болезнью.
Кэб проехал еще немного по набережной Темзы и остановился у входа в клинику. Ирвин быстро расплатился, забросил за спину свой нехитрый багаж – рюкзак и небольшую дорожную сумку – и бегом помчался к крыльцу. У дверей топтался Роджер с сигаретой в зубах. Увидев Ирвина, он поспешно затушил окурок о стенку урны и сделал рукой жест, призывающий идти за ним.
Они взбежали на третий этаж, перескакивая через несколько ступенек, чуть не сбили с ног кого-то из медперсонала, те ругались им вслед, но Ирвин и Роджер не сбавляли скорость. Промчавшись с топотом по коридору, они увидели, как в операционную пара медсестер завозит каталку с пациентом.
– Даниэль! – крикнул Ирвин на весь этаж, когда они уже почти скрылись за дверью.
Бросив сумки на пол, он продолжил бег и, не успев вовремя затормозить, всем своим весом налетел на медсестру, которой не посчастливилось оказаться в дверном проеме.
– Сэр, вам сюда нельзя! – возмутилась девушка, пытаясь оттолкнуть Ирвина.